Мне всегда казалось, что моя кузина  Вика молча осуждает мой ненавязчиво красноречивый девиз: «Свобода, свобода и еще раз свобода». Мне казалось, она осуждает меня за то, что я к своим тридцати так и не стала серьезной, то есть замужней женщиной, мне казалось, она иной раз даже смотрит на меня с состраданием, смешанным с брезгливостью. Дескать, не знаешь ты, милочка-голубушка, прелестей спокойной семейной любви, хоть ты в этом и не виновата – не всем же так везет в жизни, как, скажем, мне. Ну, и в том же духе. Вообще мне много чего казалось, пока однажды поздно вечером, уже после «Династии»*, не раздался телефонный звонок.

      —  Лорик, мне нужно поговорить с тобой. Неотложно.

      — Валяй, — сказала я, с облегчением захлопывая недоевший до тошноты очередной «шедевр» Даниэлы Стил.

      —  Понимаешь, это сложно сделать по телефону. Это очень интимно.

      —  Мне кажется, телефон как раз и придумали для интима.

      —  Думаешь? – Вика вздохнула. — Нет,  все-таки я хотела бы с глазу на глаз. Может, махнем ко мне на дачу?

      — Послезавтра я должна сдать перевод. Я и так слишком затянула удовольствие.

      —  Да?

      В голосе Вики было столько разочарования, что я поспешила утешить ее:

      —  Но мне осталось страниц двадцать, а потому я вполне могу уделить тебе две с половиной минуты.

      —  Сейчас приеду. И… В общем, мне бы хотелось у тебя остаться.

      —  Оставайся, — машинально брякнула я и, уже положив трубку, поняла, что случилось нечто вроде космической катастрофы:  наша Вика всегда была домоседкой и примерной семьянинкой. С тех пор, как она вышла замуж, даже тетя Маша, ее мать, и та не могла заставить Вику остаться у нее заночевать. Она всегда сломя голову спешила к своему драгоценному Вадику.

      Вика прибыла минут через двадцать. Я не видела  ее месяца три с половиной. Она похорошела за это время. Я бы даже сказала, слишком похорошела.

      —  Прости за позднее вторжение. – Вика кинула свой роскошный жакет из каракульчи с норкой на диван и плюхнулась в кресло. Я обратила внимание, что она подстриглась и сделала супермодную прическу. – У тебя не найдется сигареты?

      Я сунула ей пачку «Мальборо лайтс». Судя по всему, катастрофа имела вселенские масштабы – Вика, сколько я помню, не уставала клеймить позором курящих женщин.

      —  Только не смотри на меня так сурово, ладно?

      Вика ловко справилась с зажигалкой, и я поняла, что это далеко не первая в ее жизни сигарета.

      — И Вадика, как назло, нет дома. Все против меня. Ты веришь в роковое стечение обстоятельств?

      —  Почему бы и нет?

      Я растянулась на диване и прикрыла ноги полой ее жакета. На меня  пахнуло «Эскейп»·.

      —  Знаешь, а плыть по течению так здорово. Тем более, что в определенных случаях сопротивление бывает бесполезно.

      Все мои родственники уверены, что я плыву по течению. И в мыслях не имею убеждать их в обратном.

      — Вадька за бугром? – спросила я не из любопытства, а лишь для поддержания видимости диалога.

      —  В Буэнос-Айресе. Знаешь, на этот раз он так настаивал, чтобы я поехала с ним. Словно чувствовал… — Вика скрипнула пружинами моего продавленного кресла. – Слушай, как у тебя уютно и стильно!  Сразу видно, что это обиталище свободного художника.

      —  Спасибо.

      Я невольно подняла глаза на стену, с которой на меня смотрели Кевин Костнер и Джеймс Белуши. Мне давно пора сменить обои, но я упорно продолжаю делать вид, что эту проблему можно решить не только безболезненно, а даже красиво. Оказывается, я не столь  далека от истины.

      —  Вадька только что звонил. Я уже была в дверях. Мне кажется, он что-то почувствовал. Бедняжка…

      Я придерживалась мнения, что муж Вики скорей Казанова, нежели Франциск Ассизский. Но Вика, я знаю, незыблемо верила в его святость. Каждому, как говорится, свое.

      —  Послушай, у тебя сейчас есть кто-нибудь? – вдруг спросила она.

      —  В смысле?

      —  В смысле мужского пола.

      —  Сама не знаю. Сначала нужно отдать в издательство перевод.

      — Брось притворяться. Одно другому не мешает, — сказала Вика тоном человека, незыблемо верующего в то, что деньги, как и дети, появляются на свет без заметных усилий с нашей стороны.

