НАТАЛЬЯ КАЛИНИНА
МЕРТВЫЙ ПЕТУХ
Я со злостью швырнула телефонную трубку и выругалась по-английски. Есть в этом языке одно сокровенное, я бы даже сказала, интимное ругательство, которое хотя бы отдаленно способно выразить ту степень злой разочарованности, которая вдруг овладела всем моим существом и даже душой. Увы, душа – мое самое слабое место.
Наверное, не для того болталась я в воздухе почти пятнадцать часов, чтобы выслушать подробную историю физических недугов человека, которого, как мне казалось, я еще продолжала любить.
- К черту! – воскликнула я по-русски и с остервенением пнула пяткой свой туго набитый тряпками баул. – Русские мужики давно выродились. Еще в эпоху палеолита или как там это называется.
Мне было необходимо слышать собственный голос. Он казался мне чем-то реальным в этом вопиюще ирреальном мире.
Я достала из пакета банку с пивом, облилась им с ног до головы, отшвырнула ее подальше, упала на тахту и разревелась громко и жалобно.
Увы, слезы не приносят облегчения сильным натурам, к которым я себя, разумеется, причисляю. А потому я решила заняться чем-то полезным и одновременно приятным. Короче, стащила с себя одежду и плюхнулась в ванну.
Мыслить логически и к тому же трезво после длительного перелета, которому предшествовал настоящий салат из опереточно-мелодраматических страстей под майонезом южного темперамента, практически, а также физически невозможно. Да и зачем, спрашивается? Куда спокойней достать из сумки бутылку джина, который я благоразумно закупила в самолете, помня о том, что когда-то Станислав предпочитал этот напиток всем остальным.
- Ладно, и что дальше? – строго спросила я себя и посмотрела в зеркало сбоку. – И без того под глазами уже появились отвратительные серые пятна, которые не всегда удается скрыть под косметикой.
Я прошлепала за телефонным аппаратом, оставляя на сияющем безупречным блеском паркете лужи воды, долго возилась со шнуром, который запутался вокруг ножек журнального столика. Судя по всему, матушка теперь вела добропорядочный образ жизни, то есть не расхаживала по квартире, всюду таская за собой телефонный аппарат, как делала когда-то. Многое изменилось в России, в частности в столице, за те два года с небольшим, что я здесь отсутствовала.
- Это я, - сообщила я в трубку. – Можешь уделить мне несколько секунд твоего драгоценного времени?
- Кто это? – У Альки был удивленный и, мне показалось, испуганный голос. – Я вас плохо слышу.
- Если мне не изменяет память, мы были на «ты». Или же у вас в России ввели единую форму телефонного общения?
- Господи, это ты, Карина. Нет, я не могу в это поверить. Я думала…
Алька сдавленно кашлянула и замолчала.
- И что ты думала? – поинтересовалась я без особого интереса.
- Что ты… никогда сюда не вернешься, - сказала она и натужно хихикнула.
- Брось. Ты думала, что я спилась или превратилась в наркоманку. – Я истерично рассмеялась и чуть не уронила трубку в воду. – Скажи честно: ты это думала?
- Да. Но я всегда знала, что у тебя сильный характер. – Алька почему-то всхлипнула. Неужели тот факт, что у меня сильный характер мог каким-то образом влиять на ее настроение? – Ты приехала… в гости?
Я ждала от нее этого вопроса, хотя он все равно застал меня врасплох. Потому что я сама не знала, как на него ответить.
- Трудно сказать. Да и не от меня зависит. Слушай, ты не смогла бы ко мне приехать? Сию минуту. Я оплачу такси. Туда и обратно.
Я услышала Алькин жалобный вздох.
- Понимаешь, Родик не любит, когда меня нет вечерами. – Она опять вздохнула. – Он очень ревнивый.
- Так значит, ты вышла замуж за Родиона Коктейль Всмятку? – Я с трудом удержалась от смеха. – Но я помню, как ты сама говорила, что у него три сантиметра и те укороченные.
- Не в этом счастье. Родик бросил пить. И вообще он стал… человеком.
