—  Эту встречу устроил сам Господь!

      Я обернулась на звук знакомого голоса. Денис смотрел, как всегда: чуть прищурившись и с улыбкой.  Эту его закодированную в улыбку мечту  сделать жизнь такой, как ему хочется, мне не забыть никогда.

      Вокруг нас толпились озабоченные люди. Только что объявили посадку, и терминал походил на растревоженный муравейник. Денис взял у меня из рук  куртку, по-мужски неловко зажал под мышкой, потом перекинул через правое плечо. Прижался на какое-то мгновение щекой к пахнущему мною воротнику из белого искусственного меха, Правда, мне это могло показаться.

      —  На гастроли?

      Я украдкой огляделась по сторонам. Я так боялась увидеть возле него жену или просто женщину.

     —  Болонья, Феррара, Падуя, Римини. – Денис взял меня за локоть. – Те же залы. Синьор Сантини обещал хорошие отели и машину. Совсем как  тогда. Ты будешь жить в Римини?

       —  Брошу вещи у Винченцо. Может, проеду в Больцано.

    Он вопросительно поднял брови и отпустил мой локоть. Я тряхнула головой и приказала себе вернуться в настоящее.

       —  Ясно.

      Судя по тону, которым он сказал это «ясно», все обстояло как раз наоборот, но я не собиралась ничего прояснять. Мы сели рядом, хоть у нас и были места в разных салонах. Старенький «Боинг» был набит челноками, шумной пестрой толпой щедро накрашенных женщин и подвыпивших мужчин. Среди них выделялись несколько отменно красивых, нарядных с точки зрения русского человека девиц, явно намеревавшихся бросить якорь в солнечной Италии.

      — Ты поддерживаешь отношения с нашим хозяином? – спросил Денис, положив руку на подлокотник моего кресла.

      — Виделись несколько раз, когда он прилетал в Москву. Передавал тебе привет.

    —  Старый шимпанзе, — неожиданно зло сказал Денис. – Никогда не забуду, какими похотливыми глазами он на тебя смотрел.

      О, эти воспоминания! Выходит, ему тоже трудно поставить на прошлом крест.

      —  Что, синьор Сантини ведет все тот же образ жизни? – не без подковырки поинтересовалась я.

      —  В смысле?

      Он поспешно убрал руку, словно стало горячо.

      —  Казино, кабаре, ночные красавицы.

      — Понятия не имею. – Денис отвернулся к иллюминатору, за которым тянулся земной пейзаж из островков грязного снега и беспредела серого бетона. – Нас связывают сугубо деловые отношения, — добавил он, обращаясь в пространство между креслами.

     Мы молчали, разделенные нашим прошлым. Я искоса то и дело поглядывала на красивый, слегка хищный профиль Дениса, испытывая попеременно ностальгию и презрение к себе за это. Думаю, он чувствовал примерно то же. Увы, мы слишком похожи.

      —  Тебе идет короткая стрижка, хоть я и обожал твои волосы.

     Я вздрогнула, ощутив, как где-то внутри забил теплый фонтанчик. Я сделала все от меня зависящее, чтобы он не превратился в гейзер.

      —  Ты везешь новую программу? – наконец осмелилась я дать волю своему любопытству.

      —  Все те же «Годы странствий»·. В Италии любят романтику. Это мы стали прагматичной нацией.

    В моей голове зазвучали переливы колокольного звона из «Обручения»… Как хорошо, что в эту минуту стюардесса подала ленч, куда входила бутылочка красного вина.

     Мы чокнулись пластмассовыми стаканчиками под медленно угасавшую во мне музыку. Вино подействовало сразу. Я чувствовала, что, несмотря на все самозапреты, хочу Дениса во всех смыслах. И покраснела.

      Он улыбнулся мне. Я хорошо помнила эту откровенно обольщающую и в то же время отрешенную улыбку.

      —  Я так хочу тебя, — сказал он. – Ничего не могу понять.

     Он все испортил этой последней фразой: забыл, видимо, что я обладаю телепатическими способностями. Увы, я тут же мысленно завершила ее: «Я могу иметь любую женщину, но меня почему-то влечет к тебе. Что в тебе такого?..» Мне стоило усилий не произнести это вслух.

