​

      Мой любимый девятнадцатый век! Мне казалось с ранней юности, что я должна была жить в нем. Я долго не могла найти себе места в веке двадцать первом. Наверное, так и не нашла… Спасибо, что ты был. Со своей неповторимой Музыкой, Литературой, Любовью, Романтикой, Несбыточными Мечтами.

 

 

 

                   Течение подхватило и понесло ее, омывая тело прохладными струями. Саша  вся отдалась в его власть. «Как раз на мою поляну вынесет», ─ подумала она. Легла на спину, закрыла глаза.

      Где-то далеко шлепал по воде пароход. По всей вероятности, он был сейчас возле станицы Виноградной.  Трехпалубный, чистый и такой белый, словно только спустился с облаков. Если смотреть на него с Ковыльного бугра, он напоминает большого лебедя, одиноко и гордо плывущего стремниной реки. Саша мечтательно вздохнула, перевернулась и поплыла дальше. Нужно успеть надеть сарафан и заплести в косу волосы. Она должна привести себя в порядок к тому времени, когда пароход будет проплывать мимо Сахарной косы, откуда она хочет его поприветствовать. Правда, сейчас жарко, и на палубе наверняка  никого не будет. Но пароход ответит на ее приветствие гудком. А ради такого грандиозного события можно и поторопиться.

      Саша плыла крупными саженками. Ее худенькая с острыми лопатками спина, облепленная мокрыми волосами, словно летела над сонной речной гладью. Возле берега Саша нырнула, открыла глаза. Здесь вода была прозрачная и холодная от бьющих со дна родников. Она увидела старую корягу на дне, под которой жил ее давний знакомый сом Феофаныч. Саша назвала его так потому, что он напоминал ей своей важностью их кучера Федора Феофановича. Саша никогда не подплывала к этой коряге: между ней и Феофанычем существовал договор, согласно которому она обещала не нарушать границ его владений, а он, в свою очередь, не гоняться за рыбешками на отмели возле Сахарной косы.

      Саша махнула рукой притаившемуся в своей уютной илистой ямке сому, вынырнула на поверхность и в следующую минуту ее нога коснулась мягкого горячего песка.

      Пароход уже приближался к острову. Саша с разбегу одолела яр и оказалась в прохладной тени прибрежного леса. Здесь, в дупле старого тополя, у нее был тайник, в котором лежали сарафан, расческа и маленькое зеркальце.

      Она села в мягкую траву и стала расчесывать свои густые цвета гречишного меда волосы, не спуская глаз с приближающегося парохода.  Саша уже могла видеть кресла на верхней палубе под белоснежным тентом. Как она и предполагала, они были пусты. Лишь в одном сидел мужчина в светлом костюме и соломенной шляпе. Саше бросились в глаза его длинные ноги, обутые в модные белые штиблеты.

      Наконец нос парохода поравнялся с Сахарной косой, и Саша, вскочив, замахала обеими руками, закричала во всю мощь легких: «Аа-аа-аа», переходя из октавы в октаву и бравируя той легкостью, с которой ей подчинялся голос. Мужчина приподнял шляпу, потом привстал, приветствуя ее. У него было совсем молодое лицо, крутые скулы и черные как смоль волосы. Он что-то крикнул ей и потер указательным пальцем правой руки свое горло. Саша не разобрала, что ─ в этот самый момент пароход загудел, выпустив в голубое небо струю белого пара и вспугнув сидевших на берегу чаек. Саша резко оборвала крик. Куда ей тягаться с этой механической силой? Но у нее в запасе был один трюк. Она еще никогда не демонстрировала его прилюдно, но сейчас ее распирало изнутри, и этой энергии необходимо было дать выход.

      Уцепившись за ветку тополя, Саша легко подтянулась на своих крепких загорелых руках, закинула ноги и села верхом на ветку, гордо выпрямив спину. Мужчина улыбнулся, приложил к груди правую руку и поклонился ей. И послал воздушный поцелуй. Внезапный порыв ветра подхватил его и донес до Саши. Ей показалось, будто ее губ коснулись чьи-то нежные ласковые губы. Закружилась голова и, чтобы не упасть, Саша вцепилась обеими руками в ветку тополя. Наверняка это был какой-то знаменитый художник, артист либо музыкант, пронеслось в голове Вера, старшая сестра, рассказывала ей, что на таких пароходах часто путешествуют творческие люди. Она называла их почему-то богемными. Раздолье и красота природы вдохновляют, дают силы для творчества.

      Саша вскарабкалась на макушку тополя и смотрела, не отрываясь, на удалявшийся пароход. Она видела, как мужчина подошел к перилам и заспешил вдоль них на корму. Он смотрел на нее, Сашу, но не видел ее. Она поняла это по тому, как он быстро вертел головой. Ей очень хотелось обнаружить свое присутствие, но всем существом вдруг овладела странная робость. Наконец пароход скрылся за излучиной, оставив на зеленоватой поверхности реки серебристый след. Вот и этот след исчез… Саша слезла с тополя и медленно, не разбирая дороги, побрела в лес. Она была в смятении. Свое теперешнее состояние она не смогла, да и не захотела бы, выразить словами.

      Она машинально сорвала по пути какие-то цветы. Дойдя до своей полянки, села в заросли каких-то благоухающих нездешне трав и задумалась.