- Бросил пить? Совсем?
- Да
- Чудеса. Хочешь, чтобы я в это поверила?
- Я возила его в Ригу к известному наркологу. – У Альки был бесцветный голос и очень неопределенная интонация. – Это стоило бешеных денег. Родик уже два года не берет в рот ни капли.
- Поздравляю. И одновременно соболезную. И как же вы коротаете длинные и неуютные московские ночи?
- Спим, - очень серьезным голосом сказала Алька. – Мы очень устаем за день. Мы купили машину, и я сдала на права. По Москве так трудно ездить. Сплошные нервы. Родик сам не может – у него со зрением плоховато. Он хочет построить дом на участке, который мне завещала бабушка. Ты помнишь ту хибару?
В ее голосе как будто что-то дрогнуло, хотя, вполне возможно, всему виной были помехи на линии.
- Помню. – Я постаралась придать своему голосу вполне безразличное выражение. – Ладно, иди в постельку. И не забудь укрыть Родику ножки.
- Постой. Я по тебе соскучилась. Первое время просто не находила себе места. Мы все скучали по тебе.
- Кто это – мы? Пожалуйста, поясни.
- Стасик тоже. Только он почему-то боялся в этом признаться. Ты же знаешь, он всегда делал вид, будто ему все по фигу с кисточкой. Ты уже звонила ему?
- Нет, - поспешно ответила я. Кому охота выглядеть обиженной и униженной? – Ты первая, кому я позвонила, очутившись на родной земле.
- Спасибо. Ой, Родик, эту чашку не бери – она с трещиной. Да, вон ту можешь взять, - услышала я воркующий Алькин голос, обращенный не ко мне. – Прости. Мы собираемся пить чай. Родик делает потрясающую заварку из алтайских трав и…
- Все понятно.
- Может, ты к нам подъедешь? Родик, это Карина. Помнишь? Она только что прилетела из… Господи, ну какая разница – откуда, верно? Что ты сказал? – снова спросила Алька мимо трубки. – Послушай, Родик говорит, мы сейчас за тобой подъедем. Ты живешь у мамы?
- Я остановилась в «Мариотте», - неожиданно для себя сказала я. – Спасибо за приглашение, но я совсем забыла, что через пятнадцать минут должна спуститься в ресторан, где меня ждет атташе по культуре итальянского посольства. Сама понимаешь – дела. Очень тронута вашим приглашением. Пламенный привет Родиону Коктейль Всмятку.
Я положила трубку и спрятала голову под шапкой пушистой пены. Если бы у меня были жабры, я бы навсегда осталась в уютно булькающем и журчащем водном мире.
Мать накрыла на стол, пока я нежилась в ванне. Выйдя оттуда, я увидела пять приборов на розовой – из натурального льна – скатерти на столе в большой комнате, с порога учуяла чужой запах.
- Моя дочь Карина, - сказала мать встающему мне навстречу из кресла мужчине с моложавым лицом и густой шевелюрой темных волос с проседью. – Свалилась, что называется, с неба. Карина, познакомься: это Артем, мой друг.
Моя матушка всегда питала слабость к кавказским мужчинам, хотя с моим отцом у них не заладилось чуть ли не с первых дней. Я помню его весьма смутно. Слышала, обитает теперь где-то в Штатах. Я не испытывала к нему никаких чувств, если не считать благодарности за свое звучное романтичное имя. Моя матушка, выросшая в подмосковном Можайске, наверняка обозвала бы меня Надеждой или Ниной.
Артем чмокнул меня в щеку, обдав запахом «Унисекса». Хоть эта туалетная вода и задумана ее создателем Кевином Кляйном как универсальное средство для придания пикантной свежести и женщинам, и мужчинам, тем не менее, последние, пользующиеся ею, имеют большие шансы навсегда остаться вне поля моего внимания. Правда, этот Артем, сходу просекла я, вполне бы мог заинтересовать меня с определенной точки зрения, не будь он любовником моей матери. Это я поняла по тому, как он ко мне прикоснулся. Ну да, он был из породы мужчин, которые знают, как сделать приятно женщине. Более того, - а это весьма существенная подробность, - они сами получают от этого удовольствие. В наше время подавляющее большинство самцов бесповоротно избаловано своими подружками и лично для меня представляют ноль интереса. Увы, многие из женщин готовы в постели на все, лишь бы удержать возле себя мужчину.
