​

      — Зайдите во двор, — сказала довольно молодая смазливая соседка. — Собака не кусается, ну а коты… У Евгении их десятка два, если не больше. Думаю, котов вы не боитесь… 

      «Слишком много плоти, — подумал он. — Так и прет отовсюду. Господи, как я ненавижу  плоть…»

      Он сел в старое плетеное кресло под кустом сирени и огляделся по сторонам. Когда-то, тринадцатилетним мальчишкой, он провел здесь целую неделю. Вот так же цвела сирень, тюльпаны… Так или нет?.. Он мало что помнит. Запах был тот же — запахи его память хранит в каком-то особом закоулке души. Запахи вызывают к жизни целые картины. Они ходили в степь за цветами — она повела его туда, — их застал дождик, и она прикрыла его подолом своей длинной юбки с оборками. На ней была удивительно красивая юбка, расписанная райскими  цветами. И от нее пахло… Нет, тот запах он сейчас вспомнить не может. А вот степь благоухала… как-то особенно сладко. Она обняла его и поцеловала в щеку — так целуют маленьких детей. Он тогда уже не был маленьким ребенком. Он поцеловал ее в губы, и она очень смутилась, покраснела и сказала, что старше его на два года и это нехорошо… Почему нехорошо?.. Кажется, он задал ей этот вопрос, а, может, и нет. Потом они целовались долго и очень нежно. Он ласкал ей грудь…

      Варламов тряхнул головой. Самое настоящее наваждение. Эти запахи… Он больше никогда не ласкал женскую грудь. Но тогда было так…  Нет, нет, просто  в степи пахло как в Раю, и он принял это за обещание счастья. Жизнь всегда обещала ему счастье, но редко выполняла свои обещания. Зато она никогда не обещала ему удачную карьеру, но он добился всего сам. Этими десятью пальцами и страстным желанием матери вылепить из сына то, что она хотела. В иные минуты он был очень благодарен ей за это. Но сейчас… Почему-то он подумал о том, что если бы не утомительная карьера концертирующего скрипача, его жизнь сложилась бы счастливо. «Но разве женщина способна одарить счастьем? — вдруг спросил он сам себя. И тут же ответил: — Счастьем  или тем, что называется этим странным словом, ты можешь одарить себя сам. Только ты. И, возможно, музыка…»

      Наверное, он задремал — отмахал без отдыха тысячу с лишним километров. Слышал сквозь сон, как жужжат над тяжелыми гроздьями сирени пчелы, плещется совсем рядом вода… Потом где-то далеко гремел гром. Ближе, ближе… Запах сирени перебил какой-то другой — очень знакомый, но он не знал, кому или чему принадлежал этот запах. Ему снилась степь. Он искал кого-то. Ему на плечи опустилась большая птица и закрыла своими крыльями свет. Кажется, он плакал из-за того, что не нашел… Но кого он искал?..

      Он внезапно открыл глаза. Перед ним стояла худенькая, как подросток, девушка в джинсах. Она смотрела на него с испугом или… Да, скорее с обожанием. Он снова закрыл глаза: хотелось досмотреть сон… «Кто она? Может,  мне снится?..»

      Он открыл глаза и потер их для убедительности. Теперь девушка присела на корточки. Она все так же смотрела на него. Кажется, у нее стояли в глазах слезы… Нет, это у него кружится от усталости голова и он никак не может свести зрачки в фокус.

      — Здравствуйте, — сказала девушка. — Вы… ко мне?

      — А кто вы такая? Мне нужна Евгения… Ее девичья фамилия была Варламова.

      — Я Евгения Варламова. А вы… Антон? Это правда, что это вы - Антон?..

      — Ну да. Неужели это ты, Женя?!

      Он вскочил и обнял ее. Она тоже обхватил его руками. Но это было странное объятье — ее тело было словно из камня.

      — Ты не узнала меня, кузина? — спросил  он  и поцеловал ее в шею. Как обычно целовал знакомых женщин.

      Она уперлась ему в грудь руками.

      — Это ты? — спросила она едва слышно.

      — Ну да, конечно.  Что, разве я сильно изменился?

      — Совсем не изменился. Я тебя таким и… — Она вдруг быстро наклонилась и поцеловала ему руку. — Я видела тебя по телевизору. Пойдем в дом. Ты стал очень знаменитым. Помнишь, я говорила тебе, что ты будешь знаменитым?

      — Не помню, — честно признался он. — Я не помню, о чем мы с тобой разговаривали. — Зато я помню, как мы целовались. — Он улыбнулся и красиво — он видел себя со стороны — поцеловал ей руку. — Ты похожа на амазонку. Я представлял тебя другой. Честное слово.