      Ей очень хотелось влюбиться. Подруги по гимназии уже шептались между собой, поверяя сердечные тайны, и она чувствовала себя белой вороной. Элен Курбатова успела завести любовную интрижку со студентом-медиком, Анюта Василевская тайно встречалась с сыном золотопромышленника и даже позволила ему два раза поцеловать себя. А ей нечего рассказать подружкам. Разумеется, она могла бы напридумывать про свидания при луне или что-нибудь в этом роде, только придумывать неинтересно. Ей хочется, чтобы все это случилось на самом деле. Но она не собирается отдавать свое сердце первому встречному.

      Сзади хрустнула ветка. Саша  стремительно обернулась.

      Вышедший из леса молодой человек был худ и загорел дочерна. У него были длинные  ─ до плеч ─ волосы и приветливая улыбка.

      ─  Я вас испугал? Бога ради простите. Разрешите присесть рядом с вами?

      ─  Да.

      Саша поджала под себя босые ноги и разгладила ладонями складки сарафана.

      ─  Мы с вами не знакомы. ─ Молодой человек протянул свою крепкую руку, и она послушна дала ему свою, которую он поднес к губам. ─ Пахнет рекой и няниными сказками. Меня зовут Николай. Учусь в семинарии и собираюсь стать священнослужителем. Приехал на каникулы к матушке в Виноградную. Она живет одна на свою вдовью пенсию. ─ Молодой человек усмехнулся. ─ Не разжиреешь больно на таких харчах, верно? Вот я и промышляю рыбной ловлей. А еще тем, что встречаю в лесу красивых девушек и целую им руки. Как вас зовут, дочь речной русалки?

      ─  Александра. Саша. ─ Она вспыхнула под его пристальным взглядом, но выдержала его. ─ Я живу в Заплавах. Там у отца дача, и мы отдыхаем здесь летом.

      ─  Значит, это вы живете в том похожем на сказочный теремок доме с витражами?

      ─  Да. Мой отец известный архитектор. Он построил дом по собственному проекту. А витражи нам доставили из Италии.

      ─  Они такие красивые. на закате в них отражаются солнечные лучи, и тогда цветы кажутся живыми. А знаете, однажды вечером я проплывал мимо вашего дома на лодке.  Светила луна, и в саду гуляла женщина во всем белом. Это были вы?

      ─  Скорее всего, это была моя сестра Вера. Или мама. ─ Она непроизвольно вздохнула. ─ Мама любит гулять при луне. Но она теперь редко здесь бывает.

      ─  Почему? Простите меня за любопытство.

      ─  Она… много путешествует. У нее такая работа. Мы все очень скучаем о ней.

      Молодой человек задумался, потом коснулся Сашиной руки и сказал:

      ─  Хотите, я покажу вам свой шалаш? Это близко отсюда. Он вам понравится.

      ─  Хочу, ─ моментально загорелась Саша и резво вскочила на ноги.

      Шалаш оказался просторным, с высоким сводом. В нем пахло свежим сеном. Он был скрыт от посторонних глаз зарослями дикой ежевики. Внутри лежал набитый сухой травой тюфяк и тонкое одеяло.

      ─  Бываю здесь почти каждый день, а ваш шалаш так и не заметила, ─ с удивлением призналась Саша. ─ Очень здесь мило.

      ─  Присаживайтесь, пожалуйста. ─ Николай сел на другой край тюфяка, вытянул свои обутые в дешевые сандалии ноги. ─ А я как-то видел вас издалека. Вы были в венке из колокольчиков и такая задумчивая и даже серьезная. Я не осмелился подойти к вам, о чем сейчас сожалею. Вы бываете здесь только днем?

      ─  После трех. Когда все ложатся  отдыхать. Я вылезаю тайком от всех в окно. Правда, Анфиса, моя няня, меня как-то видела. Но она меня не выдаст.

      ─  А кто сидит на веслах? Неужели вы? ─ расспрашивал Николай. ─ Здесь такое сильное течение, что даже мне не так просто выгрести.

      ─  Я не люблю на лодке. Меня укачивает, ─ призналась Саша. ─ Да и на лодке опасно ─ папá догадается и запретит.

      ─  Не хотите ли вы сказать, что добираетесь сюда вплавь?

      ─  Ну да. А что тут особенного? ─ недоумевала Саша.

      ─  Это опасно. Сам видел, как затянуло в омут двоих рыбаков.

      ─  Что же вы им не помогли выбраться?

      ─  Я плохо плаваю. Да и ветер дул сильный. И вы не боитесь утонуть?

      ─ Признаться, мне это не приходило в голову. Мне, наверное, пора. ─ Саша встала, отряхнула юбку своего миткалевого сарафана. ─ Наши подымаются в половине пятого. В пять мы пьем чай.

      ─  На той веранде с витражами?

      ─  Да. Там прохладно после полудня. Сосны выросли и дают много тени. Их посадили в тот год, когда я родилась.

      ─  И сколько вам лет?

      ─  Будет шестнадцать. Уже совсем скоро. Двадцать пятого августа.

      ─  Вы будете праздновать ваше рождение здесь?

      ─  Не знаю. ─ Саша пожала плечами. Как распорядятся папá и Вера.

      ─  Но это ведь ваш день рождения. Как вы захотите, так и будет.

      ─  Но тогда на него соберутся только взрослые, и мне будет скучно.

      ─  Разве у вас здесь нет подруг? ─ удивился Николай.

      ─  Есть. Но Вера н захочет, чтобы они пришли к нам на праздник. Вера  говорит, что мне положено водиться только с девочками нашего круга. Ой, мне пора. ─ Саша подхватила полы своего широкого сарафана и направилась к зарослям ежевики. ─ Какие здесь колючки. А-аа!