      —  Меня недавно бросил любовник. Забрал последние сто баксов и – тю-тю.

      —  Я серьезно, а ты меня за дуру держишь. – Вика обиделась. Я и не думала убеждать ее в том, что сказала чистую правду. – Ладно, мне ни к чему чужие секреты. От своих голова кругом идет. Представляешь, Лорик, я, кажется, влюбилась.

      Она ждала моей реакции на свое признание. Я подняла ноги и завела их за голову. В этой позе мои мозги работали в высшей степени образно и ярко.

      —  Счастливая. – Вика вздохнула. – Все тебе по фигу, если не дальше. Хотя ты, наверное, права. До недавних пор и мне окружающая жизнь казалась сплошным телесериалом. Слушай, он так похож на Пласидо Доминго·.

      —  Кто?

      — Его фамилия Войтецкий. Адам Войтецкий. В нем есть польская кровь. Представляешь? Я еще в юности мечтала влюбиться в человека своей крови.

      Вика считает себя полькой. Почему-то тетя Маша, ее мать, родная сестра моей матери, так не считает.

      —  Ты не удивлена? Только честно.

      Я уловила в тоне Вики нотки обиды.

      —  Рада за тебя. От души.

      — Серьезно? Я так и знала. Только ты способна понять меня как нужно. Представляешь, он художник по интерьеру. Ужасно образованный и начитанный. За последнее время я так опустилась среди этих «новых русских». Все-таки существуют вещи, которые невозможно приобрести за деньги.

      —  Например?

      — Врожденный аристократизм и интеллект. Обаяние. Тактичность. Особое отношение к женщине. Чуткость, предупредительность, способность угадать любое…

      —  Ты с ним уже переспала? – нарочито грубо прервала ее я, желая спустить на землю.

      —  Еще нет. Понимаешь, мне очень трудно через себя переступить. Ты ведь знаешь, у меня не было никого, кроме Вадика. Я такая старомодная, такая… — Вика снова щелкнула зажигалкой. – Но это  неизбежно. Без  этого любовь неполноценна. Разумом я все понимаю. Господи, неужели все это случилось со мной?

      В ее голосе я уловила нотки восхищения. Похоже, моя кузина была не на шутку увлечена этим Адамом Войтецким.

      Я опустила ноги и закрыла глаза. Я вдруг вспомнила: «Эскейпом» пахло от меня в тот вечер, когда я познакомилась с Денисом.

     — Он не такой, как остальные. Ему достаточно того, что он со мной. Он держит меня за руку, подолгу смотрит  глаза, — изливала душу Вика. – Но я-то отдаю себе отчет в том, что так не может продолжаться до бесконечности. Мужчине нужна женщина. Это неоспоримо. Я не хочу, чтобы этой женщиной стала другая. Ты ведь знаешь, я никогда не придерживалась мнения, что секс способен заменить все остальные ощущения, но то, что он занимает определенное место в нашей жизни…

      Я уже не слышала Вику. Я больше не могла терпеть пытку «Эскейпом». Я вскочила с дивана и уселась на ковре в позе лотоса. О, это обманчивое чувство самообладания…

      — Я не могу пригласить Адама к себе.  Это некрасиво и, честно говоря, небезопасно, — продолжала Вика. – Он может Бог знает что обо мне подумать. Он и так не поверил, когда я сказала, что ни разу не изменила мужу. Но ведь это так и есть, Лорик, и ты тому свидетель. Слушай, а что если нам устроить ужин втроем? – внезапно осенило мою кузину. – Само собой, все хлопоты и расходы беру на себя. Лорик, солнышко, это было бы так здорово! Адам наверняка думает, что я из самой что ни на есть плебейской среды. А ведь я и музыке училась, и даже, как ты помнишь, посещала балетный кружок. Лорик, ну что же ты молчишь? Ты ведь не возражаешь, правда?

      Вика присела на корточки и попыталась заглянуть мне в глаза. Я их закрыла.

      — Я позвоню ему сию минуту. Он, как и ты, ночная птица. Вчера он позвонил мне в половине второго, можешь себе представить? У меня потом началась такая тахикардия, что пришлось принять тазепам. У него потрясающий голос. Лорик, лапочка моя, вот увидишь: ты будешь в восторге от Адама. У вас с ним найдется столько общих тем.

      Вика сняла телефонную трубку.

      — Но ты же собиралась поехать на дачу, — попыталась возразить я: не люблю заводить новые знакомства.

      —  Что ты! Это так пошло – принимать любовника на собственной даче. Да и соседи у нас ужасно любопытные. Эти Кулешовы даже в окна могут подглядывать.

      Вика уже набирал номер.

