​

образом со всем этим мирился. Но появилась ты, и все стало иначе. Да, я понимаю, мне необходимо срочно изменить жизнь. Помоги мне, Мариночка.

      Валентин спрятал лицо в ладонях и зарыдал. Он совладал с собой не сразу. На меня его истерика произвела гнетущее впечатление.

      —  Помочь себе можешь только ты сам. Вытолкай эту дрянь в три шеи.

      —  Она не уйдет. Да ей и некуда идти.

      —  В таком случае, оставь ей все и уходи сам.

      — Куда? Я не могу навязать тебе себя и свои проблемы. У меня  много проблем.

      Валентин нагнулся, достал из сумки бутылку «гурджаани» и быстро срезал перочинным ножом пластмассовую пробку.

      —  Она считает, это я сделала из тебя алкаша.

      —  Пил и буду пить. Назло всем. Ей, тебе. Иначе в петлю хочется.

      —  Я на самом деле во многом виновата. Если бы не я…

      — Пей, — велел он и протянул мне бокал с вином. — Если бы не ты, в моей жизни не было бы никакого смысла.

      —  Она сказала, что вернется.

      — Будь осторожней, Маринка, прошу тебя. Нина способна на все, что угодно.

      — Вот еще! Стану я трепетать перед каждой панельной шлюхой! — прорвало меня. — Это вы, мужики, наваливаете в штаны, когда эта тварь поливает вас отборным матом. Мне рассказывала Татьяна…

      Он снова поморщился и поднял руки. Я поняла, что ему больно, очень больно и прикусила язык.

      —  Давай съездим к маме в Тулу, — вдруг предложил Валентин. — Я рассказал ей о тебе. Мама обрадуется.

      Внезапно на веранде погас свет, и Марина, бесшумно двигаясь в кромешном мраке, зажгла свечку в глиняном подсвечнике и поставила ее посередине стола.

      — Отключили на подстанции. Очевидно, гроза будет, — сказала Марина, зябко кутаясь в шаль, хотя вечер был очень теплый. — Бедный Валя. Он теперь работает на кладбище. И хотя могилы копает экскаватор, приходится подравнивать, откидывать в сторону землю. А она очень тяжелая, когда намокнет.

      — Этот человек работает могильщиком? — удивилась я. — Но ведь ты сказала, что он  первоклассный хирург.

      — Так оно и есть. Он сам ушел с той работы. Сказал, хочет скатиться на самое дно назло всем тем, кто возлагает на него какие-то надежды. Думаю, меня он тоже имел в виду. Они там неплохо зарабатывают. По крайней мере, лучше, чем в наше время врачи. Но пьют… — Марина тяжело вздохнула. — И оргии устраивают. Он сам мне рассказывал, что дружки приводят малолетних проституток. И они что только с ними не вытворяют. По пьяному делу, разумеется.

      — Вы тогда поехали к его матери? — спросила я у Марины, которая, как мне показалось, уже потеряла нить своего рассказа.

      Она покачала головой.

      — Мы сели в скорый поезд, оказались вдвоем в купе и…  Ну да, мы пили вино, — Валя чуть ли не силой заставлял меня пить, — целовались, занимались, кажется, любовью. Точно не помню. Мы проснулись в Орле. Валентин вспомнил, что там  живет его институтский приятель. Виктор тоже был в отпуске и жил привольной холостяцкой жизнью. Жена с сыном уехали погостить у матери. Мы все время были под кайфом, все трое. О том, чтобы мы не просыхали, заботился Валентин.

      Однажды, когда он куда-то отлучился, Виктор спросил у меня:

      —  Он все еще живет с этой своей… Ниной?

      —  Да, — беспечно ответила я, в тот момент далекая от реальности.

      —  Что за черт! Она же из него собачий тюфяк сделала. Думаешь, почему он так пьет.

      —  Он хочет возвыситься над этой жизнью.

      — Вот именно. А, по-простому говоря, забыть о том, что сидит в куче с дерьмом, которое вот-вот полезет у него из ушей. Скажи: ты его любишь или это всего на несколько дней?

      — Я устала его любить, — призналась я, внезапно протрезвев. — По-моему, эта Нина — его судьба. У каждого человека своя судьба, верно?