      Щиколотку словно раскаленным железом ожгло. Саша поджала ногу и зажмурила глаза.

      Николай поднял ее и осторожно положил на кучку сена возле входа в шалаш. Он сразу заметил небольшую ранку на левой ноге чуть выше щиколотки.

      ─  Это гадюка. Их настоящая  пропасть в этом году. ─ Он наклонился и припал ртом к ранке. ─ Все будет в порядке, ─ сказал он, сплюнув на землю ее кровь, смешанную с ядом змеи. ─  Сейчас наложу жгут и свезу вас к деду Захару. ─ Николай быстро стащил с себя рубашку, оторвал от полы несколько полос материи. ─ Больно? Потерпите, милая девочка. ─ Он ловко наложил жгуты. ─ Все будет в порядке. Я обещаю вам, что все будет…

      У Саши поплыло перед глазами, и она лишилась чувств. Очнулась на корме баркаса посередине реки. Уключины скрипели так оглушительно, что ей казалось, будто в ее голове работает какой-то механизм и от него по всему телу распространяется боль.

      ─  Только не падай духом. Все будет хорошо, моя девочка. Потерпи. Ну, потерпи совсем немного, ─ слышала она откуда-то издалека голос Николая. ─ Как же у нас с тобой нескладно все вышло…

 

 

      Саша открыла глаза и увидела папá. Он сидел в кресле возле ее кровати и дремал. У папá было измученное лицо.

      В комнате пахло лекарствами. Саша попыталась пошевелить ногой. Стало больно, и она простонала.

      Папá открыл глаза. Какую-то долю секунды его взгляд бессмысленно блуждал по комнате. Потом он наклонился над Сашей, взял ее руку в обе свои.

      ─  Очень больно?

      ─  Мне отымут ногу? ─ спросила Саша и залилась слезами.

      ─  Что ты, моя родная. Об этом не может быть и речи. ─ Папá вымученно улыбнулся. ─ Профессор Куприянов уверяет, что опухоль скоро спадет. Он очень славный, этот Михаил Олимпиевич, и вы с ним наверняка станете друзьями. Я сейчас его позову.

      ─  Не надо папá, прошу тебя. Никого не хочу видеть. Господи, ну почему это должно было случиться именно со мной?

      ─  Моя маленькая, у нас с тобой все будет хорошо. ─ Папá наклонился и ласково поцеловал Сашу в лоб. ─  Только не думай ни о чем дурном, ладно?

      ─  Здесь жарко. Меня тошнит. ─ Саша с трудом сдержала порыв рвоты. ─ Папá, что со мной случилось? Я помню, что меня укусила змея, а потом не помню ничего.

      Она глубоко вздохнула и закрыла глаза.

      ─  Я сам бы хотел это знать, но тот мальчишка словно в воду канул. Мы с Феофанычем весь лес прочесали.

      ─  Какой мальчишка?

     ─  Разве ты его не помнишь? ─ Папá смотрел на Сашу удивленно и слегка недоверчиво. ─ Он сказал, вы  гуляли по лесу. Тебя укусила змея, и он отвез тебя к знахарю. Черт, ну почему он не пришел сразу сюда? Мы потеряли столько драгоценного времени.

      ─  Папá, я должна повиниться перед тобой, ─ прошептала Саша и снова заплакала.

      ─  Не надо, моя маленькая. Ты ни в чем не виновата. Это я не доглядел. Я весь был в своем новом проекте, на который возлагал такие надежды, и забыл, что у меня есть ты, мое самое драгоценное сокровище. Нет и не будет мне за это прощения!

      ─  Не надо, папá, прошу тебя. Я сама во всем виновата.

      ─  С каким удовольствием я бы высек этого мальчишку! Я бы показал ему, аак соблазнять невинных девочек. Я…

      Папá закрыл лицо обеими руками и зарыдал.

      Он… плыл на пароходе и посылал мне воздушные поцелуи. Потом пароход причалил к берегу, и он… взял меня на руки. Папá, мне было так хорошо и покойно у него на руках. Ах, как же мне было хорошо и покойно…

      Саше казалось, будто она летит длинным черным тоннелем, а вокруг грохочут камни, сверкает огненная лава. Ее тело стало пустым и легким как детский мячик. Его швыряет из стороны в сторону,  а стенки тоннеля жесткие, с острыми краями. Она изо всех сил старается избегать этих острых краев ─ ведь она мячик, из которого в одно мгновение может выйти воздух. Да только  сил все меньше…

 

 

      ─  Сыграй мне что-нибудь из Шопена, ─ попросила Саша Веру. ─ Ты будешь играть, а я помечтаю под твою музыку.

      Вера положила руки на клавиши. Полившиеся из-под ее пальцев звуки были божественно прекрасными. Они будили в  сердце Саши неизбывную тоску.

      Саша сидела в плетеном кресле возле окна и смотрела на роскошные розы, над которыми жужжал большой шмель. День выдался пасмурный, но довольно душный, и по ее исхудавшему после недавней болезни телу струились ручейки пота.

      У Шопена такая чистая музыка. Почему последнее время ей больно слушать музыку Шопена?..

      Вера убрала руки с клавиш и повернула к Саше голову.

      ─  Кукленок, пошепчемся? Если хочешь, можем уединиться в беседке.

      ─  С удовольствием.