      Она покраснела и на какое-то мгновение спрятала лицо в ладонях.

      — Будем обедать, да? — спросила она. — Я… У меня только борщ и могу пожарить картошку.

      — Замечательно. Сто лет не ел жареную картошку.

      — Тетя Сусанна… умерла?

      — Да. Я остался один на всем белом свете. Представляешь, все ее родственники разъехались кто куда и… Я всегда не любил этих назойливых еврейских теток. Мама была совсем другая. Ты помнишь мою маму?

      — Я видела ее только на фото. И по телевизору.

      — Правда? А мне казалось, ты была у нас в Москве.

      — Только собиралась. Но потом у моей мамы случился инсульт, и пришлось остаться. Отец пил. А дядя Володя?… Как он поживает?

      — Не видел  сто лет. Женился на немке и уехал в Лейпциг или куда-то еще. С отцом у меня были непростые отношения.

      — Это потому что ты… — Ее щеки пунцово вспыхнули. — Прости.

      — Осуждаешь?

      Он взял ее за плечи и заставил посмотреть ему в глаза.

      — Не знаю. Нет. Почему я должна тебя осуждать?..

      — В провинции не любят геев. Впрочем, все дело в том, что я так и не встретил…  Может, и не в этом. Ты была замужем?

      — Нет. Но я любила одного человека, а он…

      — Он оказался круглым идиотом и отверг такую замечательную женщину, как моя милая кузина. — Он сгреб ее в охапку и поцеловал в жесткие губы. — Ты что, не умеешь целоваться?

      — А зачем мне это?

      — Разве ты не целовалась с тем человеком, который… В общем, с тем идиотом.

      — Когда-то очень давно. Это было как во сне. То, что бывает во сне, в жизни повторить невозможно. — Она ловко чистила картошку большим кухонным ножом. — Хочешь, я залью ее яйцами? Хлеб у меня вчерашний. Может, сбегать в магазин?

      Она смотрела на него виновато.

      — Не надо, прошу тебя. В машине сыр и колбаса. Я всего на один день. Через три дня улетаю в Токио. Ты где-то работаешь?

      — Бакенщиком. Проверяю, как горят бакены. Как  мой отец, помнишь?

      — Да, конечно. Правда, очень смутно. У него была моторная лодка, и он катал нас по… Дону.

      — А мне дали катер и матроса. Хочешь, я покатаю тебя на катере?

      — Потом, ладно?

      — Да, да, разумеется. — Она кинула на сковородку ровно нарезанную картошку, и та громко зашипела .  — У меня есть сало. Но ты, помню, не любил сало.

      — Я его обожаю. Особенно деревенское. Правда, я его никогда не ел.

      — Но ты сказал, тетя Сусанна не разрешает тебе есть сало.

      — Я уже не помню. Может быть. Мать была помешана на своей кошерной пище. Знаешь, что это такое?

      — Примерно. Но я ее не ела.

      — Я тебе завидую. — Он хотел погладить ее по спине, но в последний момент раздумал. — Соседка сказала, у тебя много кошек. Ты их нарочно разводишь?

      — Они идут ко мне сами. — Она опять посмотрела на него виновато. —  Я их кормлю. А зимой топлю им печку во флигеле. Туда не проведен газ.

      — Понятно. А… ты ведь закончила какой-то институт?

      — Я училась на филфаке, потом еще на курсах английского языка. Но я никогда не работала по специальности.

      — Почему? — спросил он без особого интереса.

      — Сама не знаю. Мне хотелось… хотелось быть свободной от всего. И от условностей тоже. — Она глянула на него робко и слегка пристыжено. — Наверное, ты хочешь вина.

      — Почему ты так думаешь?

      — Я не думаю. Я…  Нет, это не важно. Ты устал с дороги.

      — Я подумал о том, хорошо бы выпить вина, и в это самое время ты предположила, что я хочу вина. Ты умеешь читать мысли?

      — Нет, наверное. Но у близких людей… Мы же с тобой родственники, правда?

      — Ну конечно, моя милая кузина, которая не умеет и не хочет целоваться. — Он обнял ее за талию и слегка прижал к себе. — Не бойся, насильно учить не буду. Захочешь — попросишь сама.

      Они вдруг разом рассмеялись. Очень весело.

