​

      —  Голоден, как зверь. Хоть бы сухую корочку пожевать.

      —  Вы все только и думаете о еде. Есть вчерашний рис.

      —  Мерзость невероятная. На необитаемом острове и то не захочется.

      —  Позвони своей Ленке, и она расстелет скатерть-самобранку.

      — Ну да, а ты спрячешься под кроватью или залезешь под снег на балконе.

      — Сам  хвалился, будто твоя Ленка всегда потворствует каждому твоему капризу.

      — Ты не каприз, а каторга. Слушай, а почему после секса всегда так хочется жрать?

      — Объясни по-русски. Твоя подружка с недавних пор стала жуть как бестолкова.

      — Не прикидывайся. Я не виноват, что русский язык так скуп на интимный сленг.

      —  Кстати, а ты с Ленкой каким сексом занимаешься? Рабоче-крестьянским?

      —  Именно. Как и положено с законной супругой.

      —  Браво. Налей мне вина.

      —  Слушай, у меня все мышцы болят. Ты меня сегодня…

      —  Давай лучше перейдем на английский. Иначе меня стошнит.

      —  Спикай, а я буду переводить.

      —  Fuck you.

      — Красиво звучит. И жуть как заковыристо. Но я все равно догадался. Это значит, ты меня любишь.

      —  Надо же:  да у тебя просто талант к иностранным языкам.

      —   Почему последнее время ты никогда не называешь меня по имени?

      —  Чтобы случайно не перепутать.

      —  У меня была женщина, которая просила называть ее по имени-отчеству в тот самый момент, когда…

      — Послушай, у меня давно во рту как в песках Гоби. А у меня был мужчина, который сразу после этого  наливал мне бокал Цимлянского.

      — Это тот цыганский скрипач, что ли? Да у него вряд ли хватит бабок на бутылку бормотухи.

      —  Это был еврейский пианист. Кстати, в Штаты смотался. Звонит через день и каждый день. Зовет за бугор.

      —  Наверняка бренчит в какой-нибудь пивной или в борделе.

      — Да нет. У самого Карнеги. В холле.

      —  У меня была женщина — очень модная и хрупкая, как француженка…

      —  У них у всех либо СПИД, либо сифилис. Продолжай, я тебе внимаю.

      —  Она была полу итальянка полу… японка. Она такое вытворяла в постели, лишь бы только женить меня на себе и увезти в свой… Мадрид.

      —  Что, Ленка не пустила?

      — Это еще до Ленки было. Однажды эта… Тамара зазвала меня к себе домой, разделась донага и легла на пол в такой позе…

      —  Пол был мраморный, и бедняга схватила чахотку.

      —  Хуже. Я выскочил на улицу, а она за мной, да в чем мама родила. Снег валит, мороз тридцать градусов.

      — Помню, один поэт собрался из-за меня повеситься — я ему три раза отказала. Ты его знаешь, он теперь пишет прозу и киносценарии.

      — Ну да, я прекрасно его помню. Он говорит, что после того, как сделал от тебя ноги, ты надрезала кожу на запястье и стала вопить, как резаная, испугавшись вида собственной…

      —  Даже твоей не испугаюсь, понял?

      —  Положи нож, слышишь?

      —  Решил, на самом деле ревную? Да все твои бабы вместе с Ленкой не стоят прыща на моей левой ягодице.

      —  А скрипач рассказывал, будто у тебя на животе было родимое пятно.

      — Я свела его денатуратом.

      — Послушай, мне пора, а мы так и не решили, как быть с…

      —  Посоветуюсь с пианистом. Сейчас позвоним в Нью-Йорк и…

      —  Ты на самом деле решила ехать на море одна?

      —  Ты же сам сказал, что такие женщины,  как я, одни не бывают никогда.