      Я легла на спину и попыталась расслабиться. Но мне ужасно мешал запах, исходивший от Викиного жакета. Я зажала нос пальцами. От них тоже пахло «Эскейпом».

      «От себя не убежишь, — пронеслось в голове. – Да и зачем?..»

 

 

      Этот Адам Войтецкий на самом деле оказался великолепным мужчиной. Я поняла это, едва он переступил порог моей квартиры. Его глаза ощупали меня со всех сторон, но сделали это очень бережно, даже, можно сказать, с нежностью. Я понимающе улыбнулась, и между нами в ту же секунду установилось доверие. По крайней мере, мне так показалось в тот момент.

      Мы болтали, как давние приятели, пили сухое вино, которое принес Войтецкий. Вика вырядилась, как на светский раут, и выставила на наше обозрение чуть ли не половину своих бриллиантов. Я неплохо смотрелась в трикотажном платье в обтяжку, которое привезла мне из Италии Вика. Я давно убедила себя в том, что мне не идет грим.  Я ленива, когда дело касается моей внешности. Я  лишь слегка подкрасила губы и провела серебристо-сиреневым карандашом по краю век. Вика выглядела слишком роскошно для моей кухни. Правда, свечи здорово все ретушировали, заполняя пространство пугливо вздрагивающими тенями. Я не хотела признаваться себе в том, что мне было хорошо. Я давно не чувствовала себя таким образом.

     — Он говорит, ты замечательная, — шепнула мне Вика, когда Войтецкий отлучился в ванную. – Ну, а ты что скажешь? – потребовала она взамен.

      —  Неплохо. Очень даже неплохо, — задумчиво изрекла я и потянулась за своим бокалом. – По крайней мере, и вкус, и такт у этого человека на месте. В наше время это уже немало.

      Вика рассмеялась, приняв комплимент на свой счет. Она тоже была сегодня на высоте. Она наклонилась к моему уху, явно намереваясь сказать что-то важное, но в это время в дверях появился Войтецкий, и она сделала вид, что поправляет прическу. О, это был изящный, хорошо продуманный жест врожденной соблазнительницы. А я и не подозревала за моей кузиной такие таланты.

      Он ушел на рассвете, и Вика сказала, заваливаясь  на тахту во всем своем великолепии:

      —  Получилось очень даже аристократично, хоть мне ужасно хотелось секса. Лорик, ты представить себе не можешь, как меня возбуждает этот мужчина. Хорошо, что рядом была ты, иначе бы я натворила глупостей и наверняка бы его потеряла. Господи, как мне хочется, чтобы наш роман длился вечно!

      Через два дня у них было свидание в моей квартире. Я притворилась, что приглашена в ресторан, а сама болталась по улицам. Честно говоря, мне было неприятно отдавать свою квартиру на растерзание бульварным страстям (так мой отец называет супружескую измену), но я не видела возможности сказать Вике, а уж тем более Войтецкому, «нет». Это так не вязалось с моим имиджем свободного художника и раскованно мыслящей женщины, который, сама не знаю, кто мне навязал.

      —  Он был ужасно чуткий и внимательный, — доложила мне по телефону Вика. – Каждую секунду спрашивал, что я чувствую, и старался делать мне приятное. Вадьке и в голову не придет, что я тоже могу что-то чувствовать в постели, хоть он и здорово меня заводит. Представляешь, у Адама совсем не большой член, но он так умело ведет себя…

      —  Нас могут подслушать. – Я не выносила откровенности подобного рода.

      —  Да брось ты! Кому это нужно?

      —  Может позвонить Вадик. Иногда междугородные звонки вклиниваются в местную связь.

      —  Ой, ты права!  Какая же ты все-таки умница! У меня было так один раз, когда я разговаривала с мамой. Вадька как раз позвонил из Самары и услышал, что я  подарила маме моющий пылесос. Закатил такой скандал… Все-таки он жмот, как ни верти. Послушай, Лорик, у тебя завтра свободный вечер? – Разумеется, я и рта раскрыть не успела. – Вот и чудненько. Идем в «Интерконтиненталь». Заметано? Поняла, от кого инициатива исходит? – Она залилась счастливым смехом. – Кажется, он наконец прочувствовал, что во мне тоже есть голубая кровь. До завтра. Целую.

      Когда Вадька вернулся из своего забугорья, у них начались скандалы. Дело в том, что кузина отказалась выполнять супружеские обязанности. (А я и не подозревала, что в этой дурехе дремала романтическая героиня). Она ссылалась на какие-то таинственные женские заболевания и, как я поняла, сыпала терминами из медицинской энциклопедии. Вадька в это не поверил: он что-то просек. Вика отправила Светку к матери и заперлась в спальне. Она проревела два дня, не поддаваясь на уговоры успокоиться и открыть дверь. Вадька с Адамом попеременно обрывали мой телефон.