      —  Думай о своих концертах. Занятия любовью сжигают массу энергии. Дело прежде всего.

      Я процитировала его высказывание без купюр. И поразилась своей злопамятности.

      —  Да. Разумеется. – Он вздохнул. – Потом я хочу поехать отдохнуть.

      —  Куда? – вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать о том, что выдаю себя с головой.

      —  Пока не решил. Ты долго пробудешь в Италии?

      —  Недели две. Я люблю эту страну.

      Еще одна оплошность. Правда, ему не известно, что я с тех пор не была в Италии.

      Он посмотрел на меня внимательно и с сочувствием. Похоже, он тоже научился читать мысли.

      —  А что если я приглашу тебя на свой концерт? Приедешь?

      «Конечно», — подумала я, но вслух сказала:

      —  Как сложится. Еще не знаю своего расписания.

    —  Больцано – это север. Там пока не чувствуется весна. Вообще этот город не произвел на меня  впечатления. Унылый и какой-то чужой.

      —  У меня там друзья. В отелях всегда уныло.

      —  Всегда? – рассеянно переспросил он. – Пожалуй, ты права. Ни на минуту не покидает ощущение, что ты в пути.

    Продолжать пикировку показалось мне бессмысленным занятием. Моя душа и без того была похожа на подушку, в которую втыкают иголки. Я прикрыла глаза и притворилась, что задремала. Денис сделал то же самое.

    —  Чао, — сказал он мне, сдаваясь этому Сантини, который, к счастью, меня не узнал. – Вон идет твой старый шимпанзе. Совсем облез и вылинял. Можешь осчастливить его приветом от меня.

​

     

 

      Винченцо устроил в мою честь обед при свечах. Мы сидели на выходящей на море веранде – кроме нас двоих его брат Марко и какой-то Лука, — ели салаты и рыбные блюда по поводу Страстной недели, пили кислое шампанское. Море переливалось всеми оттенками серого, совсем как бетонное покрытие в Шереметьево. Зеленели пинии. Нам прислуживали младшая дочка Винченцо и ее жених. Если мне не изменяет память, семь лет назад у Паолы был другой жених. Девушка была лупоглазой и пухлой, и Денис прозвал ее Пупсом. Она улыбалась и строила ему глазки, решив, очевидно, что по-русски это означает что-то вроде “cara”·. Паола мне искренне обрадовалась и все время порывалась что-то спросить, но Винченцо каждый раз велел ей молчать. Я еще не видела его жену Антонеллу, которую Денис очень метко окрестил Гермафродитой. Когда я собралась справиться вежливости ради о ее здоровье, Винченцо сказал:

      — Полгода назад я выгнал жену. После того как застал в спальне с Флориной, барменшей из «Сиракуз». Это случилось за неделю до их свадьбы с Марко. Представляешь, какие у нас испорченные женщины?

      Марко и Лука согласно закивали, хотя, уверена, не поняли ни слова – мы с Винченцо общались по-русски.

     Я оценила ситуацию. Последние полгода Винченцо, что называется, обрывал мой телефон. Он пригласил меня в гости, выбрав для этой цели межсезонье, когда его отель практически пустовал. Я клюнула на халявную удочку, забыв, что европейским мужчинам свойственно обдумывать свои поступки на несколько ходов вперед. Быстро оценив свое финансовое положение, сказала:

      —  Извини, но я не могу жить у тебя бесплатно. Надеюсь, та угловая комната не занята?

    Это была каморка с довольно узкой кроватью, за которую мы с Денисом семь лет назад платили тридцать пять долларов в сутки.

      Винченцо с ухмылкой погрозил мне пальцем.

      — Я сделал из нее… комнату, где гладят белье. Ты будешь жить в одиннадцатом номере. Это самая лучшая комната в моем отеле.

      —  Я не смогу платить сто долларов, Винченцо.