      Она накрыла стол на небольшой веранде. Ее окна были открыты прямо на большой куст белой сирени, разомлевшей от жары. Вино оказалось вкусным и душистым. Он смотрел на тонкие пальцы Евгении, обнимавшие высокий стеклянный бокал и почему-то думал о матери. Избавившись от ее довольно навязчивой опеки, он поначалу вздохнул свободно и легко, а потом…  В общем, в один прекрасный момент он понял, что катится куда-то, откуда уже не выбраться. И тогда вспомнил о своей донской кузине.

      — Поедешь ко мне? —  спросил он, стараясь удержать ее взгляд.

      — Насовсем? — Она и не пыталась отвести его в сторону. — А кошки?

      — Будем посылать деньги этой твоей валькирии  или как ее там. Чтобы стерегла дом и твоих котов заодно.

      — Я не знаю. Я…

      — Я не пью, не курю, не привожу домой женщин. Даже друзей у  меня как таковых нет. Зато есть домработница. Тебе не придется убирать квартиру и варить обед.

      — А что тогда я буду делать?

      — Будешь что-то вроде моего личного секретаря.  Нет, никаких деловых переговоров тебе вести не придется — у меня есть импресарио. Будешь собирать мой чемодан, пить со мной по утрам кофе или чай. И вообще ты должна сделать так, чтобы я почувствовал, что у меня есть дом. Теплый и уютный. Понимаешь?

      — Разве тебе это нужно?

      — Нужно.

      — Я могу не справиться.

      — Я дам тебе испытательный срок. — Он протянул через стол руку и взъерошил ее густые выгоревшие на солнце волосы. — Может, я захочу взять тебя в какую-нибудь из своих поездок. А почему бы и нет, спрашивается? Ты была за границей?

      — Нет. — Она замотала головой. — Раньше мне очень хотелось туда.

      — А сейчас уже не хочется?

      — Не знаю. Все вдруг так круто изменилось в моей жизни. Ты мог мне позвонить и…

      — Прости, что не подготовил тебя к своему визиту. — Он хотел встать перед ней на колени, как часто делал перед другими женщинами просто так, озорства ради, но понял в последний момент, что перед ней не стоит ломать комедию. — Я нашел твой адрес в записной книжке матери. Он был подчеркнут жирной чертой. Больше ни один адрес в ее записной книжке не был подчеркнут вообще. Я решил, что ты…  В общем, ты нужна мне, кузина Евгения.

      Она встала и прошлась по дому. Уютно скрипнули старые половицы, звякнуло стекло в старинном пузатом буфете, который он, как ни странно, хорошо помнил. У нее была длинная шея. Ему всегда нравились женщины с длинной шеей. С эстетической точки зрения.

— Но ты… ты будешь иногда отпускать меня сюда? — спросила она, остановившись напротив него и сложив на груди руки. — Я не смогу жить без…  В общем, я должна хотя бы раз в год сюда возвращаться.

      — Мы можем оговорить все в контракте. Твой заработок, выходные и так далее.

      — Контракт? Зачем нужен контракт?

      Она спросила это с явным страхом в голосе.

      — Мы живем, по крайней мере пытаемся жить, в цивилизованном мире. Я оформлю тебя, чтобы ты могла в старости получать хорошую пенсию. Каждого из нас ждет старость.

      — Нет, только не это. Тогда я никуда не поеду.

      — Кузина, ты ведешь себя как маленькая девочка. — Он попытался сделать серьезное лицо, но, кажется, не получилось. — Его составит мой адвокат. Ты лишь выскажешь свои пожелания.

      — Ты мне не доверяешь?

      У нее было трогательно обиженное лицо.

      — Со мной может всякое случиться. У тебя должны быть какие-то гарантии.

      — С тобой ничего не случится. Я не позволю, — сказала она с вызовом.

      — Ты нравишься мне все больше и больше. — Он налил в бокалы вино и один подал ей. — Предлагаю выпить на брудершафт. За нашу вечную любовь.

      Целуя ее теперь мягкие и податливые губы, он вспомнил в мельчайших подробностях, как было тогда. Его пальцы интуитивно нашли пуговицы ее рубашки, проникли внутрь… Он почувствовал, что она дрожит. И вдруг вспомнил, что ему уже не тринадцать лет и…

      — Прости, — прошептал он, застегивая ее рубашку. — Увы, за этим ничего не может последовать. Потому что я, как ты правильно догадалась, гей. А тебе нужен настоящий мужчина.

      — Мне нужен только ты, — прошептала она. — Я не общаюсь с мужчинами. Я имею в виду, в постели. Мне это не нужно.

      Он смотрел на нее с интересом.

      —  Готовишь себя в монахини?

      — Я не думала об этом. Пока. Мне было хорошо так, как было. А ты приехал и…

      — Я что-то испортил?