      — Может, ты и права, но мне всегда казалось, что истинная любовь способна сделать невозможное. Я с институтских времен восхищался Бортниковым. Его беспокойным интеллектом, жаждой проникнуть в какие-то давным-давно забытые тайны науки, заставить их служить людям сегодня. Помню, он ездил в Питер, в Каунас, в Киев на всевозможные курсы и семинары, в основном за свой счет, сутками сидел в библиотеках. Да и руки у него золотые. Окажись с ним рядом…

      Виктор замолчал — хлопнула входная дверь.

      На обратном пути с Валентином случилась пьяная истерика, и я испугалась, что его заберут в больницу. Я держала его за руки и умоляла успокоиться. По его небритым ввалившимся щекам текли ручьями слезы.

      Он сказал, когда мы подъезжали к Москве:

      — Давай ей все отдадим, и тогда она отстанет от нас. Мне скоро дадут квартиру в Москве.

      — Ты должен сначала с ней развестись, — возразила я, внезапно осознав, что меня уже мало волнует вопрос взаимоотношений Валентина и его жены.

      — Я не могу. Она не даст мне развода, пока я не обеспечу ее квартирой в Москве. Прошу тебя, сделай это ради нас с тобой. Тогда мы будем принадлежать только друг другу.

      — Я не собираюсь уезжать из Москвы, — решительно заявила я. — Давай больше не будем об этом.

      Мы поцеловались на платформе станции метро и разъехались в разные стороны. Я была уверена, что мы больше не увидимся.

      Отоспавшись и приведя себя в порядок, я с головой окунулась в занятия. Мою курсовую опубликовали в журнале «Искусство кино», мне предложили аспирантуру. Потом я почти полгода прожила в Милане, посещала кинематографическую школу, писала статьи для нашей периодики. У меня были мимолетные увлечения. Ничего серьезного:  обычные капризы молодой здоровой плоти. Я защитилась, написала книжку о Висконти, получила в наследство от тетки драгоценности и несколько безделушек от Фаберже, продала их и купила кооперативную квартиру на Малой Грузинской. Словом, жизнь шла своим чередом. Не скрою, я вспоминала Валентина. Мне почему-то казалось — до сих пор кажется, — будто он был моей первой любовью, хотя на самом деле все было не так. Но я абсолютно забыла  свою первую любовь.

      Как-то я навещала подругу, которая лежала в Первой Градской с запущенной язвой. Зашла на обратном пути в хирургическое отделение.

      — Бортников давно у нас не работает. Уволился по собственному желанию, — сказали мне там.

      В вестибюле я столкнулась с Татьяной. Она еще больше расплылась, но ее лицо светилось все той же доброжелательностью.

      — Давай присядем, — предложила она и потащила меня к лавке у входа. — Когда ты видела его в последний раз?

      — Семь с половиной лет назад. Расстались на платформе «Курская кольцевая».

      —  Выходит, ты ничего не знаешь. — Глаза Татьяны оживленно блестели. — Ой, я даже не уверена, стоит ли тебе про это рассказывать. У вас с ним было так красиво и серьезно, а тут…   Ну да, обыкновенная грязь и мерзость.

      —  Рассказывай.

      Я крепко стиснула ее руку. У меня вдруг больно кольнуло сердце.

      — Какое-то время Валентин Владимирович вел себя тихо и пристойно. Ну да, получил выволочку от шефа, да и эта мегера после каждого дежурства караулила его возле ординаторской и силой тащила домой. Потом, помню, мы отмечали день рождения нашего зав отделением. Все напились до чертиков и, разумеется, перетрахались. Спустя несколько дней одна наша практикантка прибежала ко мне в слезах и сказала, что, судя по всему, подцепила нехорошую болезнь. Я свела ее в гинекологию, оттуда ее прямиком направили в  венеричку. К счастью, это была всего лишь гоноррея.  Она твердила, что давным-давно ни с кем не спала, но я-то вспомнила, что в тот вечер они с Валентином, что называется, липли друг к другу. Правда, я ушла довольно рано и не знала, во что все это вылилось. На следующий день я спросила у Бортникова в упор: «Это ты»? Он ответил утвердительно. Я держала язык за зубами: я всегда ему симпатизировала. — Татьяна вздохнула и зажмурила глаза. — Нет, я даже любила его и, наверное, продолжаю любить. Но когда я вспоминаю о том, что рядом с ним постоянно находится эта жуткая баба, я испытываю убийственное бессилие. Словом, Господь им судья. Бортников подал заявление об уходе. Больше мне ничего о нем не известно.