- Забыла тебе сказать: у нас сегодня в некотором роде помолвка. – Матушка улыбнулась мне виновато. – Через полчаса приедут Лиза с Эдиком. Ты еще вполне успеешь привести себя в порядок.
- Прости, но я не знала…
- Все в порядке, дочура. Никаких торжеств по случаю и так далее. Поужинаем в тесном семейном кругу, посплетничаем. Уверена, Лиза будет рада тебе. Когда-то вы с ней были очень дружны.
Было дело. Я сидела перед зеркалом в спальне, пытаясь привести себя в пристойный вид, и вспоминала, как отсиживалась на даче у Лизиной тетки после особенно крутых загулов с битьем посуды, оконных витрин и прочих хрупких предметов, которые в определенном состоянии вызывают у меня жуткое раздражение. Сейчас мне было приятно вспоминать тот период моей жизни – он была ясен, как майское небо и безмятежен, как судьба дебила. Я бы с удовольствием вернулась в него и изо всех сил попыталась избежать того, чего мне, увы, избежать не удалось. В тот период нас с Лизой связывали простые сестринские отношения. Если только в этой жизни бывает что-нибудь простое.
А потом появился Станислав. Я тряхнула головой. Ну почему мои мысли все время возвращаются к нему? Ведь его, моего Станислава, больше в природе не существует. Это я поняла безошибочно, положив час назад телефонную трубку с его жалким блеющим голосом. Кстати, он никогда не был моим, и в этом состояла вся прелесть наших отношений, хотя, наверное, ничего прелестного в них не было. Теперь Станислав стал чьим-то – я поняла это по некоторым новым интонациям его голоса, этому несколько раз проскользнувшему «мы», когда он рассказывал о своей выставке в Хельсинки. Но ведь я приехала или вернулась – какая разница? – в Москву не ради Станислава, а?.. Я задумчиво и очень больно кусала нижнюю губу. Хуже всего то, что я боялась сказать правду самой себе.
…В старших классах я училась кое-как. Волею судьбы я оказалась на территории, где была элитная школа, а потому компания подобралась что надо – детки, а в основном внуки разных высокопоставленных особ. Попросту выражаясь, веселый сброд без царя в голове.
Дома на меня почти не обращали внимания: матушка постоянно была в работе и в мелких любовных интрижках. Что касается бабушки по материнской линии – по отцовской я в глаза не видела ни одного родственничка, - то она целыми днями просиживала возле окна, подперев рукой щеку и время от времени изрекая глубокомысленно: «Ну и скукотища жить на этом свете».
В ту пору мне было совсем не скучно жить. В компанию избранных я была допущена не благодаря своему происхождению и прочим привилегиям, а только потому, что считалась самой красивой девушкой в нашем классе И, вероятно, во всей школе.
Как ни странно, но я, не получившая в семье никаких моральных и нравственных напутствий, совсем не спешила расстаться со своей драгоценной невинностью. Хотя, если мне не изменяет память, все или почти все девочки из нашей школы еще в восьмых-девятых классах вкусили массу удовольствий и разочарований на почве секса. Я чего-то боялась. Это сидело во мне очень глубоко, и я не могла выразить свои страхи конкретно. Мне нравился кое-кто из моих одноклассников, но когда дело доходило до самых обычных поцелуев, за которыми, как я знала, непременно должно было последовать что-то другое, я, образно выражаясь, делала ноги. Быть может, этот страх передался мне с кровью кого-то из моих пра-пра бабушек, изнасилованной в горной пещере Кавказа либо в болотистой лесной чащобе средней полосы.