      Саша боготворила старшую сестру, и ей доставляло огромную радость беседовать с ней по душам. Она встала, оперлась на руку Веры. У нее еще кружилась голова. Последнее время у нее так часто и странно кружилась голова…

      В беседке царил полумрак. Здесь пахло сладкой прелью виноградного листа и надвигавшейся грозой. Природа притихла в тревожном ожидании бури.

      ─  Кукленок, дорогой, папá считает, что мы не имеем права расспрашивать тебя о том, что предшествовало твоей болезни, но мне бы очень хотелось узнать правду. Если ты, конечно, не возражаешь.

      Вера села рядом с Сашей на скамейку, обняла ее за плечи. Саше показалось, что в объятиях сестры не было прежней пылкости чувств. Ей стало горько.

      ─  Я же вам все рассказала. Я переплыла на левый берег и встретила там Николая. Случайно. Он показал мне свой шалаш. А потом, когда я уже собралась домой, чтобы поспеть к чаю, меня укусила змея. Там вокруг заросли дикой ежевики, и я, наверное, наступила на нее нечаянно. Дальше я плохо помню. Кажется, Николай высосал кровь из ранки и перетянул ее жгутами. Потом я лишилась чувств.

      ─  У тебя были в крови ноги, когда этот Николай принес тебя сюда. А он был без рубашки.

      ─ По-моему, он порвал ее на жгуты, ─ пролепетала Саша. ─ А ноги я поцарапала в зарослях…

      ─  Я уже это слышала, Кукленок. ─ Вера встала, всем своим видом выражая недоверие к рассказу Саши. ─ Я думала, ты доверяешь своей единственной сестре. Ведь у нас с тобой никогда не было тайн друг от друга.

      ─  Но я ничего не скрываю от тебя.

      ─  Василиса Лопаткина видела вас в лесу. Она говорит, вы сидели на траве и ворковали, как два влюбленных голубка.

      ─  Неправда! ─ Из глаз Саши готовы были брызнуть слезы. ─ Я только познакомилась с ним в тот день, и он захотел показать мне свой шалаш.

     ─  Разве тебе никто не говорил, что ходить по лесу  наедине с молодым человеком неприлично, тем более смотреть его шалаш? ─ ехидно спросила Вера.

      ─  Почему?

      ─ Не прикидывайся наивной простушкой. Ты прочитала столько взрослых романов. Неужели тебе не приходилось читать про то, как некоторые молодые люди соблазняют глупых маленьких девочек, а потом…

      ─  Николай не соблазнял меня. Почему ты не веришь мне?

      ─ Да потому что этот твой семинарист словно сквозь землю провалился. Папá расспрашивал местных. Его здесь ни один человек не знает.

      ─  Он гостит у своей матушки в Виноградной. ─ Саша всхлипнула. ─ Он ловит рыбу, потому что она вдова и ей трудно прожить на свою пенсию.

      ─  Я в это не верю, понимаешь? Кукленок, ну почему ты не хочешь сказать мне правду? Тебе самой станет легче, если ты мне все расскажешь. Я умею хранить тайны, тем более, твои.

      ─  У меня нет от тебя никаких тайн.

      ─  Ты проговорилась в бреду, что он носил тебя на руках, и тебе было так хорошо и покойно. А сначала он посылал тебе воздушные поцелуи. Ты все время это твердила.

      ─  Ах, Боже мой, ну почему вы не оставите меня в покое? ─ Саша разрыдалась, зарывшись лицом в подол своего платья. ─ Пускай я гадкая, дурная, только, пожалуйста, оставьте меня в покое!

      ─  Сашок, родная, успокойся. ─ Вера прижала сестру к себе, стала покрывать поцелуями ее голову. ─ Я так люблю тебя, Сашок. Что бы ты ни сделала.

      ─  Но я не сделала ничего дурного. Почему вы мне не верите?

      ─  Признайся: ты влюблена в этого семинариста?

      Вера смотрела на сестру с нескрываемым любопытством.

      ─  Нет. Я не знаю. Я ничего не знаю. ─ Саша покраснела и прижала к щекам ладони. ─ Мы успели сказать друг другу всего несколько слов.

      ─  Очень забавно. И о чем же вы говорили? ─ допытывалась Вера.

      ─  Николаю очень нравятся наши витражи. Однажды он проплывал ночью  мимо нашего дома на лодке. Светила луна,  он увидел, как по саду гуляла женщина в белом. Он спросил меня, кто это мог быть. И я сказала…

      ─  Ты уже рассказывала мне об этом, Кукленок. ─ Похоже, Вера слегка смутилась. ─ Он тебя обманул. Когда светит луна, наш сад со стороны реки кажется темной чащей, и он никого не смог бы там увидеть.

      ─  За что ты так мучаешь меня, Верочка?

      ─  Мне так тревожно за тебя, Кукленок. Анфиса призналась, что последние две недели ты плавала на тот берег почти каждый день. Что ты там делала, Кукленок?

      ─  Смотрела на пароходы. Валялась в траве на своей любимой полянке и мечтала о любви.

      ─  На пароходы можно смотреть и с нашего берега тоже. У папá такой замечательный Цейс. Видно все до самой маленькой пуговицы на платье.

      ─ Но если бы я была на нашем берегу, меня бы не увидели с парохода. А мне очень нравится, когда капитан, увидев меня, приказывает гудеть в гудок.