      —  Я готов ей все простить. Я тоже не святой, как ты догадываешься, но для меня семья превыше всего, — баритонила возле моего уха трубка с голосом Вадика. – Сам виноват: жена не вещь, на антресоль не засунешь. Ты не знаешь случайно, что натворила Вика в мое отсутствие?

      —  Понятия не имею. По-моему, кто-то донес ей про твои развлечения, — блефанула я не без злорадства убежденной феминистки.

      —  Брось. Это тайна за семью печатями. Как чемодан с ядерной кнопкой. Да и последнее время я по уши погряз в делах, так что все это, можно сказать, принадлежит истории. Ты бы поговорила с ней, что ли.

      —  О чем?

      —  Ну, скажи, к примеру, что я люблю ее больше всех. Это, как тебе известно, так и есть. Представить себе не могу, что мы с Витусей можем когда-нибудь стать друг другу чужими.

      —  Сам скажи.

      —  Она не желает меня слушать. Как ты думаешь, она ничего не натворит?

      Я поняла, что Вадька  встревожен не на шутку.

      «Какие же вы все самоуверенные! Так и думаете, что весь мир вокруг вас вертится, — размышляла я. — Хотя, возможно, так оно и есть».

      —  Не думаю. Оставь ее на какое-то время в покое. – Я постаралась придать своему голосу рассудительно-убедительную окраску. – Все образуется.

      —  Я бы всадил этой сволочи в затылок обойму. – Мне показалось, эту фразу произнес не Вадька, а совсем чужой – жесткий – человек. – Думаешь, она меня простит? – прозвучало уже на баритонально-бархатных тонах.

      —  Не исключено. Только я бы ни за что не простила.

      Я бросила трубку. Я знала: вот-вот позвонит Войтецкий и будет просить у меня аудиенции. Как и то, что не смогу ему отказать.

      Я сунула ноги в туфли, выскочила на лестницу и вызвала лифт. Податливость не самая привлекательная черта в женщине, хоть мужчины и утверждают обратное. Я предпочитаю жить своим умом.

 

 

 

      — Она отказывается со мной встречаться, не хочет говорить по телефону. Признаться, я в полной растерянности, если не сказать – в панике.

      Войтецкий положил на стол свои красивые выхоленные руки. Концы его пальцев едва заметно подрагивали.

      Солнце освещало мраморную поверхность разделявшего нас столика, игриво золотилось в высоких стаканах с «Баварией». Я поймала себя на том, что далека от беспокойства о душевном и физическом состоянии моей кузины. За окнами бурно проявляла себя весна, напротив меня сидел красивый, весьма неглупый мужчина. Я заставила себя встряхнуться и вести подобающем ситуации образом, то есть проникнуться волнением и тревогой Войтецкого.

      —  Я тоже. 

      Я улыбнулась ему если не с состраданием, то, по крайней мере, с пониманием. Он коснулся моего плеча. У него оказались горячие руки. Я ощутила это сквозь трикотаж свитера.

      — Вы похожи. Очень. Но я не сразу уловил это сходство. – Он с явной неохотой убрал свою руку и виновато опустил глаза. – Прошу прощения. Я плохо спал эту ночь. Да и предыдущую тоже. Мне кажется, во всем виноват я. И больше никто.

      —  Это так и есть. Вика из тех, кто создан для семейных радостей. Она от природы склонна к моногамии.

      —  Я, как выяснилось, тоже. По крайней мере, стал таким в последнее время. Но ведь я и хочу предложить ей эти семейные радости. Мне казалось, мы оба сильно увлечены друг другом, если не сказать больше. – Он вздохнул и сделал большой глоток из стакана. – Как вы думаете, мы были бы счастливы вместе?

      —  Думаю, что нет.

      —  Почему? — недоуменно спросил он.

      Я не сразу решилась сказать то, что в конце концов сказала. Этот красивый и гордый самец, сидевший на расстоянии вытянутой руки от меня в залитом весенним солнцем зале бара, был абсолютно чужим человеком, а Вика – моей кузиной. Сама не знаю, почему я все-таки сказала ему:

      —  Она слишком проста и наивна для вас. Вы в ней скоро разочаруетесь. Для Вики это будет настоящей трагедией.

      —  Вот как. – Войтецкий растерялся на какое-то мгновение. – Но я с юности мечтал о такой женщине, как Вика. Она не проста – она органична. И очень современна. Гораздо больше, чем мы с вами.

      Он оказался проницательным мужчиной, но я не собиралась говорить ему об этом.