     —  Кто сказал, что ты должна платить мне долларами? – Он протянул руку и великодушно похлопал меня по плечу. Потом сказал что-то по-итальянски, обращаясь к Луке и Марко, изображавшим, как до меня дошло, местную аристократию. Оба как по команде закивали головами. – Ты будешь платить мне рублями. Сто рублей в сутки. Мне нужны русские деньги.

      Он перевел свою остроту на итальянский, и все трое дружно загоготали.

      Я выдавила из себя улыбку, хотя мне было совсем не весело.

     — А ты зря не захотела выйти замуж за того музыканта, — вдруг сказал Винченцо, внимательно глядя на меня своими блекло-зелеными глазами. – Я видел его афиши. Я собираюсь поехать на его концерт. – Он мне лукаво подмигнул. – Думаю, это совпадение, что вы с ним очутились в одном самолете. Угадал?

      —  Какой ты, Винченцо, умный.

    —  Да-да. А ты очень серьезная девушка. Не такая, как другие. Я видел здесь много русских девушек. – Он брезгливо поморщился, перешел на итальянский, и компания снова дружно расхохоталась. – Ты даже слишком серьезная. А мужчине нравится, когда девушка чуть-чуть шалунья, плейгел. Русскому мужчине это тоже нравится, бамбина.

     Оказывается, Винченцо изучил не только русский язык, но и русскую душу тоже. Признаться, мне от этого не стало легче.

      — Почему ты такая грустная, бамбина? – не унимался он. – Ты приехала отдыхать на море, к своему другу. Ты должна спать, кушать, наслаждаться красотами Италии. Пускай твой бывший друг терзается угрызениями и сожалениями, что потерял такую серьезную и умную женщину. Он больше не встретит такую, я точно знаю.

      —  Может, хватит об этом, Винченцо? – запротестовала я. – Тем более что из меня бы получилась никудышная жена.

      Он снова рассмеялся, и общество с удовольствием его поддержало.

      — Скромность только украшает женщину. У тебя, бамбина, и так очень много достоинств. Слишком много.

    Во взгляде Винченцо была похоть. Я подумала о том, что он не зря отвел мне комнату на первом этаже: балкон выходит во дворик, который охраняют  два ротвейлера. Кстати, Винченцо приобрел щенят в России, где они тогда стоили значительно дешевле, чем в Италии. Я решила проверить замок на балконной двери и не пить снотворное. Он вычислил ход моих мыслей.

      — Ты можешь спать спокойно, бамбина. Итальянские мужчины уважают честь женщины. Русские мужчины не такие. О, я знаю, русские мужчины любят брать женщину силой, а потом хвалятся об этом друзьям. – Он перевел сей перл для Марко и Луки, и оба неодобрительно покачали головами. Винченцо встал. – Идем, бамбина, я провожу тебя наверх.  Ты утомилась с дороги. – Он взял со стола вазу с бананами и грушами, положил мне на плечо руку. – У меня сегодня тоже был полный волнений день. От волнений устаешь больше, чем от работы, бамбина.

     Я лежала в зыбком сером полумраке, озаряемом через каждые полминуты пульсирующей на крыше отеля  желтой рекламой, и думала о Денисе, который был где-то рядом, в курортном местечке на берегу Адриатики. Я приказывала себе не думать о Денисе, но он был магнитом, которому не в состоянии был противостоять мой рассудок.

​

 

     Я пошла на концерт в Малый зал консерватории потому, что не сдала зачет по политэкономии. Классическая музыка раньше меня успокаивала, обращая в свою веру, в которой не было места для таких суетных глупостей, как зачеты, экзамены, дипломы и тому подобное. Какой-то неизвестный мне совсем молодой пианист, студент по классу Льва Власенко, играл мою любимую си-минорную сонату Листа и фортепьянные обработки песен Шуберта. Народу в зале было немного. Я села с краю, чтобы можно было уйти без лишнего шума, если вдруг станет скучно.

    Помню, Денис показался мне совсем юным и красивым. Я следила за его серьезным сосредоточенным лицом, мне нравился жест, каким он смахивал со лба густую темно-пепельную прядь прямых шелковистых волос. Он был словно частью пронзительно романтичной музыки Листа. Я обратила внимание, что в первом ряду сидят смазливые девчонки с букетами. Это придавало атмосфере концерта праздничность.