     — Нет, ты ничего не испортил. — Она отстранилась и посмотрела на него прищурившись. — Просто ты настоящий и тот, который был со мной все эти годы…  вы отличаетесь друг от друга.

      — Я думаю, мы ни капли не похожи. И я во сто раз его лучше.

      Он сказал это почти серьезно

      — Да.  Но я жила с ним так долго… — Она вдруг рассмеялась и затрясла головой. — Не слушай меня — я пьяная и очень счастливая. Я счастливая, счастливая…

     

 

      —  Меня пригласили на прием в итальянское посольство. Мы пойдем вместе. На приемы принято ходить парами. — Он перебирал ноты и не смотрел в ее сторону. — Я представлю тебя как свою невесту. Но для этого  нужно купить тебе кольцо. Нет, у нас с тобой одинаковые фамилии. Значит, я скажу, что приду на прием со своей женой. — Он посмотрел на нее оценивающим взглядом. — Сходишь в парикмахерскую. Прическа, маникюр и все остальное. Ты умеешь делать макияж?

      — Нет. Но мне кажется, это… Может, тебе выбрать для этой цели другую женщину?

      — Зачем? Ты очень даже подходишь. Купишь дорогое платье и все остальное.

      — Я в этом мало понимаю.

      — Я поеду с тобой. А почему бы и нет? Представляешь, какой будет фурор? Меня там знают как хронического холостяка, ну и так далее. А тут вдруг я появляюсь с женой… — Он рассмеялся не совсем естественно. — Для кое-кого это будет  настоящий шок. Ты знаешь хоть несколько слов по-итальянски?

      — Да.

      — Откуда?

      Он смотрел на нее удивленно.

      — Училась на курсах. Параллельно с английскими. Я работала одно время гидом.

      — Почему же ты молчала? Мне в поездках просто необходим свой человек, который может объясниться с прислугой в отеле или в ресторане. И  вообще другой раз возникают нестандартные ситуации. — Он подошел к ней и положил ей на плечи руки. — Дорогая кузиночка, я женюсь на тебе на самом деле. Да, да, не спорь со мной. Это придаст мне в глазах моей аудитории совершенно иной статус. И ты будешь обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Мало ли что со мной может случиться…  Почему ты плачешь? Между нами все останется, как было, не волнуйся. Я не собираюсь навязываться тебе. Но твое присутствие в моем доме действует на меня успокаивающе. Если честно, я боюсь потерять тебя.

      — Ты меня не потеряешь. Никогда.

      — Не зарекайся. Ты похорошела за последний месяц. Встретится какой-нибудь красавец мачо, и упорхнешь с ним. А если ты станешь моей женой, это наложит на тебя определенные обязательства. Разумеется, ты свободна и можешь заводить сколько угодно романов. — Он стиснул ее плечи. — Но я  буду ревновать тебя. Очень.

      Он вдруг откинул голову и рассмеялся.

     

 

      Ощущение неловкости куда-то испарилось после первого бокала шампанского. Она чувствовала на себе восхищенные взгляды мужчин. Как ни странно, ее это не злило. Даже было немного приятно. Антон не отходил ни на шаг, был внимателен, предупредителен и даже нежен. Несколько раз целовал ее на виду у всех в обнаженное плечо, в ухо, а один раз в губы. У него были смеющиеся глаза. Она поняла, что его забавляет эта комедия. Ей тоже было поначалу весело…

      — Пей же. Я хочу, чтобы ты немного напилась. — Он наклонился и игриво чмокнул ее в ухо. — Ты ужасно красивая, моя милая кузина. Если бы мы с тобой встретились хотя бы лет десять тому назад.

      — Мы встретились семнадцать лет назад.

      — Я был тогда совсем мальчишкой. Я занимался день и ночь, и на все остальное не оставалось сил. Даже на то, чтобы вспоминать тебя. Смотри, к нам идет сам посол. Вернее, к тебе. Мне теперь обеспечены контракты в лучших концертных залах Италии. Ах, как здорово я все придумал, мы с тобой придумали. Правда? Он пригласит тебя танцевать, вот увидишь. Ты умеешь танцевать?

      Она молча кивнула и сделала несколько глотков из бокала. Он вдруг обратил внимание, как грациозны и даже изысканны ее движения. Он откровенно ею любовался.

     

 

      — Ты была неотразима. Царица бала. Ты болтала по-итальянски так легко и красиво. А я очень плохо усваиваю языки. — Он вздохнул. — Винченцо явно за тобой приволокнулся.  У него были  откровенно похотливые глазки. А я думал, он один из нас. Тебе понравилось быть царицей бала?