      — Помимо прочего, она чиста душой и телом, и мне до сих пор не верится, что вы смогли уговорить ее изменить мужу. Мне кажется, она еще пожалеет об этом.

      — Нет! Она никогда об этом не пожалеет! – Бледные щеки Войтецкого вспыхнули румянцем. – Прошу вас, передайте ей вот это. — Передо мной на столе оказался белый конверт. — Она лишила меня возможности с ней поговорить. Но она должна все знать. Вы сможете передать ей это сегодня же?

      —  Думаю, что да. – Я положила конверт в сумку. – Правда, если ее муж догадается, что я выполняю роль почтового голубя, он спустит меня с лестницы.

      —  А, пошел бы он к… - Войтецкий грубо выругался. Это было неожиданно. – Извините, — спохватился он и больно стиснул мне пальцы. – Мне пора. Позвоню вам вечером.

      Я допивала в одиночестве свое пиво и размышляла о том, что моей кузине, этой красивой фарфоровой кукле с телячьими мозгами, кажется, здорово повезло. До меня вдруг дошло, что я ей завидую. И это уже не лезло ни в какие ворота.

 

 

 

      Дверь открыл Вадик.

      —  Наконец, — произнес он таким тоном, словно я была по меньшей мере Иоанном Предтечей. – Тебя она наверняка пустит. Ну что я должен сделать для того, чтобы Витуся меня простила?

      Его страдания меня не трогали. Я поклонница формулировки «в человеке должно быть все прекрасно». Вадим не умел красиво страдать: он был выскочкой, которому подфартило огрести  несколько миллиончиков. Согласна, за деньги можно купить девяносто девять и девять десятых удовольствий мира. Но неужели та, одна десятая, дается за просто так?..

      — Временно исчезни из ее поля зрения. Напейся со своим коммерческим директором. Сходите в баню либо к бабам. Можно и то, и другое.

      Он смотрел на меня так, будто я только что вышла из мужского туалета. Я с трудом удержалась, чтоб не рассмеяться. Войтецкий по крайней мере не играл в прятки с самим собой.

      — Я купил Витусе аметистовый кулон и семьдесят пять голландских роз алого цвета. Она даже не посмотрела в мою сторону. Я знаю, кто это сделал. – Глаза Вадима грозно блеснули. – Мои люди превратят этого урода в кровавый бифштекс.

      —  Не горячись. И пообещай мне не предпринимать ничего подобного.

      —  Ты с ней поговоришь, да? Лоренция, за мной ведь не завянет и не засохнет, будь спок. – Он полез в карман и вытащил несколько стадолларовых бумажек. – Купи себе что-нибудь на день рождения. От меня.

      Я оттолкнула его руку и направилась в сторону спальни. Краем глаза я видела, как он рассеянно засунул свои доллары обратно в карман.

      —  Если что, звони мне по мобильнику. Немедленно.

      Он стал надевать туфли.

      Я удивилась, что дверь в спальню не заперта. Вика лежала поперек широкой супружеской кровати. Она подняла на секунду голову и, увидев меня, всхлипнула.

      Я присела на край кровати и сказала:

      — Жизнь на этом не заканчивается. Тем более что Вадька комплексует и готов выполнить любое твое самое несбыточное желание.

      Она что-то пробормотала.

      —  Если хочешь, чтобы я услышала, прибавь немного децибел.

      —  Я так больше не могу. Я не знаю, что мне делать.

      —  У тебя есть два выхода. Я буду на твоей стороне при любом раскладе.

      —  Спасибо. – Вика улыбнулась, жалко сморщив свое распухшее от слез лицо. – Я не могу без него.

      Я раскрыла сумку и, оглянувшись на дверь, протянула Вике конверт. Она взяла его нерешительно, с опаской, потом прижала к груди и замерла. Я встала, чтобы уйти, но она схватила меня за руку.

      —  Пожалуйста, останься. Я так благодарна тебе за все. Прости, прости меня.

      Это прозвучало несколько театрально, но мне все равно  было жаль Вику.

      —  За что я должна тебя простить?

      — Я тебя когда-то осуждала. Считала легкомысленной и поверхностной. Я очень раскаиваюсь.

      —  Но я такая и есть.

      —  Ты хорошая. Ты очень хорошая.

      —  Допустим. В таком случае послушайся меня и кончай со сплином. Вадька говорит, что купил тебе аметистовый кулон. И семьдесят пять алых роз из Голландии. Если захочешь, он с удовольствием свозит тебя на Гавайи.

      Вика резким движением села в кровати и обхватила руками колени. Она смотрела в одну точку – на их с Вадиком свадебную фотографию в рамке из настоящего красного дерева. Потом вдруг замотала головой и замычала. Мне показалось, у нее поехала крыша.