      — Я думал, мы с Ленкой снимем комнату с террасой, ты поселишься где-нибудь по соседству, и мы будем проводить все время вместе. Ленка не умеет плавать. Мы с тобой будем заплывать далеко в море и  заниматься…

      —  Я мигом научу ее плавать.

      —  Правда, она вполне может что-то заподозрить. А было бы так здорово…

      —  Скучища смертная:  спать, жрать, купаться.

      —  Ты же говорила, что с удовольствием заберешься в любую дыру, лишь бы я был рядом.

      — Это было целый месяц тому назад. К тому же ты, как всегда, не так меня понял. Я думала, ты возьмешь Ленку, а я Стасика. Тем более что они друг другу явно симпатизируют.

      —  Слушай, это тот скрипач тебя так испортил?

      —  Нет, этот химик.

      — Никакая тут не химия. Я дружу с твоим Стасиком. Даже выпиваем вместе. Почему, спрашивается, ты не можешь поддерживать с моей Ленкой хотя бы видимость…

      — Тот поэт перед тем, как полезть в петлю, сказал: хочу быть твоим отцом, братом твоему мужу, сестрой твоему сыну, любовником твоей матери. Моя мать,  между прочим, его боготворит. А что, вполне интеллектуальный тип с мышцами профессионального…

      —  Отдай мне свой бокал — ты уже хороша.

      — Ни боже мой. Трезвая фарфоровая головка греческой богини на гибком торсе индейского мальчика.

      — Ты пойми: Ленка у меня как заводная крутится. Ты любишь поспать, поваляться с книгой…

      —  И с книгой тоже.

      — И вообще к тому, что всегда под рукой, быстро теряешь всякий интерес, кроме утилитарного.

      —  Верней не сформулируешь.

      —  Две сильные личности никогда не уживутся под одной…

      — Всегда предпочитала пленэр. Разве ты не знал: я страдаю клаустрофобией.

      — Мы можем поступить следующим образом: я скажу Ленке, что поеду на несколько дней раньше подыскать удобное жилье. Возьмем билеты в СВ. Дня через три вызову ее телеграммой, а ты…

      —  Знаешь, я лучше поеду к тетке на Волгу. Просторный дом в сосновом бору, два, нет, три красавца-кузена…

      —  Холостые?

      — Ну да. И страсть какие охочие до замужних баб. Тем более умных и столичных.

      — Поступаем следующим образом: я договариваюсь на работе, чтобы мне передвинули отпуск на две недели попозже. У Ленки с первого сентября занятия. Она уедет, а ты…

      — С младшим из кузенов мы, считай, вместе выросли. Сероглазый и рослый, как древний викинг. Помню, мы целовались с ним на краю обрыва, а средний грозился спихнуть нас в Волгу.

      —  Да, совсем забыл: Ленку с двадцать пятого посылают в командировку.  Так что мы целых три недели будем без нее здесь, потом я побуду недельку  с ней на море, а дальше…

      — В сентябре на море часто штормит, и вода как в проруби. Ладно, август и половину сентября я пробуду у тетки, а потом, если захочется, приеду дней на пять к тебе. Я оставлю тебе адрес, только писать придется до востребования, иначе тот викинг…  Эй, ножи Стасик наточил отменно — так и отхватишь себе сходу палец или что-нибудь еще.

      —  Интересно, как долго ты собираешься мучить меня, себя, своего мужа?

      —  Двух кузенов, скрипача, пианиста…

      —  Ты можешь хотя бы для разнообразия побыть серьезной?

      —  Между прочим, я гораздо серьезней твоей Ленки.

      —  Ленка тут не причем. У Ленки всего хватает. С лихвой.

      —  Ты в этом уверен?

      —  Абсолютно и непоколебимо. Кому ты звонишь?

      —  Хочу спросить у Ленки, чего ей не хватает.

      —  Брось валять дурочку. Она и без того что-то унюхала.

      — Твою эфиопку, что ли? Но я скажу ей, что та шлюха была еще до меня и даже до нее.