      ─  Глупышка. ─ Вера снисходительно похлопала младшую сестру по плечу. ─ Пароходы всегда гудят, когда приближаются к нашей отмели. Здесь очень узкий фарватер, и они предупреждают о том, что…

      Саша уже не слышала сестру. Она выскочила из беседки и, не разбирая дороги, бросилась в сад.

     

 

      Уваров сбежал по лесенке и стукнул три раза в дверь каюты.

      Вера Густавовна отозвалась не сразу. Вероятно, она отдыхала.

      ─  Простите, что побеспокоил вас, но нам необходимо поговорить, ─ сказал он, снял шляпу и вытер платком вспотевший лоб.

      ─  Это вы, Макс? Минуточку. Я приведу себя в порядок.

      Уваров слышал, как она ходит по каюте. Потом из-под двери запахло его любимой туалетной водой «Муссон».

      ─  Ах, Макс, вам не следует ко мне приходить, ─ сказала Вера Густавовна, наконец, впустив его к себе в каюту. ─ Пыжевский выходит из себя, когда видит нас вместе.

      ─  Чихать я на него хотел. ─ Уваров небрежно кинул на тумбочку шляпу, сел в кресло, широко расставив свои длинные ноги. ─ Что мне до этого плюгавого индюка?

      ─  Он директор театра, в котором я служу. ─ Вера Густавовна поправила перед зеркалом выбившуюся прядку, огладила обеими руками оборки платья. ─ Увы, мне приходится считаться с его настроением тоже.

      ─  Чепуха. Вы примадонна труппы, вам покровительствует известный драматург, то есть ваш покорный слуга Максим Всеволодович Уваров, который, уж поверьте мне, пользуется некоторым влиянием в артистических кругах нашей матушки Руси.

      Вера Густавовна томно вздохнула и опустилась в кресло напротив. Уваров отметил, что у нее утомленный вид. Очевидно, она забыла попудрить нос, и на нем поблескивали мелкие бисеринки пота.

      ─  Никакая я не примадонна. ─ Она смотрела куда-то вбок. ─ Макс, я дала себе слово больше не тешиться подобными сказками.

      ─  Вы дали себе слово? ─ Уваров улыбнулся. ─ Когда это, позвольте вас спросить?

      ─  Вчера после спектакля. Я поняла по реакции публики, что им хотелось бы видеть в моей роли актрису моложе и более пылкую в своих чувствах. Переживания возвышенного порядка нынешнюю публику мало волнуют.

      ─  Вы так думаете? Но ведь я писал Ирму для вас и в некоторой степени с вас.

      ─  Нет, Макс, не будем кривить душой друг перед другом. Вашей Ирме двадцать лет, мне тридцать восемь. Она годится мне в дочери.

      ─  Вы жестоки к себе, Вера. Именно на вчерашнем спектакле я понял окончательно, что не ошибся в своем выборе. Вы были ослепительны. Я благодарен вам за свою Ирму.

     Уваров протянул руку и коснулся коленки Веры Густавовны. Она вздрогнула и посмотрела на него испуганно.

      ─  Нет, Макс, прошу вас.

      ─  Почему? Только, пожалуйста, не говорите, будто у вас болит голова или что вы страдаете  женскими днями. Я вам все равно не поверю, милая Верочка.

      ─  Оставьте меня в покое, Макс, прошу вас.

      ─  Да в чем, в конце концов, дело? Объяснитесь же. Вот уже целую неделю вы меня гоните от себя, изобретая тот либо иной предлог. Я требую от вас объяснений, Верочка.

      Она встала и подошла к иллюминатору, за которым тянулся поросший светлым тополиным лесом берег. Во всех ее движениях было что-то новое: смятенный порыв, что ли, и это еще сильней возбуждало Уварова.

      ─  Признайтесь, что вы нашли во мне? ─ спросила она глухим низким голосом. ─ Только будьте со мной до конца откровенны, Максим Всеволодович.

      ─  Что еще за глупости, Вера? ─ Уваров подошел к ней, обнял за хрупкие вздрагивающие плечи. ─ Я люблю вас, вот и весь разговор.

      ─  Любите? ─ Она грустно покачала головой. ─ Вы любите не меня, а вашу Ирму, эту капризную взбалмошную девчонку, взирающую на мир с высоты своих двадцати лет.

      ─  Но вы ─ это она. Неужели вы до сих пор этого не поняли, милая Верочка?

      ─  Это не так. Вы лжете себе и понимаете это. Но вам нравится ваша роль.

      ─  Какая роль?

      Вера Густавовна повернула голову и посмотрела Уварову в глаза.

      ─  Я поняла вас, Максим Всеволодович. Все дело в том, что для вас жизнь представляется сплошным театром. А она, поверьте мне, очень серьезная, а подчас даже трагическая штука.

      Уваров стиснул талию Веры Густавовны и поцеловал ее в мочку уха. Он почувствовал, как напряглось ее тело.

      ─  Полно вам. Расслабьтесь, наконец. Вы сами сказали на том банкете после премьеры, что жить нужно весело и упоенно. При этом у вас так бесшабашно ярко блестели глаза. Вы так и жили до недавних пор, поправ все скучные условности. Что же вдруг случилось?

     Вера Густавовна сняла его руки со своей талии. Уваров чувствовал, что ей это далось не без усилия.

      ─  Я не хочу быть брошенной, Макс, ─ прошептала она. ─ Я не переживу этого, понимаешь? Ты меня моложе на целых девять лет. На тебя заглядываются красивые девицы. Я видела, как на том же банкете в Москве возле тебя увивалась эта Невзорова. Последнее время я лежу ночами без сна и думаю: что он во мне нашел? Что?