     Не знаю, почему вдруг я решила пойти после концерта в артистическую – никогда раньше этого не делала. Денис стоял в окружении этих девиц с охапкой цветов в руках и улыбался, словно перед кинокамерой. Я подошла к нему и протянула руку, говоря какие-то банальные слова поздравления. Его улыбка вдруг погасла. Лицо стало сосредоточенно серьезным, словно он снова сел за рояль. И тут я почувствовала, как по моим плечам рассыпались волосы, которые я заколола на затылке одной-единственной шпилькой. Денис вдруг крепко сжал мою руку и что-то сказал. Я не поняла ни слова – в голове стоял  странный шум, похожий на морской прибой. Девицы нехотя потянулись к выходу.

      — Я никогда не видел тебя, — сказал Денис, когда мы остались вдвоем. – Почему?

      Он держал меня за обе руки и смотрел мне в глаза.

      — Я не знала, что ты так замечательно играешь Листа. Иначе бы давно пришла на твой концерт.

     —  Серьезно? – Когда Денис улыбался, на его щеках появлялись ямочки. Я решила,  ему лет восемнадцать, не больше. Эта мысль почему-то меня обожгла. – Ты тоже его понимаешь? Как?

      —  По-своему. Мне кажется, он написал кое-что только для меня.

      —  Что именно?

      —  «Метель»… Еще «Обручение».      

   Я вдруг страшно смутилась. Впервые в жизни я говорила столь откровенно о том, что любила по-настоящему глубоко. Тот день, как  оказалось, стал днем откровений.

     —  Пойдем ко мне. Я тут рядом живу. Послушаем Листа, поболтаем.

      Я согласилась, даже не поломавшись ради приличия. Разумеется,   я вела себя непристойно. Но это в том случае, если смотреть на все с точки зрения привитой мне женской частью нашей семьи морали о так называемой девичьей чести.

    Денис жил один в двухкомнатной квартире, где давненько не наводила порядок женская рука. Он сказал, едва мы переступили порог прихожей:

      — Я зверски проголодался. Пожарь картошки, а я буду играть тебе Листа.

      Мы пили водку с томатным соком и ели картошку. Денис рассказал мне, что недавно потерял мать.

    — Она наглоталась снотворных. Из-за того, что ее бросил любовник. Этот Евгений, наверное, значил в ее жизни больше, чем я. Как она могла это сделать! Я остался совсем один.

      Он жалобно всхлипнул. Я не удержалась и погладила его по руке.

      В постели он был куда опытней меня. Он показался мне даже развращенным, но все это, разумеется, относительно. Тем более что его темперамент был совсем не показным. Я испытывала оргазм от одного его прикосновения. Разумеется, я влюбилась в Дениса и в своих мыслях считала его собственностью. Увы, мы бываем так деспотичны и требовательны в нашей любви.

      Для меня начала полоса страданий и мучений, романтизированных музыкой Листа. Дни напролет я просиживала возле телефона в ожидании звонка  Дениса. Не знаю, какому чуду я обязана тем, что успешно сдала все экзамены в университете. Каждую минуту мне хотелось быть с Денисом, и я не сопротивлялась этому желанию. Потом, уже поздним умом, я поняла, что не имела никаких навыков ведения любовной игры.

      Денис хандрил все лето. Как-то в приступе ярости изорвал в клочки все до одной фотографии матери, о чем после пожалел. Я достала обрывки из помойного ведра и попыталась их склеить.

      С одной из фотографий на меня смотрела печальная темноволосая женщина с узким лицом и плотно сжатыми губами. В ее облике было что-то обреченное.

      —  Мать воспринимала жизнь как сплошную череду страданий, — сказал как-то Денис. –  Не могу с этим согласиться. И не хочу. — Он со всего маху ударил кулаком по крышке рояля, и ему жалобно отозвались струны. — Ты чем-то  похожа на нее. Ты тоже очень серьезно относишься к жизни. – Он сказал это, когда мы лежали, обнявшись, в постели. – Ты убеждена, что любовь – вечное неизменное чувство.