Как ни странно, но мое поведение большинству моих знакомых казалось верхом экстравагантности и вызывало уважение. Особенно со стороны мужского пола. Девчонки, думаю, считали меня фригидной, либо в лучшем случае, дебилкой. Что касается парней, то они в моем присутствии обсуждали достоинства и недостатки своих подружек и вообще считали меня без натяжек своей. В ту пору меня это устраивало.
Наша компашка кочевала из квартиры в квартиру. Помню, иногда мы упивались до чертиков. Когда кому-то обламывались бабки, заваливались в ресторан, откуда частенько в полном составе перекочевывали в ближайшее отделение милиции. До поры до времени все это мне было до фонаря.
Однажды Толясик по прозвищу Муха в Рюмке – он был внучатым племянником не то Подгорного, не то кого-то еще из наших мастодонтов, точно не помню, - позвал нас к себе на дачу. Дело было в самом конце мая. Мы уже учились в десятом и нас распустили на каникулы, пардон, на подготовку к выпускным экзаменам.
Жарища стояла как где-нибудь на Занзибаре или в Коломбо. Я отведала разных коктейлей, которые смешивал бородатый мужик в толстовке. Его звали Жорой, и он обитал где-то в здешних краях. Слегка протрезвев, мы повалили кататься на катере по озеру, стояли по очереди у штурвала, горланили песни, ныряли прямо в одежде в воду. Потом я улеглась на койку в тесной душной каюте – на соседней похрапывал Толясик, - и сходу отрубилась. Проснулась от холода. В иллюминаторе стояла большая угрюмо-желтая луна.
По противоположной стене каюты метнулась чья-то тень, и я почувствовала на своей ноге горячую потную ладонь.
- Толясик? Неужели тебе жарко? А я как в сугробе лежу. Слушай, там нет случайно одеяла? Ты что, осатанел? Мне же больно!
Я рывком высвободила ногу из цепких, не желающих разжиматься пальцев. Вскочила, одернула юбку.
- Я согрею тебя, девочка, - услыхала я незнакомый голос. Парень держался в тени, и я не могла разглядеть его лица. – Иди сюда. Тебе будет хорошо со мной.
- Кто ты?
Я почувствовала, как мой живот наполняется противным холодком страха.
- Тот, кто необходим тебе в данную минуту. – Он шевельнулся. Я увидала тень бороды на противоположной стене и догадалась, что это был мужик в толстовке. – Иди же сюда. Или ты хочешь, чтобы я взял тебя силой? Знаю я таких любительниц острых ощущений.
Он рассмеялся низко и хрипло и вышел из тени. Он был в одних плавках и весь волосатый. Я невольно обратила внимание на большой бугор у него между ног и отчаянно завопила.
- Ну, ну, не будем строить из себя целочку. Я наблюдал за тобой весь день. Ты самая сексапильная женщина в этой компании сопливых мальчишек и девчонок. Вероятно, ты сама еще это не просекла, либо ловко притворяешься, чтобы меня распалить. Но я и так уже готов.
Он сделал шаг в мою сторону, широко расставил руки. Я влипла спиной в холодный пластик двери, нащупала ручку. Она вертелась вокруг своей оси, но дверь оставалась закрытой.
- Помогите! – закричала я.
- Если ты на самом деле девственница, я избавлю тебя от этого глупого пережитка куда искусней, чем твои сопливые приятели. Сама потом будешь благодарить меня за то, что я ввел тебя в полный удовольствий мир секса. Ну же, девочка, расслабься.
Он сделал еще шаг, положил обе руки мне на плечи и больно вдавил в живот свой огромный член.
Я стучала босыми пятками в дверь и что-то орала, а он разорвал на мне блузку и стал кусать грудь. Потом мы очутились на койке. У меня уже не осталось сил сопротивляться, и через какое-то время я отключилась.
Я пришла в себя от шума. В каюте дрались. Судя по интенсивности ударов, не на жизнь, а на смерть. Катер качало из стороны в сторону, и я почувствовала, как к горлу подкатился ком тошноты.
Меня вырвало, и я снова отключилась. Видимо, я пришла в себя от яркого света. С большим трудом открыла глаза. Надо мной стоял незнакомый парень с длинными мокрыми волосами и окровавленной щекой.