      ─  Какой неумный вопрос. Но я тебе его прощаю. ─ Уваров взял руку Веры Густавовны, перевернул кверху ладонью и поцеловал в то место, где линия любви пересекается с линией жизни. ─ И те, которые ты собираешься мне задать, тоже прощаю. Авансом, так сказать. Верочка, зачем думать о том, что когда-то случится или не случится?

      ─  Но как можно жить, не думая о будущем? ─ возразила Вера Густавовна и закрыла глаза, наслаждаясь его поцелуем.

      ─  Девочка, которую я только что видел на берегу, наверняка представляет свое будущее в самых радужных красках. Ей верится, будто появится вдруг прекрасный возлюбленный, подымет ее высоко на своих сильных надежных руках и умчит на волшебном коне туда, где жизнь полна одних радостей любви. Видела бы ты, как прекрасно ее юное тело, полное нерастраченной жажды любить и быть любимой.. Я смотрел на нее и невольно  представлял ее же лет через десять-пятнадцать. Допустим, она вышла замуж за того, кого любила. О, эти цепи брака. Как же губительны они для истинного чувства. Верочка, дорогая, ты улавливаешь, о чем я?

      ─  Ты хочешь сказать, что наши мечты никогда не сбываются. Что жизнь бездарна, уродлива…

      ─  Нет, я хотел сказать не это. ─ Уваров наклонил голову и поцеловал ее в шею, с удовольствием вдыхая свежий аромат «Муссона». ─ Я хотел сказать, что твои мрачные предсказания, равно как и мечты того юного существа о счастье, обречены остаться несбывшимися. Судьба не любит, когда человек пытается обозначить сюжет своей будущей жизни. Если он по нечаянности вдруг угадывает его, она начинает импровизировать. О, у мадам Судьбы весьма богатое воображение, моя милая.

      Уваров медленно расстегнул пуговицу ее платья, потом следующую. Он чувствовал сквозь тонкую материю, как тело Веры Густавовны наливается желанием. Ее небольшая по девичьи упругая грудь была прохладной и влекущей. Особенно его сводила с ума родинка в выемке между грудями. Она напоминала яблочное семечко, прилипшее к коже. Он ласкал ее кончиком языка, чувствуя, как с каждой секундой нарастает желание.

      ─  Какая же я грешная, Макс, ─ прошептала  Вера Густавовна, отдаваясь ему. ─ Господь непременно накажет меня за это.

 

 

      ─  Ты обещала показать мне вашу летнюю резиденцию, ─ напомнил Уваров Вере Густавовне, когда они гуляли по набережной города, в котором труппа должна была дать два последние спектакля. ─ Я слышал, отсюда до тех мест всего два с небольшим часа по железной дороге. Или же ночь на пароходе. Я бы с большим удовольствием познакомился с твоими девочками, о которых ты много рассказывала.

      ─  Неудобно как-то, ─ сказала Вера Густавовна, теребя камею на груди.

      ─  То есть?

      ─  Там сейчас муж.

      ─  Но ты сама сказала, что вы уже пять лет не имеете с ним никаких отношений помимо дружеских.

      ─ Однако я все еще числюсь его женой. Да и тебя мне не хотелось бы ставить в двусмысленное положение.

      ─  Я в восторге от всяких двусмысленностей. ─ Уваров обнял Веру Густавовну за плечи, привлек к себе. ─ Дело в том, что как раз они придают нашей жизни объемность, выпуклость, я бы даже сказал, индивидуальность. Что бы сталось с литературой и искусством, не будь в нашей жизни этих милых двусмысленностей?

      ─  Я серьезно, Макс, а ты все обращаешь в шутку. Понимаешь, я не хочу, чтобы мои девочки считали меня распутной.

      ─  Твоим девочкам наплевать, праведная ты или грешная. Юные девушки воспринимают окружающую жизнь исключительно сквозь призму своих эгоистических желаний и бредовых фантазий. Уверен, я бы подружился с ними.

      ─  Но в качестве кого я тебя представлю?

      ─  Скажешь все, как есть. То есть то, что ты моя любимая актриса, для которой я написал роль. Они непременно будут рады знакомству с известным драматургом, поклонником твоего великолепного таланта. Я же обещаю быть паинькой. ─ Уваров весело подмигнул ей. ─ Словом, не стану требовать, чтобы ты прилюдно целовала меня, садилась ко мне на колени или ревновала меня к молодой прислуге. О, мы разыграем перед твоим почтенным семейством грандиознейший спектакль.

      ─  Что-то мне не хочется, Макс. Давай лучше съездим дней на десять в Ялту.

      ─  Но ведь ты собиралась навестить своих милых крошек. Ты говорила об этом еще в Москве, помнишь?

      ─  Я передумала. ─ Она нервно теребила свою камею. ─ Понимаешь, последнее время у нас с Владимиром сложились довольно натянутые отношения, и мне бы не хотелось послужить причиной его дурного настроения или даже истерики.

      ─  Скажите, какое самопожертвование. А я и не подозревал в тебе подобных дарований.

      Уваров смотрел на Веру Густавовну слегка насмешливо.

      ─  Пожалей меня, Макс. Мне будет там очень неловко.

      ─  Уговорила. Ялта так Ялта. Сентябрьское море пахнет спелым арбузом, а закат напоминает своей расточительной роскошью римский пожар времен взбалмошного императора Нерона. Итак, едем в Ялту.