      Я молча поцеловала ему руку.

      — Не надо, а то я тоже в это поверю. И тогда наша с тобой жизнь превратится в кромешный ад.

      — Наоборот. Среди нынешнего обмана и непостоянства наша верность будет тем спасательным кругом, за который мы уцепимся,  чтобы выжить.

      Фраза получилась напыщенной. Но в ту пору мне шел двадцать второй год, и все виделось в романтическом ореоле.

      — Господи, как  ты похожа на маму! – Денис отвернулся к стенке и вздохнул. – Она тоже жила в вымышленном  мире. И поплатилась за это жизнью.

      —  Но все остальные мужчины для меня больше не существуют, понимаешь? Разве это не естественно?

    — Нет. Наша жизнь так разнообразна. Она похожа на путешествие. Я люблю, когда за окном меняется пейзаж. И вообще ощущение свободы для меня дороже любви.

    —  Я не собираюсь держать тебя силой. – Из моих глаз готовы были брызнуть слезы. – Я сама привыкла быть свободной.

    Денис вдруг резко повернулся, больно стиснул мне горло и очутился на мне. У него были широкие плечи и по-мальчишески костлявая грудь. То же было и в его натуре:  ребячливость и  мужественная зрелость. Этот контраст сводил меня с ума.

      —  Вот. Пускай так будет всегда, — прошептал он, падая в изнеможении рядом со мной. – Чтобы мы набрасывались друг на друга, как голодные хищники, а не совокуплялись с ленивой похотью сытых.

      —  Я всегда буду хотеть тебя. Все больше и больше.

      Он промолчал, но я почувствовала, что ему хочется мне возразить.

​

 

    Думаю, если бы мама не попала в аварию, наши с Денисом отношения развивались бы по иному сценарию и мы бы, вероятно, уже стали лютыми врагами.

    Мама пролежала в реанимации трое суток, и я все это время находилась в больнице. Несколько раз я звонила из Склифа Денису, но его телефон упорно молчал.

    Когда врачи сказали, что маминой жизни ничего не угрожает, я помчалась сломя голову на Пречистенку. У меня был усталый вид и помятая одежда. Это теперь я знаю, что пред очи мужчины, даже самого любящего, нужно всегда представать в полной красе и великолепии. Таковы правила игры, и, нарушая их, выбываешь из нее на какое-то время. Или навсегда.

     —  Мне было плохо без тебя, — первое, что сказал Денис, открыв мне дверь. – Ты похожа на собственное привидение, — не без иронии добавил он.

      —  С мамой несчастье. Я боялась отлучиться даже на минуту.

     —  Знаю. – Он брезгливо поморщился. – Я отключил телефон, когда узнал, что случилось с твоей мамой. Боялся, что окончательно выбьюсь из колеи, а до конкурса всего полтора месяца.

      —  Я думала, с тобой что-то случилось. Я так нервничала.

     Я рухнула в изнеможении на диван и только сейчас обратила внимание на траурные каемки под моими ногтями. Мои будни были наполнены далеко не интеллектуальными занятиями.

      — Случилось? И ты смогла бы сидеть спокойной, если бы со мной что-то  случилось?

      —  Но ведь мама была…

      Внезапно я впала в апатию. Мне захотелось от всех спрятаться, закрыть глаза, заткнуть уши. Я поняла, что плачу, когда увидела, что мне на руку что-то капнуло.

     —  Все вы одинаковые. Думаете только о себе. Мне было так плохо, что я даже плакать не мог. Все время думал о самоубийстве. Сам не знаю, почему не прыгнул с балкона.

     Наша «разборка» завершилась в постели, куда Денис принес меня на руках из ванной. Он был очень требователен и дерзок. Я чувствовала себя виноватой и исполняла все его капризы. Хотя разум мне говорил, что я ни в чем не виновата.

      Убирая на следующий день квартиру, я нашла под тахтой серебряную цепочку со сломанным замком. Я смотрела на нее недоуменно и со страхом, когда в комнату вошел Денис.