      —  Это она его заразила, — едва слышно сказала я.

      —  Вполне возможно.

      — Она думала, мы все еще встречаемся, и захотела мне отомстить. Видела бы ты, с какой ненавистью она на меня смотрела.

      — Да. Ну, а мужики по пьяни часто не сразу обращают внимание на то, что у них начал гнить банан. Тем более что заболевания подобного рода у них, как правило, протекают легче, чем у женщин. — Татьяна встала. — Мне пора на  дежурство. Ты очень похорошела. Наверное, вышла замуж и все остальное.

      — Только все остальное. — Я натужно улыбнулась. — Но я вполне всем довольна, а главное, ни о чем не жалею…

      — Я дружила с очень симпатичным мне человеком, — продолжала свой рассказ Марина. – У нас были общие интересы: он работал сценаристом в творческом объединении «Экран», любил животных и вообще казался мне настоящим интеллигентом с широкими и глубокими знаниями и взглядами на жизнь. Мы оба были свободны. Владлен разошелся и разменял с женой квартиру, детей у него не было, а самое главное наши взгляды на жизнь совпадали в девяноста девяти случаях из ста. Да и по темпераменту мы друг друга вполне устраивали. Словом, это был союз двух зрелых и довольно мудрых людей. Владлен принадлежал к весьма немногочисленной породе мужчин, считающих женщину себе равной во всем. Мы прожили вместе полгода прежде, чем всплыла идея брака. Вероятно, она бы так и  не пришла  нам в голову, если бы мне вдруг не захотелось иметь просторную, а не тесную однокомнатную с кухней размером в чулан квартиру. Как тебе известно, в те времена для того, чтобы съехаться, необходимо было состоять в близком родстве либо в браке.

      Мы подали заявление в загс и решили  отметить это событие в Парке Культуры. Дело было летом, в Москве стояла тропическая жара. Мы сидели за столиком летнего кафе и пили холодное чешское пиво. Через два дня мы должны были улететь в Форос.

      —  Взгляни направо, — внезапно обратил мое внимание Владлен.

      Я повернула голову.

      Через столик от нас сидели два мужика и тоже пили пиво. Ничего сверх ординарного.

      Я недоуменно пожала плечами.

      — Обрати внимание на майку того, кто к тебе спиной. Да, да. Вернее на то, кто там изображен. Весьма забавное сходство, я бы сказал.

      Я достала из сумочки очки, — к тому времени я уже страдала близорукостью, — и увидела на спине у мужчины свою, увеличенных размеров, фотографию. В том, что это была я, не могло быть ни малейших сомнений. Более того: это была моя самая любимая фотография. Она давным-давно бесследно исчезла.

      — Похожа. Очень похожа, — сказала я и вдруг почувствовала, как вспыхнули мои щеки.

      — Я сейчас поинтересуюсь у этого человека, в чем дело. Мне почему-то кажется, это не случайное сходство.

      Владлен с грохотом отодвинул стул и направился к мужчине в этой странной майке. Я внимательней пригляделась к его спине и поняла вдруг, что знаю этого человека. Мне показалось, подо мной стал проваливаться пол.

      Потом я увидела, как Владлен и этот мужчина идут в мою сторону. Валентин, а это был он, за те десять лет, что мы с ним не виделись, почти не изменился. Мне показалось,  он выглядел даже лучше, чем в тот день, когда мы с ним расстались на платформе метро «Курская кольцевая».

      — Моя жена Марина, — представил меня Владлен. — Присаживайтесь, пожалуйста, к нам. Вы говорите, вам эту майку подарили?

      Валентин смотрел на меня, не отрываясь, и улыбался. Я улыбнулась ему в ответ.

      — Да, — сказал он, все так же лаская меня своим взглядом. — Это был подарок. Ваша жена… — У него на секунду перехватило дыхание, — она на самом деле точная копия этой девушки. Странно, правда? А, впрочем, ничего странного в этом нет. Ведь жизнь — это мрачный хаос, в котором вдруг возьмет и вспыхнет молния. От нее слепнешь на какое-то время, а потом видишь, что вокруг тебя все тот же  жуткий мрак.