      —  Слушай, ты же не ребенок. Начнутся суды, разъезды, скандалы.

      —  Мне Ленку жалко.

      —  Нечего ее жалеть — она имеет то, что заслужила. Не больше и не меньше.

      —  Я у нее отнимаю так много…

      —  Ты у нее ничего не отнимаешь. То, что я даю тебе, ей не нужно.

      — Она что у тебя фригидна? О, у меня есть знакомый доктор, который излечивает бесследно всякие патологические…

      —  Не волнуйся — ей тоже перепадает.

      —  А она догадывается, что вышла замуж за сексуального маньяка?

      — Господи, ну потерпи еще годик-два: утвердят кандидатскую, пройду по конкурсу на зав кафедрой, а там можно будет  подумать и о…

      — Боюсь, придется подождать немного дольше: определю сына в английскую школу, сделаю ремонт на даче, — Стасик ни за что не сумеет подобрать хорошие обои, — прочитаю «Улисса»…

      —  Господи, какое счастье, что ты не создал меня женщиной! Скорей иди сюда — я так хочу тебя…

 

 

      —  Завтра как условились, да?

      —  О` кей. Постараюсь перенести свой визит в издательство на утро.

      — Ах да, совсем забыл:  приезжает Ленкин брат. Как всегда, с фруктами и чачей.

      — Ой, мы, кажется, договорились с редактором, что встретимся к концу рабочего дня, когда все начнут разбегаться и нам никто не…

      — Наверняка какой-нибудь неудавшийся графоман, пьющий от зависти и собственной бездарности.

      — А вот и не угадал. Тонкая чуткая душа. У нас установились самые сердечные отношения.

      —  В прошлый раз была не чача, а крысиная отрава. Буду у тебя в пять ровно.

      —  Давай лучше сначала созвонимся. Меня могут задержать, и вообще…

      —  Я за тобой заеду. Скажи номер комнаты.

      — Лучше позвони, когда будешь выезжать. Не люблю щекотливые ситуации.

      — Совсем забыл: у меня же завтра отгул! Ура! Высплюсь, пропылесосю Ленке ковры  и часика в два пообедаем с тобой в «Пекине» или…

      — Идет. Попрошу редактора приехать ко мне домой в первой половине дня, чтобы мы успели до твоего прихода…

      —  Кончай играть на нервах.

      —  Правда, едва ли мы успеем управиться к двум:  тьма-тьмущая всяких…

      —  Сейчас спущусь в гастроном, поужинаем и я останусь у тебя. Идет?

      —  Предположим, а…

      —  Найдется утром чашка кофе с тостом?

      —  Ленка с ума сойдет. Я не могу, когда кто-то из-за меня нервничает, не спит ночь. Я только об этом и буду думать.

      — Что же делать?.. Слушай, позвони ей и скажи, что мы со Стасиком крепко загудели. У вас на даче, что ли. Ни за что не поедет туда ночью.

      —  Поедет. Куда ей деваться?

      —  Ладно. Переночую дома, а утром прямо к тебе. Вместе позавтракаем.

      — Только не очень рано, ладно? Я сейчас двину к Таньке и, скорее всего, останусь у нее ночевать.

      —  У этой твоей Таньки не дом, а настоящий притон. Ленка сказала…

      — Танька, между прочим, моя лучшая подруга. А то, что она до сих пор не замужем, только говорит о ее стремлении к идеалу, что твоей Ленке никогда не…

      —  Ее мамаша дома?

      —  Отдыхает. Кажется, на Валдае.

      — Ладно, иду в гастроном, пока не закрыли. Надену Стаськину кепку, не возражаешь?

      —  А как же Ленка?

      —  Как-нибудь. Все равно рано или поздно она  узнает. Ты будешь меня ждать?

      —  Если ты не очень долго.

      —   Двадцать минут, не больше.

      —  Девятнадцать с половиной.

      —  О`кей… любимая.