      — Дай сюда! – Он выхватил у меня из рук цепочку и засунул в карман джинсов. – Это вовсе не то, что ты подумала.

      —  Но я  ничего не успела подумать, — промямлила я.

      — Умница. – В его голосе чувствовалось раздражение. – Хочешь узнать правду? – спросил он и отвернулся к окну.

      —  Хочу.

      Я сказала это неуверенно. Мне казалось, подо мной проваливается паркет.

      — Мне было одиноко. Особенно ночью. Я позвонил ей. Эта женщина для меня ничего не значит. Просто она была моей первой женщиной. Мне хотелось тепла. Ночи такие длинные и полны кошмаров.

      Я пришла в себя на полу. Ужасно болел затылок. Наверное, стукнулась обо что-то, когда падала.

      Денис поддерживал одной рукой мне голову, другой бил по щекам. У него было  бледное испуганное лицо.

      —  Наконец! Ты  на самом деле потеряла сознание или притворилась?

      —  Я сейчас уйду.     

      Я попыталась встать, но перед глазами все поплыло.

     — Я тебя никуда не пущу, — слышала я голос Дениса. – Прости. Меня обманывали женщины. Одна даже сделала вид, что хочет вскрыть себе вены. Ты не такая, правда?

      Я стиснула зубы и зажмурилась, чтобы не расплакаться.

    Денис уложил меня  на тахту, заботливо накрыл пледом. Хотел напоить  чаем, но я еще крепче стиснула зубы и замотала головой. Я чувствовала: стоит мне открыть рот, как начнется истерика.

     —  Ну, прости меня, ладно? Между нами ничего особенного не было. Открой глаза, слышишь? Ну, пожалуйста. Я не смог, понимаешь? Потому что думал о тебе. Я заснул у нее на груди – вот и все. И мне не снились кошмары. Открой глаза. Я хочу знать, что ты меня простила.

      Он потряс меня за плечи.

      Я громко простонала и открыла глаза. Боль в затылке была нестерпимой.

     —  Простила! Простила!  — Он бесцеремонно стиснул меня за плечи, прижал  к себе. – Я люблю тебя, слышишь? Ты такая, какой я всегда представлял свою любимую. Только ты слишком серьезная. – Он целовал мне шею, грудь. – Почему ты плачешь?

      —  Мне больно, — прошептала я, имея в виду душевные муки.

    — Да, я совсем забыл – ты же ударилась о край журнального столика. – Он осторожно разобрал волосы у меня на затылке, несколько раз поцеловал в больное место. – Бедняжка! Там такая шишка!  И все из-за этой дурацкой цепочки. – Он вытащил цепочку из кармана, швырнул  на пол и стал топтать ногами. – Если бы не эта цепочка, моя любимая не ударилась  бы затылком.

      Я залилась слезами отчаяния. Я поняла в тот момент, что никогда не сумею объяснить Денису, что в любви, как и в дружбе, верность для меня стоит на самом первом месте. И дело было совсем не в том, что эта цепочка попалась мне на глаза.

      — Ах ты, Боже мой! — Денис вдруг выскочил из комнаты. Я слышала, как хлопнула входная дверь. Он вернулся через несколько минут. В его руках была бутылка водки и стакан, который он сунул мне. – Пей. Это поможет. Ты сейчас в таком состоянии, что с тобой бесполезно говорить. Алкоголь сближает. Пей, моя хорошая.

    Я послушно выпила почти полстакана. Мне никогда не приходилось пить водку в таком количестве. Ясное дело, развезло так, что я не могла встать с тахты. Но я хорошо помню, что мы вытворяли в постели. В трезвом виде я бы ни за что не стала это делать. Нам было здорово. Все отступило куда-то за горизонт моего восприятия. Остался только Денис и мое желание сделать ему как можно приятней. Я испытывала оргазм только через его наслаждение.

   Я проснулась среди ночи с абсолютно трезвой головой. Денис спал, положив мне на грудь голову. Я невольно представила, как ночь или две назад он спал в той же позе на груди у женщины, которая носила серебряную цепочку. Возможно, замок на ней сломался оттого, что они с Денисом вытворяли такие же безумства, как только что мы.