      Владлен смотрел на Валентина удивленно. Я опустила глаза в кружку с пивом и поняла, что вот-вот разрыдаюсь.

      — И эта женщина была той самой молнией? — донесся до меня словно издалека голос Владлена.

      Я слышала, как Валентин рассмеялся. Потом спросил совершенно серьезным голосом:

      —  А у вас когда-нибудь было так?

      — Начать с того, что я не считаю нашу жизнь хаосом. Мы сами его создаем. Потому что одни разрушают то, что с таким большим трудом возводят другие. Разрушать легче, верно?

      — Скорее всего, вы правы. Но в таком случае, зачем строить, если кто-то так или иначе придет и все разрушит? Та женщина, которую ты полюбишь больше жизни?

      — Любовь созидает, а не разрушает, дорогой друг. В этом-то и состоит весь божественный смысл любви.

      — Она лишает покоя, выбивает из привычной колеи, возвышает над окружающим, а потом…  ты летишь вниз, в бездну, и уже не можешь, вернее, не хочешь встать и снова вскарабкаться наверх. Любовь — это противоборство двух сильных стихий.

      — Забавно. Очень неординарный взгляд на, казалось бы, такие привычные понятия, я  бы даже сказал, истины. — Владлен  натужно улыбнулся. — Мне казалось, любовь — это, прежде всего, покой и умиротворение. Равномерное биение в унисон двух сердец. Союз разума и души. Вот что такое любовь.

      Мне вдруг захотелось вскочить и убежать туда, где меня никто не найдет. Я вдруг поняла, что человек, с которым я собралась связать свою судьбу — обыкновенный зануда. Я посмотрела на Валентина. Он мгновенно перехватил мой взгляд.

      —  У вас очень красивая жена, — сказал он и встал. — До свидания, Марина.

      — Странный тип, — буркнул Владлен, когда Валентин отошел от нашего столика. — Вроде бы не пьяный, а такое несет. Но это сходство меня изумляет и даже приводит в некоторое замешательство. Что с тобой, Мариночка?

      —  Закружилась голова. Наверное, я поеду домой.

      — Но ведь мы с тобой собирались на открытие выставки Глазунова. Я обещал Илье, что мы непременно будем.

      —  Ты иди, а я поеду домой.

      —  Он тебя чем-то расстроил? Брось. Эти алкаши другой раз такое несут.

      —  Ты же сам сказал, что он не пьяный.

      —  Не пьяный, так напьется. День только начинается.

      —  Пожалуйста, поймай мне такси.

      — Хорошо. — Владлен недоуменно пожал плечами. — Если хочешь, могу поехать с тобой.

      —  Не надо. Ты обещал быть на открытии выставки.

      Дома я упала на кровать и завыла в голос. Потом достала с антресолей чемодан и аккуратно сложила туда вещи Владлена.  К счастью, их было немного: он работал у себя на квартире, где собрал великолепную библиотеку, и часто оставался там ночевать.

      Я выставила чемодан в прихожую и встала под душ. И тут раздался звонок в дверь.

      Валентин взглянул на стоявший возле двери чемодан и сразу все понял. Его лицо озарилось улыбкой.

      —  Прости, — сказал он, тиская меня в своих крепких объятьях. — Кажется, я сделал то, чего не имел права делать.

      —  Все нормально. Жаль, что ты не сделал это раньше. Почему?

      —  Сам не знаю. Дурак. — Он с силой хватил себя кулаком по голове. —  Давай куда-нибудь слиняем. Надеюсь, твой… муж человек понятливый?

      —  Давай, — с готовностью согласилась я.

      —  Значит, едем в деревню к моей сестре.

      — Идет. — Я нагнулась застегнуть босоножки, но он меня опередил. В лифте Валентин нажал на «стоп», и мы целовались как дети, зависнув надолго между этажами и не обращая внимания на возмущенный стук в дверь внизу. В электричке мы пили пиво из горлышка. Потом я легла головой ему на колени, он перебирал задумчиво прядки моих волос, заплетал их в мелкие косички, снова расплетал. Мне казалось, нам все улыбаются и завидуют. Вероятно, оно так и было.