      — Нет. Мне хочется принять душ и смыть все их прикосновения.

      — Ты настоящая монашка, кузиночка. — Он подвинулся к ней вплотную и обнял за плечи. — А мои прикосновения ты не хочешь смывать. Потому что я голубой, да?

      — Я об этом не думаю, когда ты  прикасаешься.

      — Тебе нравится, когда я к тебе прикасаюсь. Скажи, тебе нравится?

      — У меня кружится голова.

      — Ты выпила много шампанского, милая кузиночка. — Он вдруг ударил себя по лбу. — Какой же я болван! У тебя кружится голова от моих прикосновений, да?

      — Да.

      — Я буду прикасаться к тебе все время. — Он прижал ее к себе. — Мне нравится, когда у моей красивой и нежной кузины кружится голова. Можно мне поцеловать вас, мадемуазель?

      Он впился ей в губы. Это был долгий поцелуй. Ей показалось, слишком долгий.

      — Понравилось? Завтра мы оформим наш брак. Мы будем там целоваться. Это так красиво смотрится со стороны. Я закажу фотографии и буду их всем показывать. Можно даже повесить на стене в гостиной. Хочешь еще?

      — Нет, — прошептала она и тихо всхлипнула.

      — Ты устала. Моя милая кузина устала. — Он отодвинулся в самый угол. — Я тоже устал. Ненавижу всякие тусовки.  Придется пойти с друзьями в ресторан по случаю нашего бракосочетания, а потом  засяду заниматься. Нужно разучить программу для Испании. Да, еще надо купить наряд для невесты. Или, может, возьмем напрокат? Хотя об этом узнает пресса и обзовет меня скрягой. Ты сумеешь выбрать сама свадебный наряд? Попроси, чтобы с тобой поехала Изольда. У нее замечательный вкус. Эта тетка когда-то претендовала на мою руку и даже сердце, представляешь?  Они все думают, что сумеют обратить меня в свою веру. Ты тоже так думаешь, кузиночка?.. Нет, не отвечай. Какая разница, как ты думаешь? Ты любишь меня. Ты очень любишь меня. Я чувствую это каждую минуту.

 

 

      — А ты, оказывается, тяжелая. С виду кажешься как тростинка. — Он нес ее на руках к машине, то и дело улыбаясь по сторонам. — Кузиночка, от тебя волшебно пахнет. — Он чмокнул ее в шею и споткнулся. — Нет, нет, я не упаду. Держись мне за шею. Наконец. — Он плюхнулся рядом на сиденье машины и облегченно вздохнул. — Теперь еще бы выдержать этот длинный вечер в ресторане. Ты мне поможешь, кузиночка? Ты тоже должна проявлять ко мне знаки всевозможного внимания и делать вид, что мечтаешь заняться со мной любовью при всех. Это очень заводит окружающих. Вообще все они теряются в догадках, откуда ты взялась. Я говорю всем, что ты моя самая первая любовь и что я украл тебя из монастыря, куда ты от меня спряталась. Не обижайся, кузиночка, ладно? — Он нежно провел ладонью по ее щеке. — Ты надула губки как маленькая девочка. А ведь ты теперь моя законная жена. И ты не имеешь права отказать, если я захочу спать с тобой в одной постельке. И не только спать. — Он сладко зевнул. — Если бы ты была мальчиком…  Хотя нет, мне их хватает. Ты нужна мне такая, какая ты есть. Сердишься за мой вчерашний загул? Прости. Считай это мальчишником. Перед тем, как надеть брачные оковы. Так делал даже наш незабвенный Александр Сергеевич. Тебе повезло, кузиночка. — Он взял ее за подбородок. — Ты бы ревновала меня в тысячу раз больше, если бы я бегал к девочкам. Правда?..

     

     

      Он пришел, когда она молилась перед сном.

      — Я и не знал, что ты веришь в Бога. Помолись за меня, кузина. Я такой грешный. Мне иногда кажется, я весь облеплен грехами, как грязью. — Он опустился рядом с ней  на колени. — Я буду повторять за тобой слова молитвы. Говори же.

      — Но это… совсем не шутка, — прошептала она.

      — Я знаю. Мама ходила в синагогу. И тоже молилась на ночь. Знаешь, она попросила перед смертью, чтобы ее отпевал православный священник.

      — Знаю.

      — Откуда?

      — Мы переписывались с тетей Сусанной. Когда у мамы случился инсульт, она нам очень помогла. Она звонила и посылала деньги. Я никогда не просила ее об этом.