      Я переложила его голову на подушку, спустила на пол ноги. Он пробормотал что-то во сне, натянул на плечи одеяло. Я быстро оделась и выскочила в душную московскую ночь.

      Я шла домой пешком: у меня не было денег. Накануне все до копейки истратила на продукты. У Дениса в холодильнике всегда гулял ветер.

      «Уеду, — думала я. – Никому не скажу, куда. А куда я уеду?..»

      Я вспомнила, что мать лежит в больнице. Она пробудет там как минимум две недели. Тетя Маша на даче. Игорь вряд ли сможет уделять маме достаточно внимания: работы у него завал, да и на мужчин в подобных случаях плохая надежда. Увы, мне придется остаться.

     Я села на лавку посреди пустынного бульвара, откинулась на спинку. Снова закружилась голова и затошнило. Я поняла, что у меня не просто шишка на затылке, а что-то посерьезней.

     «Неужели я влипла? – мелькнуло в голове, — Это будет настоящей катастрофой. Только этого мне не хватало».

     Я встала, держась за лавку, сделала  несколько шагов и рухнула на траву. Последнее, что я помнила, это постепенно гаснущие, совсем как свет перед началом киносеанса, фонари надо мной.

      Я провалялась в больнице двенадцать дней. Маме сказали правду, опустив, разумеется, кое-какие нюансы. Каждый раз, когда ко мне приходил Игорь, я спрашивала: кто-нибудь мной интересовался?

      Он отрицательно качал головой. Потом, спохватившись, говорил:

      —  Но меня целыми днями не бывает дома. А ночами я сплю как сурок.

    —  Если позвонит мужчина, скажи, что я уехала. В Питер или в Париж – это неважно. Без разницы, понимаешь? – в который раз наставляла я Игоря.

      —  Понятно. Наверняка этот чувак решил, что ты сделала от него ноги.

      —  Ты что, нанялся к нему в адвокаты?

      — Молодые девочки вроде тебя готовы превратить в трагедию любую мелочь. Зачем, спрашивается? Кому от этого легче? Ради собственного спокойствия на кое-что нужно смотреть сквозь пальцы, ну, а что-то и вовсе не замечать.

      —  То же самое говорит мой лечащий врач.

      К слову, я лежала в неврологии.

      —  Уверен, он тоже мужчина.

      —  Да. Приблизительно твоих лет

      —  Если бы вы, женщины, захотели понять нас чуть глубже, мы бы все только  выиграли от этого.

      —  Полагаешь, жизнь – сплошное казино?

    Игорь тряхнул головой и встал. Он неплохой малый, но уж больно ограничен кругом собственных представлений о жизни. С такими чувствуешь себя спокойно. Иной раз даже появляется обманчивое ощущение надежности. С годами я все больше понимаю маму, выбравшую себе в спутники жизни этого мальчика с душой старика. Это была ее месть моему отцу, навсегда оставшемуся большим ребенком.

      — Мне жаль этого малого, — изрек Игорь. – Судя по всему, он совсем желторотый.

      —  Как ты можешь судить о том, чего не знаешь?

      —  Я знаю тебя. Ну, хотя бы поверхностно, — поправился он, прочитав в моем взгляде сомнение. – Выздоравливай! Все будет о` кей.

      Денис застал меня врасплох. Я была одна в палате – обе соседки отпросились на выходные домой.  Полчаса назад мне сделали укол реланиума. Я дремала, просыпаясь только для того, чтобы вспомнить, какая я несчастная, и опять проваливалась в не приносящий ни капли облегчения искусственный сон.

    Открыв глаза в очередной раз, я увидела Дениса. Он сидел на стуле возле кровати и смотрел на меня с каким-то сожалением. Я поняла, что это настоящий Денис, а не персонаж из моего сна: на тумбочке возле моего изголовья благоухали белые лилии.

      —  Нам было так хорошо в ту ночь. Почему ты это сделала?

 

· Фортепьянный цикл Ференца Листа, написанный во время его романтического увлечения графиней Мари Д`Агу.

· Дорогая (итал.).

​