      — Боже, какой же он придурок, — говорила Вера, собирая на стол под большой березой. Валентина она послала за водой к колодцу. — Сколько раз твердила ему: бросай ее к черту, уходи, в чем стоишь, а он: мне ее жалко. Она сказала, что вскроет себе вены, если я брошу ее. И он ей верит. Да было бы здорово, кабы вскрыла. Господи, прости мне такие речи. — Вера быстро перекрестилась. — Мать парализовало, за ней нужен присмотр, уколы делать некому, а эта стервь его не пускает. Сказала: «Чем скорее сдохнет, тем лучше». Ты представляешь? Ах ты, Господи, где же ты была все эти годы? Ведь он на тебя как на икону молится. Зачем ты бросила нашего Вальку?

      —  Он сам так захотел.

      —  Ну да, эта стервозина внушила ему, что она самая красивая, что он без нее пропадет. Порой мне кажется, будто она его под гипнозом держит. А ведь помню, как он не хотел жениться на ней. На север завербовался, даже нам с мамой ничего не сказал. Она его и там нанюхала. Два года по следу шла и нанюхала. Ты сказала, он сам так захотел. Нет, моя милая, это не его, а ее воля. Наш Валька превратился  в самого настоящего болванчика, которого можно носить в кармане юбки. Но тебя он любит. Крепко любит. — Вера громко вздохнула и обняла меня за плечи. — Бедные вы мои. Не совладать вам с этой стервой. Лучше бы вы  никогда не встретились. А ты знаешь, где он теперь работает? — спросила шепотом Вера и оглянулась на калитку.

      —  Понятия не имею. Мы не виделись десять лет.

      — Санитаром в дурдоме, вот где. И это с его светлой башкой и умными руками. Был бы жив отец, он бы собственноручно эту гадину пинком под зад вышвырнул. Представляешь, я тут как-то попросила Вальку приехать на выходные и помочь Александру перекрыть крышу, так она его не пустила. Заперла дверь на ключ и хоть умри. Ужас один. Правда, последние годы он почти не пьет. А то ведь одно время точно с цепи сорвался. Его по пьянке и из Первой Градской выперли.

      —  Нина сказала, это я его алкоголиком сделала.

      — Сучка она, эта Нина. Стопроцентная тварь. — Вера смотрела на меня с нескрываемым любопытством и восхищением. — Какие же дураки наши мужики! Да я бы на его месте ради такой бабы, как ты, горы свернула, моря осушила. А он вместо того, чтоб бороться — носом в бутылку. Мрак сплошной, а не жизнь.

      Мы с Валентином поселились на сеновале, купались по ночам в пруду. Наверное, эти три дня были самыми счастливыми в моей жизни.

      В Москву мы поехали вместе.  Валентин работал в Кащенко и шел дежурить в ночь. На станции он купил бутылку водки и охапку пива.

      —  Я не смогу с тобой расстаться без наркоза. Мне очень больно. Наверное, эта рана никогда не заживет.

      Мне тоже было больно и я тоже пила. Расставаясь, мы целовались под проливным дождем. Он долго стоял на краю пустынного тротуара, провожая взглядом увозящий меня автобус.

      — Я могу тебе чем-то помочь? — услышала я в трубке голос Владлена. Я переступила порог своей квартиры минуты две назад и еще не успела снять мокрую одежду. Чемодан с его вещами так и стоял в прихожей на видном месте, хоть я поняла безошибочно, что Владлен побывал здесь в мое отсутствие. Может,  не раз.

      —  Забери, пожалуйста, свой чемодан.

      —  Это никогда не поздно сделать. Я очень за тебя переживаю, моя девочка.

      —  Я не стою того.

      —  Но я на самом деле хочу тебе помочь.     

      — А я на самом деле хочу скатиться  в яму. Всем вам назло, — скорее устало, чем сердито заявила я. — Оставьте меня в покое.

      — Ты сейчас находишься в таком состоянии, когда невозможно отвечать за свои поступки. Разреши мне к тебе приехать.

      —  Не разрешаю. Я хочу спать. Я ужасно хочу спать.

      —  Ладно. Я тебе  позвоню. Спокойной ночи, милая.

      Я кинула трубку на рычаг и выключила телефон из розетки. Но тут же включила его. Ведь мне  в любое время мог позвонить Валентин.

      «Никакого будущего…  Скачусь вместе с ним в яму… Я не могу без него… Нет, с этим нужно немедленно завязывать…» — такие мысли роились в моем мозгу. Разумеется, в ту ночь  я глаз не сомкнула. Я вздрагивала каждый раз, когда на моей лестничной площадке останавливался лифт. Валентин не пришел и не позвонил. Ни на следующий день. Ни через неделю.