- Тебе очень плохо? – спросил он и осторожно присел на край койки.
- Не знаю.
Меня снова затошнило. Он помог мне встать, поддерживая за плечи, вывел на палубу. Меня вывернуло за борт, и он обтер меня с ног до головы мокрой тряпкой. Нежно и заботливо, словно я была маленьким ребенком.
- Меня изнасиловали, - прошептала я. – Думаю, тебе противно быть со мной рядом.
- С чего ты взяла? – Парень изумленно поднял брови. – Если хочешь знать, я сам появился на свет в результате подобного вандализма.
- Только не это. – Я зажмурила глаза и замотала головой. – Нет, нет…
- Тебе нужно поплавать в озере. Говорят, это помогает. Пошли.
Он взял меня за обе руки и потащил на нос катера. Взявшись за руки, мы нырнули в маслянисто поблескивающую воду. Помню, я больно ударилась животом о ее поверхность.
- Поплавай еще, - велел парень, когда я сделала попытку взобраться на катер. – Я сейчас попрошу водяного, чтобы тебя пронесло.
Он сложил руки домиком и нырнул, показав мне голую задницу. Меня это жутко рассмешило. Смех перешел в настоящую истерику. Парень втащил меня на катер и сказал, заворачивая в махровое полотенце:
- Водяной говорит, ничего не было. Тебе все приснилось. Кстати, меня зовут Станислав. С непременным ударением на «и».
- Карина. Без всякого ударения. Где ты был раньше, Станислав?
- Спал в гамаке и видел сон про нимфу, которую преследует сатир. Мне все казалось, что он ее не догонит, и я медлил, наслаждаясь грацией ее испуганных движений. Потом она закричала, моля о помощи. Я бросился в озеро и поплыл на ее зов. Прости, если я оказался нерасторопным. Но ты сама во многом виновата. Присутствие красивой женщины в пространстве, над которым царит во всей своей красе покровительница богини любви, превращает нашего падкого на удовольствия брата в пещерного обитателя.
- Я мало что помню. Мы пили, катались по озеру, а потом я просто отрубилась.
- Мы? Уж не имеешь ли ты в виду тот сброд с правительственной дачи?
- Они мои друзья, - сказала я обиженно. – Наверное, они тоже отрубились.
- А где твой бой-френд?
- Нет у меня никакого бой-френда. Я сама по себе.
- Не может такого быть. – Станислав обнял меня за плечи, привлек к себе. – Трудно поверить, что у девушки с таким романтичным именем и ногами Артемиды нет бой-френда. Что ж, на этом свете еще не перевелись чудеса. Выпить хочешь?
- Очень.
- Я тоже. Но здесь, похоже, высосали все до последней капли. – Станислав поддел ногой пустую бутылку, которая, описав полукруг в воздухе, плюхнулась в поджелтенную луной гладь озера. – Сейчас схожу на корму и отдам концы.
- Я с тобой.
Я схватилась за его плечо обеими руками.
- Спокойней, детка. – Станислав улыбнулся мне ласково и ободряюще. – Тот неандерталец наверняка зализывает раны в каких-нибудь вонючих кустах на берегу.
- Все равно я с тобой. – Меня качнуло, и он подхватил налету мое сотрясаемое крупной дрожью тело. – Ладно, идем. Согласно навигационным законам, якорь должен быть на корме, верно? Правда, эта посудина вряд ли годится для чего-то другого, кроме пьяных оргий кремлевских недоносков. – Он ловко вытащил тяжелую противно скрежещущую цепь, на конце которой оказался якорь и пластмассовый пакет, полный бутылок и банок с пивом. – Это нам подарок от сатира. – Станислав тут же откупорил две банки, одну дал мне. Я не смогла сделать ни одного глотка.
- Не расстраивайся. – Он похлопал меня по плечу. – Самая обыкновенная кобылья моча. Сейчас мы попробуем завести этот чертов мотор и пристанем к тому берегу, где есть кое-что интересней.