      —  Голоден, как зверь. Хоть бы сухую корочку пожевать.

      —  Вы все только и думаете о еде. Есть вчерашний рис.

      —  Мерзость невероятная. На необитаемом острове и то не захочется.

      —  Позвони своей Ленке, и она расстелет скатерть-самобранку.

      — Ну да, а ты спрячешься под кроватью или залезешь под снег на балконе.

      — Сам  хвалился, будто твоя Ленка всегда потворствует каждому твоему капризу.

      — Ты не каприз, а каторга. Слушай, а почему после секса всегда так хочется жрать?

      — Объясни по-русски. Твоя подружка с недавних пор стала жуть как бестолкова.

      — Не прикидывайся. Я не виноват, что русский язык так скуп на интимный сленг.

      —  Кстати, а ты с Ленкой каким сексом занимаешься? Рабоче-крестьянским?

      —  Именно. Как и положено с законной супругой.

      —  Браво. Налей мне вина.

      —  Слушай, у меня все мышцы болят. Ты меня сегодня…

      —  Давай лучше перейдем на английский. Иначе меня стошнит.

      —  Спикай, а я буду переводить.

      —  Fuck you.

      — Красиво звучит. И жуть как заковыристо. Но я все равно догадался. Это значит, ты меня любишь.

      —  Надо же:  да у тебя просто талант к иностранным языкам.

      —   Почему последнее время ты никогда не называешь меня по имени?

      —  Чтобы случайно не перепутать.

      —  У меня была женщина, которая просила называть ее по имени-отчеству в тот самый момент, когда…

      — Послушай, у меня давно во рту как в песках Гоби. А у меня был мужчина, который сразу после этого  наливал мне бокал Цимлянского.

      — Это тот цыганский скрипач, что ли? Да у него вряд ли хватит бабок на бутылку бормотухи.

      —  Это был еврейский пианист. Кстати, в Штаты смотался. Звонит через день и каждый день. Зовет за бугор.

      —  Наверняка бренчит в какой-нибудь пивной или в борделе.

      — Да нет. У самого Карнеги. В холле.

      —  У меня была женщина — очень модная и хрупкая, как француженка…

      —  У них у всех либо СПИД, либо сифилис. Продолжай, я тебе внимаю.

      —  Она была полу итальянка полу… японка. Она такое вытворяла в постели, лишь бы только женить меня на себе и увезти в свой… Мадрид.

      —  Что, Ленка не пустила?

      — Это еще до Ленки было. Однажды эта… Тамара зазвала меня к себе домой, разделась донага и легла на пол в такой позе…

      —  Пол был мраморный, и бедняга схватила чахотку.

      —  Хуже. Я выскочил на улицу, а она за мной, да в чем мама родила. Снег валит, мороз тридцать градусов.

      — Помню, один поэт собрался из-за меня повеситься — я ему три раза отказала. Ты его знаешь, он теперь пишет прозу и киносценарии.

      — Ну да, я прекрасно его помню. Он говорит, что после того, как сделал от тебя ноги, ты надрезала кожу на запястье и стала вопить, как резаная, испугавшись вида собственной…

      —  Даже твоей не испугаюсь, понял?

      —  Положи нож, слышишь?

      —  Решил, на самом деле ревную? Да все твои бабы вместе с Ленкой не стоят прыща на моей левой ягодице.

      —  А скрипач рассказывал, будто у тебя на животе было родимое пятно.

      — Я свела его денатуратом.

      — Послушай, мне пора, а мы так и не решили, как быть с…

      —  Посоветуюсь с пианистом. Сейчас позвоним в Нью-Йорк и…

      —  Ты на самом деле решила ехать на море одна?

      —  Ты же сам сказал, что такие женщины,  как я, одни не бывают никогда.