      — Странно. Я ничего не знал. — Он медленно встал с колен. — Оказывается, у моей мамы были от меня свои секреты. — Он усмехнулся. — Теперь не удивлюсь, если узнаю, что у нее был любовник.

      — Нет! Не говори так. Я покажу тебе ее письма. Она писала о тебе в каждом из них. Она молилась на тебя.

      — Знаю. — Он рассеянно сел на разобранную постель. — Милая мамочка, пока ты была со мной, я чувствовал себя как за каменной стеной. Что со мной будет, мамочка?

      Он разрыдался. Громко и безудержно, как маленький ребенок. Она прижимала его к себе, гладила, целовала, шептала всякие нежные слова. Потом раздела и уложила в постель.

      — Ложись со мной. Мне плохо одному. Прошу тебя…

 

 

      — Намажь еще кусочек. Нет, икры совсем капельку. Я знаю, это полезно, но я с детства ненавижу черную икру. Сядь поближе. Ну почему ты всегда садишься так далеко от меня? Мама садилась рядом и часто кормила меня из своих рук. Кузиночка… Ты вся такая хрупкая. У мамы была большая и мягкая грудь. Я прижимался к ней и забывал все невзгоды. Я хочу забыть свои грехи и невзгоды. Прижми меня к себе, кузиночка…  Опять этот запах. Кончится тем, что я сойду от него с ума. Или изнасилую тебя самым натуральным образом. Кузиночка, ты хочешь, чтобы я тебя изнасиловал? Ты ведь любишь меня? Скажи вслух.

      — Я тебя люблю. Очень.

      — Ты моя законная жена. Ты обязана меня любить.

      — Да.

      — Скучаешь по своему Дону и бакенам?

      — Немножко.

      — Но ты сама сказала, что я заслонил собой весь свет. Ты не должна скучать, кузиночка. Я буду тебя ревновать.

      — Постараюсь. — Она быстро наклонилась и поцеловала ему руку. — Ты на самом деле для меня что-то вроде бога.

      — Почему вроде? Я хочу быть твоим богом.

      — Ты и есть.

      — Но ты молишься каждый вечер другому богу. Ты любишь его больше, чем меня.

      — Это… это разные вещи.

      — Все равно я тебя ревную. Хоть ты и целуешь мне руки. Ему ты бы тоже целовала руки?

      — Да.

      — Ты хочешь, чтобы мы с тобой обвенчались? — вдруг спросил он и глянул на нее в упор.

      — Но это будет… обман. Господь не любит, когда мы обманываем Его.

      — Почему обман? Потому, что я не трахаю тебя, да? Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? Тогда твой бог будет считать, что мы настоящие муж и жена? Я могу тебя трахнуть. Хоть сейчас. — Он вдруг протянул руку и больно схватил ее за грудь. — Нравится? Вам всем это нравится. Вы только и думаете о том, чтобы вас трахнул мужик. Я ненавижу плоть. Ты слышишь? Не-на-ви-жу!

      Он вскочил и бросился к двери.

      Она догнала его в холле и обхватила руками за пояс.

      — Ненавижу, слышишь? — В его глазах была ярость. — Мерзкая плоть. Кусок мяса. Запах тления. — Он прижался к ней всем телом и зарыдал, уткнувшись носом в плечо. — Прости. Со мной творится что-то странное. Я стал настоящим истериком. Это ты, ты виновата.

      — Может, мне лучше уехать? На какое-то время…

      — Нет! Не бросай меня! — Он стиснул ее так, что захрустели кости. — В моей душе что-то тает. И это так больно. Ты не представляешь, как это больно. Любить больно. Кузина, тебе было больно, когда ты любила того человека?

      — Кого?..

      — Ты рассказывала, что любила кого-то, а он тебя бросил.

      — Я уже не помню.

      — Ты его забыла? — Он вдруг отстранился. — Вы все такие. Я бы никогда не забыл свою первую любовь.

      — Ты был моей первой любовью.

      — Не ври. Я был совсем мальчишкой. И мы с тобой только целовались и слюнявили друг друга. Как сейчас. У тебя был настоящий мужчина. Вы с ним трахались.

      — Нет. — Она опустила руки и отвернулась. — Я бы не смогла. Никогда.

      — Неужели ты хочешь сказать, что все эти годы хранила мне верность? Не ври, кузина. Я сразу чувствую, когда мне лгут.

      Она направилась к окну. Он шел за ней по пятам.

      — Но я не вру. Зачем мне?

      — Чтобы набить себе цену. Я и так очень тебя ценю, кузина. Ты такая красивая и женственная. Я никогда не поверю, чтобы за тобой не волочились мужики.