Он подмигнул мне и дернул за какой-то рычаг под штурвалом. Мотор взревел так оглушительно, что я решила, будто наступил конец света.
Через каких-нибудь десять минут мы уже сидели в небольшом домике на медвежьей шкуре возле камина, который Станислав затопил в одну минуту. Он достал откуда-то бутылку красного вина – пузатую и запыленную – разлил вино по хрустальным фужерам. Мы ели прямо из сковородки холодную жареную картошку с солеными огурцами. Я постепенно согрелась и перестала дрожать. И на душе как будто просветлело. Только мучила мысль о том, что я могу забеременеть.
- Выше нос, Карина. – Станислав произнес мое имя с ударение на первом «а», отчего оно показалось мне ослепительно красивым. - Того, о чем ты сейчас подумала, не случится. По крайней мере, в ближайшее время.
- А если?..
Я удрученно смотрела на пламя, лениво полизывающее березовые поленья.
- Если бы человечество верило во всякие «если», мы бы до сих пор строили Вавилонскую башню. – Он встал и вернулся через минуту с початой бутылкой водки. – Пей, - велел он мне, протягивая до краев налитый фужер. – Зажмурь глаза и до дна. А я буду шептать молитвы.
Меня здорово развезло, и я лежала, упершись головой в колени Станислава. Я видела себя маленькой девочкой на берегу моря. На мне не было ничего, кроме панамки. Обычно я вижу себя голой перед тем, как заболеть или перед большими неприятностями. Я сказала об этом Станиславу.
- Ты не заболеешь. Что касается неприятностей, то это я. – Он улыбнулся и потрепал меня по щеке. – Я буду самой большой неприятностью в твоей жизни. Тут уж ничего не поделаешь.
- Я рада, что встретила тебя.
- Не делай скоропалительных выводов. Впрочем, от нас с тобой уже ничего не зависит. Шестеренки судьбы набирают скорость. Я слышу их зловещий скрип.
- Я не верю в судьбу. Если предположить, что за нас расписали все до нашего рождения, жить станет совсем неинтересно.
- Наоборот, моя девочка. Тебе дают возможность вступить в борьбу с невидимыми силами и заставить шестеренки крутиться в нужном тебе направлении. Разумеется, это чревато последствиями, но я, к примеру, ничего не боюсь.
- А я, как ни странно, не хочу в своей судьбе что-либо менять. Пускай в ней останется даже этот бородач.
- Умница. – Он наклонился и поцеловал меня в лоб. – Презираю тех, кто льет горючие слезы над прошлым. Болваны тупоголовые.
Потом я заснула. Проснулась на рассвете и увидела на медвежьей шкуре большое красное пятно. Это была моя кровь.
Я громко вскрикнула. Станислав, который лежал ко мне спиной, спросил, не поворачивая головы:
- Привидение увидела?
- Вроде этого. Твой водяной был прав. У тебя есть вата?
Он притащил махровое полотенце и ловко разрезал его на ровные квадраты. Весело подмигнул мне и сказал:
- Я назову этот рассвет кровавым. Похоже, он войдет в историю как трагическое событие. Дело в том, что Земля лишилась прелестнейшего из своих созданий. Ей долго не удастся оправиться от этой потери.
- Что ты несешь? Это самый счастливый рассвет в моей жизни, - сказала я и сладко зевнула.
- Увы, ты не можешь себе представить всех последствий случившегося. Мальчик, которого ты должна была родить, наверняка оказался бы спасителем отечества. Или, по крайней мере, его губителем. Существует теория согласно которой дети, появившиеся на свет в результате насилия, наделены особыми талантами и даже гениальностью. В теплых супружеских постельках, как правило, получают путевку в жизнь педики и прочая шваль.
Мы снова заснули. Потом пили вино, кажется, водку тоже. Станислав много говорил. Он был очень образованным, как мне тогда казалось, человеком: знал античную историю, немецкую философию и прочие интеллектуальные штуки. Я разоткровенничалась. Пожаловалась, что никому не нужна, даже собственным матери и бабушке.