       …Вере Густавовне вручили телеграмму сразу после прощального представления. Она распечатала сложенный вчетверо листок, заклеенный белой полоской бумаги, вскрикнула и упала прямо на руки подоспевшего Лагутина, бывшего ее возлюбленным по пьесе. Уваров поднял телеграмму. В ней       было всего несколько слов:

      «Саша ушла из дома тчк Приезжай тчк Владимир».

      ─ Теперь ты поняла, что от судьбы никуда не деться? ─ спросил Уваров у Веры Густавовны, когда они очутились вдвоем в душном купе первого класса.

      ─  Моя девочка, моя дорогая малютка, ─ прошептала она и спрятала на груди Уварова свое осунувшееся заплаканное лицо. ─ Где ты? Что с тобой?

      ─  С ней        все в полном порядке, уверяю тебя, ─ сказал Уваров и погладил Веру Густавовну по спутавшимся волосам. ─ Упивается своей возвышенной юной любовью. ─ Он завистливо вздохнул. ─ Она теперь перевоплотилась в Джульетту, самую желанную и непостижимую роль для большинства наших актрис, да и женщин тоже. Ах, ну почему эти удивительные ощущения парения над всем миром проходят так быстро, не оставляя в нашей душе никакого следа?

      ─  Ты о чем?

      ─ Все о том же. О любви, разумеется. О чистой юной любви, когда каждый поцелуй кажется откровением, а любимой отдаешь не только свое тело, но и душу. Всю без остатка.

      ─  Саша еще совсем ребенок. Худенькая, длинноногая, вся какая-то беззащитная. В детстве она много болела, и мы ее избаловали. Ей только вчера исполнилось шестнадцать. ─ Вера Густавовна горестно вздохнула. ─ И что у них там могло произойти?

      ─  Скоро узнаем. Но я, зная хорошо чудесную обожаемую мною маму этой наверняка неординарной девочки Саши, можно сказать, уверен, что всему  виной любовь.

      Внезапно Вера Густавовна уперлась руками в грудь Уварову и сказала, глядя в пустоту между ними:

      ─  Это и есть кара Господняя. О Боже, а ведь я ее заслужила.

 

 

      Он стоял посередине залитой лунным светом комнаты, прижав к груди длинные стебли гладиолусов. Саша смотрела на него и думала, что ей все снится.

      ─ Я хочу первым поздравить тебя с днем твоего рождения. Ты такая прекрасная и… желанная. Последнее время я только о тебе и думаю.

      Саша приподнялась на локтях и села в кровати. Луна смотрела ей прямо в глаза. Она всегда действовала на нее непостижимым образом. Ей вдруг захотелось танцевать  с этим красивым высоким юношей.

      Она спустила с кровати ноги, протянула к нему руки и закрыла глаза.

      ─  Что с тобой?

      ─  Хочу танцевать. Хочу быть счастливой.

      ─  Ты будешь счастливой. Я желаю тебе большую корзину счастья.

      ─  Спасибо. ─ Саша подошла и положила руки ему на плечи. ─ Ты тоже слышишь музыку?

      ─  Это доносится со звезд. Я тоже слышу ее сегодня. У тебя такая нежная кожа…

      Он прижал Сашины руки к своим щекам. Цветы упали ей на ноги. Они были такие холодные, и она зябко поежилась.

      ─  Ты тоже со звезды? Почему ты так долго не приходил?

      ─  Ты болела. Мне хотелось прийти к тебе, но я боялся твоего отца. Говорят, он хочет посадить меня в тюрьму.

      ─  За что?

      ─  Он думает, что я тебя соблазнил. Так говорят в вашей станице. Но это неправда. Я только поцеловал тебя в губы. Один раз.

      ─  Еще поцелуй. ─ Она потянулась к нему всем телом. ─ Я не помню, как было в тот раз. Почему?

      ─  Ты была без сознания. Этот знахарь напился как сапожник и растер тебя не той мазью, какой следовало. Ты лежала бледная, как смерть. Мне показалось, я смогу оживить тебя своим поцелуем. Но это случается только в сказках.

      ─  Я люблю сказки. Поцелуй же меня.

      Ее губы были неумелыми. Он ласкал их кончиком языка, заставил разжаться.

      ─  Как хорошо, ─ шептала Саша, чувствуя, как у нее из-под ног уплывает земля. ─ Хочу еще.

      ─  Моя маленькая балерина, ты слегка не в себе. ─ Он отстранился и посмотрел ей в глаза. ─ Ты похожа на сомнамбулу. Я боюсь.

      ─  Чего?

      ─  Стихии. Нас захлестнет стихия.

      ─  Пускай.

      ─  Ты еще совсем ребенок. Я не из тех, кто растлевает юные души.

      ─  Хочу в сад, ─ сказала Саша. ─ Пойдем в сад.

      Он легко поднял ее на руки и посадил на подоконник.

      ─  Я не могу сделать тебе больно.

      ─  В сад, в сад…

      Он неслышно спрыгнул в клумбу и протянул к ней руки. Она мгновенно упала в его объятья.

      ─  Разве тебя не предупреждали взрослые, что так делать нельзя? ─ спросил он, наконец оторвавшись от ее губ.

      ─  Я буду делать то, что мне хочется. Почему я не могу делать то, что мне хочется?

      ─   Не знаю. Ничего я не знаю. ─ Он нес ее в глубь сада. ─ У меня предчувствие, что мы с тобой натворим беды.