      —  Прекрати. Если не хочешь  на Гавайи с Вадькой, поезжай на Сейшелы со своим польским Казановой. Только не превращай банальную мелодраму в шекспировскую трагедию.

      —  Не хочу. Не хочу, — прошептала Вика и закрыла лицо руками.

      —  Не хочешь – не надо. Чего ты не хочешь?

      —  Жить.

      — Ну и дура, — искренне возмутилась я. – Тебя любят два мужика один другого лучше. Меня, между прочим, в настоящий момент никто не любит.

      —  Счастливая.

      — Представь себе, что да. Хотя, честно, я бы не отказалась провести недельку, а лучше две на Гавайях. Да и против интрижки с этим шляхтичем тоже ничего не имею.

      —  Он не мужик, а настоящий дьявол. Нет, я не в силах это вынести.

      — Какая же ты хлипкая оказалась! Ломаешься при первом порыве. Лучше прочитай письмо и выскажи свои соображения. Твой Вертер будет мне вечером звонить.

      —  Нет!

      Вика схватила конверт и разорвала его на четыре части.

      —  Так и сказать?

      —  Да. Я…  больше не могу!

      — В таком случае слетай в Париж и привези мне платочек от Диора и туалетную воду «Капризы моей кузины».

      —  Мне сейчас не до шуток.

      — А я и не собираюсь шутить. Кстати, можешь взять меня с собой. В качестве компаньонки или секретаря по любовной переписке. Конечно, я буду ломаться какое-то время – сама понимаешь, нужно набить себе цену. Но в конце концов соглашусь.

      —  Лариса, у тебя нет знакомого батюшки? – таинственным шепотом спросила Вика.

      — Только отец Василий. Ты тоже должна его помнить. Когда-то он писал стихи и подбирал к ним музыку на  гитаре. А еще обожал смородиновую наливку нашей бабушки Тани. Говорят, ему очень идет ряса.

      —  Ты не могла бы пригласить его ко мне?

      — Разумеется. Отец Василий обожает красивых женщин. Тем более, если они в детстве ходили пешком под стол, за которым он ел кулебяку с грибами.

      — Прошу тебя, Лариса, будь серьезной. Неужели ты не видишь, что я… умираю?

      —  Нет, — сказала я, хотя на самом деле встревожилась. – Ты не похожа на потенциальную покойницу. Но на всякий случай все-таки накажи Вадику, чтобы он ни в коем случае не хоронил тебя рядом с… Витька, что с тобой? Ты чего-то нажралась?

      У нее закатывались глаза и дрожали руки. Я схватила ее за плечи и сильно встряхнула.

      —  Оставь меня, — едва слышно прошептала она. – Я ничего не пила.

      —  Но что с тобой? Что-то болит? Где? Я сейчас вызову «скорую».

      — Не надо. – Она улыбнулась мне ободряюще. – Возле телефона визитка. Наш домашний доктор. Позвони ему.

      Доктор приехал минут через пятнадцать. Я оставила их наедине. Я рассматривала развешанные по стенам фотографии в стильных рамках и думала о том, как непредсказуема судьба. Кто бы мог подумать, что пышущая физическим  и духовным здоровьем настоящая русская красавица Вика окажется такой слабой перед лицом банальных жизненных неурядиц.

      Мы с кузиной ходили в один класс и были, как говорится, неразлучны. Вику мне всегда ставила в пример мама: собранная, организованная, все по часам и по правилам. Вика спасла меня от самоубийства. Мне было шестнадцать, и я была безнадежно влюблена в мужа ее старшей сестры, моей другой кузины Жени. Потом наши дороги разошлись: разные институты, интересы, знакомые. Но мы никогда не теряли друг друга из виду. Мы любили друг друга – теперь я знала это наверняка. У меня было тревожно и муторно на душе.

      Доктор бесшумно прикрыл за собой дверь и сел в кресло возле напольной вазы из темно-синего с розовыми прожилками стекла, которую Вика купила в прошлом году в Венеции.

      — Я сделал ей инъекцию. Она заснула. Вы не могли бы объяснить, что произошло?

      — Внезапная любовь. Острое чувство вины. Моя  кузина очень чистый и цельный человек.

      —  Я это знаю. Но у нее замечательный муж. От добра добра не ищут.

      —  Она и не искала. Ее нашли. Скажите, у нее что-то опасное?   

      — Боюсь, что да. У Виктории Андреевны слабое сердце. То есть я хочу сказать, у нее врожденный порок.

      —  Первый раз слышу. Мы вместе выросли.