      — Та комната с верандой все еще не занята, — сказал мне по телефону Владлен. — Если хочешь, можем завтра вечером улететь в Форос.

      —  И ты мне все простишь? Зачем тебе это?

      — Это был самый обыкновенный каприз с твоей стороны. Умные люди на подобные вещи не обращают внимания.

      — Если ты считаешь себя умным человеком, зачем ты связался с дурочкой вроде меня?

      Владлен  ненатурально рассмеялся.

      —  Это у тебя пройдет с возрастом. Знаю по собственному опыту.

      Он был старше меня всего на шесть лет.

      —  А если не пройдет? Если это хронически? Ты ведь даже не знаешь, где я была, с кем и все остальное.

      — Это меня не касается, — сказал он брезгливо. — Чужое грязное белье должно лежать в отдельной корзине.

      — Я не полечу с тобой в Форос. Буду сидеть в этой корзине со своим грязным бельем.

      — Это не самое умное решение, Марина. Я всегда считал тебя разумной женщиной.

      —  Ты во мне ошибся.

      —  Я хочу за тебя бороться.

      —  Не стоит. — Я вдруг всхлипнула. — Бесполезное занятие. И очень скучное.

      — Ты в одночасье лишишься всего, чего достигла за  эти годы. Я имею в виду, прежде всего твою карьеру.

      — Женщина-карьеристка напоминает мне вечнозеленое дерево. Ту же тую. А мне очень нравятся весенние почки на березах и багрянец осенних кленов.

      — Он высосет из тебя все соки.

      —  Пускай. Я этого хочу — как ты не можешь понять?

      Я повесила трубку и выдернула из розетки шнур. Я вдруг вспомнила, что у меня есть целый пузырек фенобарбитала. Я клала в рот по одной таблетке и запивала каждую коньяком прямо из горлышка. У меня, как у всех непьющих, собралась в баре целая батарея бутылок.

      «Как мне хорошо, — думала я, лежа на ковре и чувствуя во всем теле приятную — блаженную — слабость. — И никаких проблем. Зачем, спрашивается, люди создают себе столько проблем»?..

      В дверь звонили, а я не могла встать. В голове звучала моя любимая «Серенада» Шуберта. Музыка становилась все тише, пока не смолкла совсем. Меня обступила глухая черная пустота.

      «Наконец мы вместе и уже никогда не расстанемся, — думала я, прижимая к щеке руку Валентина. — Вот только голова… Неужели у меня всегда будет так сильно болеть голова»?..

      —  Вызови «скорую», — слышала я женский голос. — Она сыграет в ящик, и нас с тобой затаскают по судам.

      — Нет, — отвечал ей мужской. — Она будет жить. Я не позволю Марине умереть.

      Он бил меня по щекам. Очень больно. Я плакала. Я вся обливалась слезами. Потом таскал меня на себе, заставляя двигать ногами. Наконец, засунул под холодный душ. Меня все время выворачивало наизнанку. Какая-то женщина в пестром платье — она казалась мне сплошным расплывчатым пятном — мыла пол. От нее несло потом и духами. Потом я  куда-то провалилась. Судя по всему, надолго.

      Я пришла в себя и увидела возле кровати Владлена.

      — А где он? — поинтересовалась я, пытаясь окинуть взглядом комнату. — Он только что был со мной. Я без него умру.

      — Успокойся. Ты не умрешь. Эта парочка появилась очень кстати. Кажется, твой приятель в прошлом врач. По крайней мере, он действовал профессионально. Зачем ты это сделала, Марина?

      —  Мне не хотелось лететь с тобой в Форос.

      —  Я тебя не принуждал. Ты свободный человек.

      —  Нет. Я очень зависима. Я не могу без него жить.

      —  Он женат на какой-то потаскушке. Тебе это известно?

      —  Да.

      —  Он держится за ее юбку и боится сделать лишний шаг без ее разрешения.

      —  Это мне тоже известно.

      Я сделала неудачную попытку улыбнуться.

      — У вас нет будущего, Марина. Опомнись, ради Бога. Мне почему-то казалось, что ты волевая и самостоятельная женщина.