      — Я их не замечала. Я никогда за собой не следила. Мне не хотелось.

      — Значит, ты — старая дева? — Он вдруг рассмеялся. — Моя очаровательная кузина старая дева. Вот это прикол. Я еще никогда в жизни не имел дело со старыми девами. У тебя наверняка скверный характер. Мама говорила, у всех старых дев ужасный характер. Кузина, ты на самом деле… как это называется, целочка?

      Она закрыла лицо руками и съежилась.

      — Прости. — Он прижался всем телом к ее спине. — Я веду себя как в подворотне. Прости, пожалуйста. Моя милая верная кузина… Но как же ты могла обходиться столько лет без мужчины? И тебе не хотелось? Или ты смиряла свою плоть постами и молитвами?

      — Не смиряла. Нет. Никогда.

      — Значит, тебе нужно обратиться к врачу. К самому лучшему специалисту. Или к психоаналитику. И все ему рассказать начистоту. Иначе с годами ты превратишься в настоящую бабу ягу.

      — Почему ты так думаешь?

      — Потому что плоть в жизни каждого человека играет огромную роль. Может, даже больше, чем душа, если она существует.

      — Душа больше. Я знаю. Точно знаю.

      — Ничего ты не знаешь. В один прекрасный день тебе захочется, чтобы тебя трахнул настоящий мачо. И ты ничего не сможешь сделать с собой. Ничего.

      — Смогу.

      — Ты бросишь меня и уйдешь к нему. Ты еще молодая. Было бы тебе лет на двадцать больше. Кузина, ну почему ты такая молодая да еще красивая?..

      Она улыбнулась ему. Потом украдкой вытерла слезы.

 

 

      — Моя жена. — Он обнял ее за талию и прижался щекой к щеке. — Моя молодая очаровательная жена.

      После концерта за кулисами собралось человек двадцать. Она знала кое-кого в лицо. Женщин, главным образом. Они скрывали свою зависть под маской любезных улыбок. Мужчины галантно прикладывались к ее руке. И смотрели куда-то в сторону.

      — Ты был сегодня на высоте, Тони, — сказал высокий красивый парень и постарался незаметно оттеснить Женю. — Особенно великолепен был Венявский. Поздравляю.

      Ему удалось ее оттеснить. Он взял Антона под руку. Она хотела подойти с другой стороны, но там уже стоял красивый женоподобный блондин.

      — Гудим в ресторане. На всю ночь. — Антон вертел головой, стараясь не обидеть ни одного из стоявших по его бокам парней. — Сейчас я быстренько переоденусь — и вперед. Какой великолепный букет. — Он сделал вид, что нюхает белые розы, которые ему вручила капельдинерша. — О, тут записка… — Он был явно смущен. — Это от той дамы. Она уже несколько лет не дает мне прохода. Ревнуешь? — спросил он у Жени и подмигнул ей глуповато. — Она очень красива, к тому же большой ценитель музыки. Закончила одесскую консерваторию. Или киевскую, точно не помню. Ребята, куда же вы? — обратился он к парням, которые как по команде направились к выходу. — Я сейчас переоденусь и мы…  Да, я совсем забыл, у меня встреча с тем испанцем, который… В общем, он хочет организовать мое выступление на Майорке. В том монастыре, где жил Шопен. Ты помнишь, он звонил сегодня утром? — обратился он к Жене.

      — Да.

      — С ним разговаривала моя жена. Она теперь ведет все мои дела. Где мы встречаемся? — обратился он к Жене.

      — В «Мариотте». В одиннадцать часов. Нам нужно поторопиться.

      — Ты у меня умница. — Он кидал в разные стороны галстук, пиджак, рубашку. — Я… я скоро вернусь. Ты ложись спать, ладно? Значит, он был на концерте. Я не видел его больше месяца. Я люблю его, понимаешь? А эти…  Эти так, от скуки.

      — Разве вы не сохраняете друг другу верность? — спросила она.

      — У него есть жена. Он спит с ней иногда. Почему в таком случае я должен сохранять ему верность?

      Он смотрел на нее сердито.

      — Это нужно тебе, не ему.

      — Мне это не нужно. Какие глупости. Зачем? Ты совсем спятила. О, Господи, от меня разит потом. Я должен принять душ. Помоги мне — у меня совсем нет сил.

      Она растерла его мочалкой. Как маленького ребенка. Потом высушила феном волосы. Он отдал ей цветы и поцеловал торопливо в щеку.