      —  Она  скрытный человек. Да и болезнь проявила себя уже после родов.

      Доктор достал портсигар и закурил. Я подумала о том, как абсурдно выглядит эта вещь в наше время. Мне стало почему-то грустно.

      —  Примерно полгода назад у Виктории Андреевны был острый сердечный приступ, сопровождавшийся резкими болями и тошнотой. Она отказалась от госпитализации, хотя мы с Вадимом Александровичем настаивали. Боюсь, она переоценила свои силы. – Доктор посмотрел на меня внимательно через свои супермодные очки. Они здорово уродовали его отнюдь не старое лицо. – А вы не смогли бы поговорить… с тем человеком? – неожиданно спросил он.

      —  И что я ему скажу?    

      — Чтобы он оставил Викторию Андреевну в покое. Если, конечно, он не какой-то там… вертопрах.

      —  Он никогда не оставит ее в покое, — с уверенностью сказала я.

     —  В таком случае все может закончиться трагедией. – Доктор встал и провел расческой по своим жиденьким волосам. Я отметила, что он уж слишком соответствует моему представлению о том, каким  должен быть семейный доктор миллионеров. – Вдобавок ко всему, у Виктории Андреевны неважные сосуды. Ей противопоказано любое, даже самое легкое волнение.

      — Я вам не верю, доктор, — отважно заявила я, поняв вдруг каким-то чутьем, что он сказал правду. Но стоит мне в нее поверить, и на самом деле случится непоправимое.

      Он пожал плечами.

     — Дай Бог, чтобы я ошибался. Так или иначе, Викторию Андреевну нельзя оставлять одну. Вадим Александрович дома?

      —  С ним можно связаться по телефону.

      —  Прошу вас, уведомите его об этом.

      —  О чем?

      —  О том, что ситуация вышла из-под контроля.

      — Но ведь можно что-то сделать. Ее надо положить в больницу, — растерянно бормотала я.

      Доктор улыбнулся сочувствующе и даже с сожалением по поводу моей серости.

      —  В настоящий момент это может лишь ускорить конец.

     —  О чем вы говорите? – Я поняла, что кричу, и в испуге оглянулась на дверь спальни. —  Конец? Это чушь! Моя сестра здорова. Все пройдет… Обязательно пройдет, — завершила я вовсе не так уверенно, как начала.

      —  Дай-то Бог. В любом случае я обязан позвонить Вадиму Александровичу.

      Он набрал номер, которым, судя по всему, пользовался часто, а потому знал на память. Я отправилась в ванную – мне стало нехорошо.

    Пока меня выворачивало в похожей на выставочный зал импортной сантехники ванной комнате, доктор ушел, оставив после себя запах  экзотических сигарет и сладковатой туалетной воды. Я на цыпочках приблизилась к  спальне и приоткрыла дверь. Вика лежала на спине, сложив на груди руки. Кто-то, очевидно, доктор, прикрыл ее до пояса краем покрывала.

    Напрасно я уговаривала себя, что особых оснований для паники нет, что все на свете доктора шарлатаны и их диагнозы напоминают открытую наугад страницу из «Медицинской энциклопедии». Я выпила  почти пол пузырька валокордина и прошлась раза три взад-вперед по просторной, роскошной по самым высоким стандартам современной столичной жизни квартире, подвергшейся два года назад разорению евроремонтом. Я, можно сказать, выросла в ней: большой коммуналке в тихом переулке возле Старого Арбата. Когда-то здесь было столько уютных закоулочков и чуланчиков. Они исчезли бесследно, уступив место утилитарному комфорту и безликой стильности.

      Когда я снова заглянула в спальню, Вика лежала все в той же позе. Правда, мне показалось, будто ее комнатные туфли стоят не так, как до  этого. Увы, это был всего лишь обман зрения.

      —  Приезжайте, — сказала я, едва Войтецкий снял трубку. – Доктор считает положение крайне серьезным.

      —  Она прочитала мое письмо?

      —  Порвала  вместе с конвертом. На четыре части.

      На другом конце провода послышался горький вздох.

      —  У меня предчувствие, что она не захочет меня видеть.

      —  Скорее всего. Но…

      Я вдруг покрылась холодным потом, словно за моей спиной прошелестели складки балахона этой безносой нахалки.

      —  В чем дело? Лора, скажите, что случилось?

      —  Думаю, пока всего лишь сдали мои нервы. Вы приедете?

      —  Это поставит ее в двусмысленное положение.

      —  Я могу сказать, что вы мой приятель.

      —  Спасибо. – Войтецкий грустно усмехнулся. – Был бы очень польщен, если бы не был расстроен. Простите, у меня дела. Звоните немедленно, если что.