      —  Это так и есть. Иначе я бы полетела с тобой в Форос.

      — Какая-то абракадабра. — Владлен встал и заходил взад-вперед по комнате. — Обладать таким неординарным умом и талантом и быть подстилкой для какого-то… алкаша и неудачника. Воистину поверишь в непостижимость души русской женщины.

      — Это я во всем виновата. Валентин не был алкашом до того, как встретил меня.

      — Это он так считает. — Владлен опять рассмеялся своим ненатуральным смехом. — Ну да, люди подобного рода всегда найдут себе оправдание.

      —  Прошу тебя, уйди. Я хочу побыть одна.

      — Думаешь, он к тебе придет? Эта тетка сказала, что даст ему развод только в том случае, если ты уступишь ей свою квартиру и отдашь все  драгоценности. Она наставляла твоего… кавалера, как он должен вести себя с тобой, ничуть не стесняясь моего присутствия. Она сказала, что после каждого свидания с тобой он должен приносить ей пятьсот рублей и…

      —  Замолчи, — прошептала я. — Ради всего святого.

      — Я заберу тебя к себе. Ты сейчас в таком состоянии, когда  не отвечают за свои поступки. Последствия могут оказаться  роковыми…

      Я провалилась в сон. Мне снилось,  будто мы с Валентином плаваем в пруду среди звезд. Над прудом кружит самолет, то и дело касаясь крыльями воды. И тогда звезды съеживаются и куда-то исчезают.

      —  Я тебя утомила, — сказала Марина и резко встала из-за стола. — Пора спать. Я постелю тебе в мансарде, иначе кошки спать не дадут. Они всю ночь ходят туда-сюда. Особенно на рассвете. Знаешь, на рассвете иногда бывает такое ощущение, будто все, о чем когда-то мечтал, сбудется. Только не в этой жизни, а в какой-то другой. Лена, ты веришь в то, что нас ждет еще несколько жизней?

      — Если они будут похожи на эту, то лучше не надо. Ну, а если, как ты говоришь, в следующей нашей жизни сбудется то, о чем мечтаешь в этой, все это будет смахивать на театр, где сам пишешь пьесу, сам ее ставишь, да еще и играешь в ней главную роль. — Я пожала плечами. — Может, в этом и есть какая-то изюминка, но я всегда предпочитала неожиданности.

      —  Вот и дождик пошел, сказала Марина и вздохнула.

      Я услышала, как по стеклу громко забарабанили капли дождя. Тут же на веранде стали появляться одна за другой кошки. Их собралось десятка два, если не больше. Они подходили к Марине, терлись о ее ноги. Она ласкала каждую кошку, называла по имени. Наконец, они угомонились, оккупировав всю тахту. Марина заперла на задвижку входную дверь, взяла со стола свечной огарок, и мы поднялись в крохотную мансарду, то и дело озаряемую яркими вспышками молний.

      — Ложись, — сказала она, постелив мне чистое белье. — А я посижу пять минуток в кресле. Можно? Или я тебе совсем надоела?

      — Ты мне не надоела. Да и мне совсем не хочется спать. Скажи, а Валентин все так же живет с той коброй?

      — Все так же. — Она нервно потеребила ворот своего халатика. — Хотя говорит, что давным-давно с ней не спит. С тех самых пор, как она наградила его трипперком. Но, насколько мне известно, она и не претендует на это. Эта, как ты выразилась, кобра считает Валентина законченным импотентом.

      —  Какой же тогда им смысл продолжать семейную жизнь? — недоумевала я. — Или же у них это стало  вроде привычки?

      — Вероятно. Как тебе должно быть известно, мужчины очень консервативны. Да и лишние проблемы не любят себе создавать. А знаешь, я пришла к выводу, что подобный расклад вещей меня вполне устраивает. Как говорится, кесарю кесарево.

      — Но ведь ты все еще любишь Валентина, — сказала я утвердительно. — Что, это тоже своего рода привычка?

      — Сама не знаю. Это похоже на сказку про попа и его собаку. То есть начало переплелось с концом, все повторяется, возвращается на круги своя. Владлен называет это синдромом инфантильности. Мне кажется, он весьма недалек от истины.

      —  Ты продолжаешь поддерживать отношения с Владленом?