      ─  Ты боишься? Но почему?

      ─  Потому что я слаб и не могу сказать тебе «нет». Я погублю тебя, моя девонька.

      ─  А что такое ─ погибнуть? Может, это очень сладко?

      ─  Не знаю. Но пускай все будет так, как ты хочешь.

     

 

      Саша открыла глаза и огляделась по сторонам.

      ─  Где я? ─ спросила громким шепотом.

      Ей никто не ответил. В маленькой комнате пахло сеном. Она обнаружила, что лежит на  голом тюфяке, набитом травой.

      Сон… Ночью ей снился странный сон. Щеки Саши вспыхнули румянцем стыда. Ей было так хорошо во сне.

      Вдруг она поняла, что это был не сон. Это случилось с ней наяву.

      Она вскочила и бросилась к окну. Перед глазами расстилался незнакомый пейзаж: луг, несколько стогов сена. Она спрятала лицо в ладонях и заплакала.

      ─  Господи, что я наделала? Что я наделала?

      Наплакавшись вволю, Саша вышла на крыльцо и увидела Николая. Он приближался к дому. У него в руках была корзинка с рыбой.

      Какое-то время она смотрела на него удивленно, даже испуганно. Потом громко вскрикнула и бросилась бежать, не разбирая дороги.

      Он догнал ее возле стога, крепко стиснул ей локоть.

      ─  В чем дело?

      ─  Я… Мне так стыдно, ─ лепетала она. ─ Ты теперь презираешь меня.

      ─  Что ты. Сегодня ночью было замечательно. Так мне никогда не было. Ты подарила мне настоящее блаженство. Я и не подозревал, что ты такая… завораживающая.

      ─  Мы совершили грех.

      ─  Да. Но нам с тобой было очень хорошо, правда?

      ─  Я… я люблю тебя.

      Они упали в мягкое душистое сено…

      ─  Дома с ума сходят, ─ сказала Саша, всем телом прижимаясь к Николаю. ─ Надо бы их как-то успокоить.

      ─  Они разлучат нас.

      ─  Я буду просить папá. Он возьмет тебя в Москву. Ты будешь жить в нашей квартире в Староконюшенном переулке. У нас просторная красивая квартира.

      ─  Нет, любимая, у нас ничего не получится.

      ─  Почему?

      ─  Не получится, вот и все.

      ─  Мы исповедаемся отцу Афанасию, и он отпустит нам грехи. Потом нас обвенчают. Разве ты не хочешь, чтобы мы стали мужем и женой перед Господом?

      ─  Очень хочу. Но никто не обязан исполнять мои желания.

      ─  Но папá очень добрый. Он любит меня больше всех на свете. Он и тебя полюбит.

      ─  У тебя наивное сердечко, любимая. Твой папá спит и видит, как засунуть меня в кутузку. Наверное, я на самом деле преступник, но я не хочу в тюрьму.

      ─  Но я умру, если нас разлучат.

      ─  Откуда ты такая взялась?

      Он приподнялся на локтях и посмотрел на нее восхищенно.

      ─  Я сама не знала, что во мне есть это. Боялась даже думать об этом. Моя сестра считает распутством плотские удовольствия, не скрепленные узами брака.

      ─  Наверное, она права. Но попробуй, проживи без них.

      ─  Я теперь тоже не смогу. Боже, что же нам делать?

      Она смотрела на Николая полными слез глазами.

      Они потянулись друг к другу. Их тела сплелись в любовной ласке. Саше казалось, будто она парит высоко над землей. Ей было страшно этой высоты, но хотелось выше и выше…

      ─  Я буду принадлежать только тебе, ─ шептала она. ─ Я никогда не позволю, чтобы ко мне прикоснулся кто-то другой…

  

 

      Уваров полулежал в шезлонге в тени акации и делал вид, будто читает «Ведомости».

      Они с Верой Густавовной приехали в Заплавы рано утром и взяли на железнодорожной станции извозчика.

      Дорога петляла между пропыленными кустами уже тут и там краснеющего шиповника, спускалась в неглубокие лощины, дышавшие родниковой свежестью. Время от времени впереди поблескивала могучая спина невозмутимо спокойной реки.

     Усадьба показалась Уварову довольно скромной, зато изо всех окон дома открывался замечательно живописный вид. Уваров любил южные степи, дававшие такой простор для взора и воображения. Ему отвели комнату в нижнем этаже, где он проспал до обеда. После обеда Вера Густавовна затворилась с мужем в его кабинете, очевидно, обсуждая сложившееся положение дел. Их старшая дочь Вера, которую Уваров видел лишь мельком ─ она отказалась от обеда ─ не произвела на него впечатления.  В данный момент Уваров откровенно скучал. И уже подумывал о том, как бы уехать отсюда, прикрывшись каким-либо благовидным предлогом.

      Из этого укромного уголка, срытого от посторонних глаз большим кустом винограда, который здесь выращивали в форме чаши, Уварову были видны хозяйственные постройки усадьбы, а также крыльцо дома. Он видел, как из небольшого беленого известью дома, по всей вероятности служившего летней кухней, вышла дородная казачка в вышитой блузке навыпуск и направилась в сторону сада, неся в руке плетеную корзинку.

      Он встал, потянулся. Женщина прошла в нескольких метрах от него. У нее было озабоченное выражение лица.

      ─  Позвольте спросить, где здесь купальня? ─ от нечего делать обратился к ней Уваров.