      — Милая кузиночка, ты даже представить себе не можешь, как я тебя люблю, — сказал он, вылезая из машины у входа в «Интерконтиненталь». — Я так счастлив, что ты есть у меня…

      Она просидела в кресле до рассвета. Пошел дождь, и она забылась легким сном. Проснулась от какого-то странного звука.

      Антон лежал на диване, уткнувшись носом в подушку и плакал. Почти беззвучно, лишь иногда горестно всхлипывая. Она присела перед диваном на корточки и положила голову рядом с его головой.

      — Мне тоже плохо, но мы любим друг друга, правда? И нас никто никогда не разлучит. Я люблю тебя. Люблю. Люблю.

      Он затих на минуту. Потом громко всхлипнул.

      — И буду любить. Я ничто без тебя. Ты вылепил меня из глины, как Господь Бог Адама. Я твой Адам. И Ева в одном лице.

      Он повернул к ней свое припухшее от слез лицо.

      — Это было ужасно. Такая грязь, — прошептал едва слышно. — Ты…  Если бы ты видела, ты бы мной брезговала. Всю оставшуюся жизнь.

      Она стала целовать его. Губы, глаза, щеки. Она была как в экстазе. Это и был  экстаз. Она чувствовала, как  расслабляется его тело. Она ощущала каждый его нерв, каждую клетку. Она проникала туда. Ей казалось, их тела вступили в какую-то странную химическую реакцию.

      — Ты очищаешь меня, — прошептал он. — Я словно заново родился. Ты родила меня...   Как хорошо снова чувствовать себя чистым. Ляг рядом со мной. Вот так. Нет, ты разденься. Совсем. Я тоже. — Он быстро освободился от своей одежды. — Ну же. Трусики и все остальное. Не бойся меня. Мне нужно твое тело, твоя кожа, твой запах… Мне нужна ты, ты, ты…

     

 

      — Мы должны обвенчаться. Я видел во сне маму. Она сказала, мы с тобой должны обвенчаться.

      — Прошу тебя…

      — Никаких отговорок. Я уже оповестил прессу и кое-кого из друзей. Завтра в двенадцать часов. Мы должны тщательно продумать, во что оденемся — там будут журналисты из нескольких стран. Кузиночка, тебе очень пойдет кремовый цвет. А я надену тот темно песочный костюм, который мы купили в Италии. Правда, у меня нет под него туфель. Господи, ну почему, спрашивается, я не купил в Лондоне те бежевые туфли? Это ты меня отговорила.

      — Они тебе жали. Вредно носить тесную обувь.

      — Ах, какая же ты у меня умница, моя маленькая женушка. Слушай, ты расцветаешь не по дням, а по часам. — Он смотрел на нее восхищенно и слегка укоризненно одновременно. — А я наоборот… Да, я отвратительно выгляжу. Этот чертов Фил…  Это страсть через силу, понимаешь? Я как собачонка на поводке. Защити меня, кузиночка. В следующий раз, когда он позовет, запри все двери. И свяжи меня. Засунь в рот кляп, чтобы я не орал. Господи, как бы все было просто, если бы я полюбил тебя. Ты достойна любви. Мне все завидуют, представляешь? Они думают, у нас самый настоящий плотский роман. Что мне делать? Скажи: что мне делать?

      — Я не знаю, как это бывает у вас…

      — У вас. У нас… Мы такие же люди, как и вы. Только мы все тоньше и острее чувствуем. Нам от этого еще трудней жить. Ты такая счастливая. Ты любишь меня — и тебе больше ничего  и никого не надо. Ты родилась цельной натурой. А я… Мне иногда кажется, я состою из кусочков. У них очень острые края, и они впиваются в мою плоть… Почему ты не писала мне о том, что любишь меня? Ты должна была завалить меня своими признаниями в любви. Тогда бы я был другим.  Мне в отрочестве нравились женщины. Почему, почему?…

      — Я писала об этом в своем дневнике. Я написала тебе несколько писем. Тетя Сусанна сказала, что я мешаю тебе. Что ты должен заниматься и ни о чем другом не думать. Она сказала, что не покажет тебе мои письма.

      — Это так похоже на мою мать. Ревновала к каждой девчонке, на которую я обращал внимание. Так и ходила за мной следом. Я стал геем из-за нее. Но она об этом ни капли не жалела. Она ревновала меня только к женщинам. Ты дашь мне почитать свой дневник?

      — У меня ужасный почерк. Ты там ничего не поймешь.

      — Тогда ты почитаешь мне его вслух. На ночь. Как волшебную сказку. Ответь, пожалуйста, на звонок. Скажи им, что венчание назначено на двенадцать.