      — Я думал, мы с Ленкой снимем комнату с террасой, ты поселишься где-нибудь по соседству, и мы будем проводить все время вместе. Ленка не умеет плавать. Мы с тобой будем заплывать далеко в море и  заниматься…

      —  Я мигом научу ее плавать.

      —  Правда, она вполне может что-то заподозрить. А было бы так здорово…

      —  Скучища смертная:  спать, жрать, купаться.

      —  Ты же говорила, что с удовольствием заберешься в любую дыру, лишь бы я был рядом.

      — Это было целый месяц тому назад. К тому же ты, как всегда, не так меня понял. Я думала, ты возьмешь Ленку, а я Стасика. Тем более что они друг другу явно симпатизируют.

      —  Слушай, это тот скрипач тебя так испортил?

      —  Нет, этот химик.

      — Никакая тут не химия. Я дружу с твоим Стасиком. Даже выпиваем вместе. Почему, спрашивается, ты не можешь поддерживать с моей Ленкой хотя бы видимость…

      — Тот поэт перед тем, как полезть в петлю, сказал: хочу быть твоим отцом, братом твоему мужу, сестрой твоему сыну, любовником твоей матери. Моя мать,  между прочим, его боготворит. А что, вполне интеллектуальный тип с мышцами профессионального…

      —  Отдай мне свой бокал — ты уже хороша.

      — Ни боже мой. Трезвая фарфоровая головка греческой богини на гибком торсе индейского мальчика.

      — Ты пойми: Ленка у меня как заводная крутится. Ты любишь поспать, поваляться с книгой…

      —  И с книгой тоже.

      — И вообще к тому, что всегда под рукой, быстро теряешь всякий интерес, кроме утилитарного.

      —  Верней не сформулируешь.

      —  Две сильные личности никогда не уживутся под одной…

      — Всегда предпочитала пленэр. Разве ты не знал: я страдаю клаустрофобией.

      — Мы можем поступить следующим образом: я скажу Ленке, что поеду на несколько дней раньше подыскать удобное жилье. Возьмем билеты в СВ. Дня через три вызову ее телеграммой, а ты…

      —  Знаешь, я лучше поеду к тетке на Волгу. Просторный дом в сосновом бору, два, нет, три красавца-кузена…

      —  Холостые?

      — Ну да. И страсть какие охочие до замужних баб. Тем более умных и столичных.

      — Поступаем следующим образом: я договариваюсь на работе, чтобы мне передвинули отпуск на две недели попозже. У Ленки с первого сентября занятия. Она уедет, а ты…

      — С младшим из кузенов мы, считай, вместе выросли. Сероглазый и рослый, как древний викинг. Помню, мы целовались с ним на краю обрыва, а средний грозился спихнуть нас в Волгу.

      —  Да, совсем забыл: Ленку с двадцать пятого посылают в командировку.  Так что мы целых три недели будем без нее здесь, потом я побуду недельку  с ней на море, а дальше…

      — В сентябре на море часто штормит, и вода как в проруби. Ладно, август и половину сентября я пробуду у тетки, а потом, если захочется, приеду дней на пять к тебе. Я оставлю тебе адрес, только писать придется до востребования, иначе тот викинг…  Эй, ножи Стасик наточил отменно — так и отхватишь себе сходу палец или что-нибудь еще.

      —  Интересно, как долго ты собираешься мучить меня, себя, своего мужа?

      —  Двух кузенов, скрипача, пианиста…

      —  Ты можешь хотя бы для разнообразия побыть серьезной?

      —  Между прочим, я гораздо серьезней твоей Ленки.

      —  Ленка тут не причем. У Ленки всего хватает. С лихвой.

      —  Ты в этом уверен?

      —  Абсолютно и непоколебимо. Кому ты звонишь?

      —  Хочу спросить у Ленки, чего ей не хватает.

      —  Брось валять дурочку. Она и без того что-то унюхала.

      — Твою эфиопку, что ли? Но я скажу ей, что та шлюха была еще до меня и даже до нее.