      — Ну да. Он сюда приезжает время от времени. Иногда даже остается ночевать. Как-то они с Валентином  напились до чертиков и пошли на ночь глядючи купаться в пруду. После этого они задружили. Оба подсмеиваются над моей фермой «мяу-мяу», но никогда не приезжают без подарков для кошек. Владлен так и не женился. Мне очень жаль, если в этом есть доля моей вины. Вообще-то я пришла к выводу, что физиология мешает нормальным человеческим взаимоотношениям. Как только я перестала заниматься любовью с Валентином, мы оба словно одолели какую-то очень высокую и важную ступеньку. Наши чувства стали тоньше, гармоничней. Правда, я с удовольствием вспоминаю наши безумные дни и ночи, которых, увы, было не так много. Мгновения пронзительного счастья, смешанного с болью. Да, я погубила его карьеру, разрушила семейный очаг, но и он, в свою очередь, разрушил мою жизнь. Это если смотреть на наши отношения с точки зрения здравого смысла. Но над всем этим лучше возвыситься. — Марина невесело усмехнулась. — Он и по сей день называет меня «моя радость», и я знаю:  это так и есть.  Я бы многое отдала, чтобы очутиться снова на сеновале у Веры. Но только чтобы я была не такая, как сейчас, а как семь лет назад. Жаль, что прошлое невозвратно, правда?

      —  Да, — прошептала я и провалилась в сладкий сон.

      Я спала в полном блаженстве, просыпаясь лишь для того, чтобы осознать, как чудесно пахнет из окна свежестью леса и трав, омытых теплым дождем. Я слышала чьи-то приглушенные голоса внизу, я засыпала под их ровный гул, снова просыпалась. Наконец, спустила ноги с кровати, завернулась в махровый халат Марины, превращенный кошачьими когтями в тысячи разноцветных огрызков ниток, которые торчали в разные стороны, как ежовые колючки, и спустилась на веранду. Они оба повернулись ко мне с синхронной точностью. На лицах обоих было выражение какого-то испуганного счастья.

      — Доброе утро, — сказала я, задерживая свой взгляд на мужчине. Это был Валентин. Чисто выбритый, одетый в белоснежную рубашку и  моложавый на вид. — Рада с вами познакомиться.

      Его рукопожатие оказалось очень крепким. Марина налила в кружку  настоящего кофе, придвинула ко мне масло и вытащила из тостера ровно поджаренный кусочек белого хлеба. Кошки восседали на тахте и подоконниках и не сводили глаз с людей за столом.  Могу поклясться чем угодно, но они все до одной радостно улыбались.

      — Она его отпустила. Ты слышишь, она отпустила его ко мне навсегда, — возбужденным шепотом сообщила мне Марина, когда Валентин вышел во двор покурить.

      —  И сколько она за него хочет? — вырвалось у меня помимо воли.

      — Ну, ерунду какую-то. О квартире  даже не идет речь. Я отдам ей норковую шубу, серьги, кольцо с сапфиром. Он привез список. Я вижу, она поубавила аппетит.

      —  Ты его берешь? — спросила я, заранее зная ответ Марины.

      Она счастливо улыбнулась.

      — Золото я давно не ношу, ну, а шуба мне велика. И вообще последнее время я не ношу изделий из  меха убитых зверушек.

      —  Она приедет за вещами лично?

      — Дело в том, что они подали заявление на развод. Валентин показал мне копию. В качестве аванса она хочет получить кольцо и серьги. Когда их разведут официально, она приедет за шубой. Хотя я, наверное, отвезу ей шубу сама.

      — А где он будет жить, пока их не разведут? — никак не могла утолить свое любопытство я.

      — Он будет приезжать ко мне три раза в неделю. Понимаешь, он обещал ей помочь сделать ремонт. Куда ты? Ведь ты сказала, что побудешь у меня на выходные.

      — Я совсем забыла, что ко мне должна приехать моя кузина Неля. Ей понадобилось перевести с английского статью о…

      Марина уже не слушала меня. Валентин вошел на веранду, открыл холодильник и достал бутылку шампанского. Пробка взлетела в потолок праздничным салютом.

      Когда я оделась и спустилась вниз, они уже допивали вторую бутылку. Кошки клевали носами. Большой рыжий кот развалился у Валентина на коленях и блаженно мурлыкал.

      Я купила на станции большую банку пива. Мне тоже захотелось хотя бы чуть-чуть возвыситься над окружением.