      «Черт бы тебя побрал! – подумала я, услышав в трубке короткие гудки. – Похоже, и ты принадлежишь к той породе крыс, которые бегут с тонущего корабля». Я была разочарована. Войтецкий оказался не таким уж и стопроцентным самцом, по крайней мере, в моем понимании. Впрочем, я всегда предъявляла к мужчинам непомерно высокие требования.

      Я услышала, как щелкнул замок в прихожей. Вадим едва держался на ногах и был белее своей сорочки.

      —  Витуся… С ней все в порядке? – пролепетал он и в страхе перед моим ответом закрыл глаза, — Я…  не знаю, что буду делать, если она… она…

      Он  уселся на пол и заплакал навзрыд.

      Я услыхала стон и стремглав бросилась в спальню.

      —  Это ты, Лорик? – прошептала едва слышно Вика.

      —  Я. Ну как ты?

      —  Он здесь?

      —  Кто?

      —  Вадик. Мне нужно поговорить с ним. Очень срочно.

      Она терла рукой грудь. Казалось, ей не хватает воздуха.

    Вадим опустился на колени перед кроватью, потом сел на пятки и положил голову на покрывало. Он произнес несколько раз «прости». Мне кажется, Вика его не слышала.

      —  Вадик, умоляю тебя, не позволяй им измываться над моим телом. Лора, — она испуганно и удивленно смотрела на меня своими прекрасными синими глазами, — подойди ко мне.

    Я машинально сделала несколько шагов. Мне показалось на мгновение, будто я участвую в каком-т о странном спектакле. Всего на мгновение.

      — Вот тебе и полегчало, Витька. Этот доктор настоящий шарлатан. Тебе скоро станет…

      —  Я умираю, Лора.

      Она сказала это просто и даже с облегчением.

      —  Не говори глупостей.

      Она медленно покачала головой.

      — Лора, он в полной отключке, а у тебя ясная голова. Так вот, запомни: никаких вскрытий. Обещаешь?

      — Да, — сказала я, чувствуя, как погружаюсь в беспросветный транс. —  Никаких вскрытий.

      —  Умница. — Она слабо улыбнулась и прошептала: — Я тебя люблю. Прости.

      Она закрыла глаза. Глубоко вздохнула.

      Остальное я знаю с чужих слов.

    Вадик рвал на себе волосы и долго не впускал никого в спальню. Он был невменяем. Викина мать, моя тетя Маша, только что в очередной раз вышла замуж и проводила медовую неделю в Анталии. Я лично вела переговоры с управляющим отеля, который отыскал ее на прогулке в открытом море. На мои плечи также возложили обязанности оповестить о скоропостиженной кончине Вики родственников и знакомых. Войтецкий так и не появился. На какое-то время я забыла о его существовании.

     Похороны были сказочно богатые. Их организовала чья-то очень щедрая рука. Только не Вадькина, который все это время пребывал в полнейшей прострации. Что касается меня, то во всяких оргвопросах я круглый балбес.

      Помню, как Вадик упал на гроб, не позволяя опустить его в могилу. Я рыдала дни напролет и выпрашивала у доктора, который всегда был рядом, транквилизаторы и снотворные. Казалось, у него был неиссякаемый запас медикаментов.

     Войтецкий позвонил мне через восемнадцать дней. Я валялась в постели, пытаясь сосредоточить свое внимание на каком-то фильме. У него был тусклый голос, но я сразу его узнала.

      —  Наверное, ты проклинаешь меня.

      —  Много чести. Кстати, мы не пили на брудершафт.

      —  Прости. – Он и не подумал возвращаться к «вы». – Не могу ее забыть. Это как наваждение. Вы так похожи.

    — Ошибаетесь. Хотя, признаюсь, я тоже на какое-то время поддалась вашим чарам. Правда, не настолько, чтобы сыграть в ящик.

      — Я был на кладбище. С трудом удержался, чтобы не подойти к ней. У вас такая большая и дружная семья.

      —  Была. До вашего вторжения.

      —  Я не виноват. Это судьба. Она не рассказывала, как мы познакомились?

      —  Послушайте, уже далеко не детское время. Я хочу спать.

      —  Неправда. Ты хочешь, чтобы я к тебе приехал. Я тоже этого хочу.

      —  Я не открою дверь.

     — Я буду сидеть под ней и рассказывать о том, как мы познакомились, как любили друг друга, как я тоскую по моей любимой. У тебя есть ее фотографии?

      —  Очень много. Витька обожала сниматься.

​

 

· Американский телесериал.

· «Бегство» (англ.). Туалетная вода знаменитого парфюмера и модельера Кевина Кляйна.

·  Знаменитый испанский тенор.