      —  Слушай, ты же не ребенок. Начнутся суды, разъезды, скандалы.

      —  Мне Ленку жалко.

      —  Нечего ее жалеть — она имеет то, что заслужила. Не больше и не меньше.

      —  Я у нее отнимаю так много…

      —  Ты у нее ничего не отнимаешь. То, что я даю тебе, ей не нужно.

      — Она что у тебя фригидна? О, у меня есть знакомый доктор, который излечивает бесследно всякие патологические…

      —  Не волнуйся — ей тоже перепадает.

      —  А она догадывается, что вышла замуж за сексуального маньяка?

      — Господи, ну потерпи еще годик-два: утвердят кандидатскую, пройду по конкурсу на зав кафедрой, а там можно будет  подумать и о…

      — Боюсь, придется подождать немного дольше: определю сына в английскую школу, сделаю ремонт на даче, — Стасик ни за что не сумеет подобрать хорошие обои, — прочитаю «Улисса»…

      —  Господи, какое счастье, что ты не создал меня женщиной! Скорей иди сюда — я так хочу тебя…

 

 

      —  Завтра как условились, да?

      —  О` кей. Постараюсь перенести свой визит в издательство на утро.

      — Ах да, совсем забыл:  приезжает Ленкин брат. Как всегда, с фруктами и чачей.

      — Ой, мы, кажется, договорились с редактором, что встретимся к концу рабочего дня, когда все начнут разбегаться и нам никто не…

      — Наверняка какой-нибудь неудавшийся графоман, пьющий от зависти и собственной бездарности.

      — А вот и не угадал. Тонкая чуткая душа. У нас установились самые сердечные отношения.

      —  В прошлый раз была не чача, а крысиная отрава. Буду у тебя в пять ровно.

      —  Давай лучше сначала созвонимся. Меня могут задержать, и вообще…

      —  Я за тобой заеду. Скажи номер комнаты.

      — Лучше позвони, когда будешь выезжать. Не люблю щекотливые ситуации.

      — Совсем забыл: у меня же завтра отгул! Ура! Высплюсь, пропылесосю Ленке ковры  и часика в два пообедаем с тобой в «Пекине» или…

      — Идет. Попрошу редактора приехать ко мне домой в первой половине дня, чтобы мы успели до твоего прихода…

      —  Кончай играть на нервах.

      —  Правда, едва ли мы успеем управиться к двум:  тьма-тьмущая всяких…

      —  Сейчас спущусь в гастроном, поужинаем и я останусь у тебя. Идет?

      —  Предположим, а…

      —  Найдется утром чашка кофе с тостом?

      —  Ленка с ума сойдет. Я не могу, когда кто-то из-за меня нервничает, не спит ночь. Я только об этом и буду думать.

      — Что же делать?.. Слушай, позвони ей и скажи, что мы со Стасиком крепко загудели. У вас на даче, что ли. Ни за что не поедет туда ночью.

      —  Поедет. Куда ей деваться?

      —  Ладно. Переночую дома, а утром прямо к тебе. Вместе позавтракаем.

      — Только не очень рано, ладно? Я сейчас двину к Таньке и, скорее всего, останусь у нее ночевать.

      —  У этой твоей Таньки не дом, а настоящий притон. Ленка сказала…

      — Танька, между прочим, моя лучшая подруга. А то, что она до сих пор не замужем, только говорит о ее стремлении к идеалу, что твоей Ленке никогда не…

      —  Ее мамаша дома?

      —  Отдыхает. Кажется, на Валдае.

      — Ладно, иду в гастроном, пока не закрыли. Надену Стаськину кепку, не возражаешь?

      —  А как же Ленка?

      —  Как-нибудь. Все равно рано или поздно она  узнает. Ты будешь меня ждать?

      —  Если ты не очень долго.

      —   Двадцать минут, не больше.

      —  Девятнадцать с половиной.

      —  О`кей… любимая.