- Это часто случается в нашем мире, - задумчиво сказал он. – Я тоже не нужен отцу. Даже мешаю ему жить, хоть мы и видимся в год раз, а то и реже. Я объясняю это очень просто: большинство из нас появляется на свет в результате обычного сексуального влечения, а не любви. Дети любви – это экзотические цветы, а мы с тобой настоящие сорняки. Однако мы обладаем куда более сильным запасом жизненной энергии, чем те, кто вырос в теплице. К тому же, не обремененные любовью ближних, мы обычно идем напролом, не оглядываясь. А потому не следует драматизировать ситуацию
- Мне не хватает материнской любви. Мне кажется, если бы мать любила меня так, как я этого хочу, моя жизнь сложилась бы иначе. По крайней мере, я не стала бы пьянчужкой.
- Что ж, тогда бы ты пополнила и без того многочисленное стадо серых баранов и овец, остерегающихся выйти за рамки земного притяжения. – Станислав положил в камин два полена, кинул стопку каких-то бумаг. Огонь вспыхнул с яростной силой. Он был настоящим Прометеем, этот Станислав. – Я люблю алкоголь за то, что он раскрепощает, заставляет отмести в сторону сор условностей и комплексов. И дает возможность хотя бы на короткое время избавиться от рабства земного притяжения. Я уверен, кое-кто из нас прилетел на эту планету с далеких звезд, где не существует никакого притяжения. У Земли свои законы, она диктует их всем, кто ее населяет, но не все хотят им подчиняться. А ты помнишь ту звезду, с которой прилетела?..
Экзамены я сдала условно – просто появлялась на них и получала причитающийся мне «уд». В элитной школе не могло быть второгодников. Мне повезло, что этот закон был незыблем, как земное притяжение. С каждым днем Станислав занимал все больше места в моем сердце. Хотя наши отношения складывались далеко не безмятежно…
Мои воспоминания прервал звонок в прихожей. Я знала, что это Лиза. Я хотела и в то же время боялась встречи с ней.
- У тебя появился второй план, - сказала Лиза, стиснув меня в своих крепких объятьях. – Но если говорить по крупному гамбургскому счету, как выражается Эдуард, ты осталась такой же, какой была всегда, несмотря на этот супер экзотический цвет волос. Я всегда знала, рано или поздно ты превратишься в настоящую Жар-птицу. – В глазах Лизы блеснули слезы. – Могла хотя бы открытку прислать.
- Могла. – Я изо всех сил старалась не думать о том, о чем сейчас подумала Лиза. Оказалось, очень трудно удержаться на этой зыбкой грани, разделяющие воспоминания с забвением. – У меня неразборчивый почерк. Надеюсь, ты меня простишь.
- А куда мне деваться? – Лиза шумно высморкалась в платок. – Все никак не приду в себя после гриппа. Эдик, ты взял мой отривин?
Этот Эдуард, Эдик – я знала его с детства, - был давно влюблен в Лизу, которая, мне казалось, не отвечала ему взаимностью. Они вместе ходили в театры и по гостям, но жили врозь. Эта расстановка сил казалась мне столь же незыблемой, как кремлевские стены. Выходит, они тоже могут дать трещину и даже завалиться. Не скрою, это открытие глубоко и надолго меня разочаровало.
- Не спеши с выводами, Малыш, - сказала Лиза, когда мы оказались вдвоем на кухне. – Если ты делишь с кем-то из них постель, это вовсе не означает, что ты впустила этого человека в сокровенные уголки своего существа. Хотя, признаюсь тебе как на духу, с возрастом этих уголков остается все меньше. Не хмурься, Малыш, прошу тебя.
- Я в полном порядке.
- Ну, конечно же. – Она окинула меня понимающим взглядом. – Осталась такой же романтичной. Как здорово, что ты себя сберегла. – Лиза вздохнула. – Мне это оказалось не под силу. Хотя…
Она сделала неопределенный жест рукой и поправила оборки своей жоржетовой блузки.
- Для кого сберегла? – вырвалось у меня прежде, чем я успела сообразить, что не стоит сразу открывать всю себя перед человеком, с которым не было никаких контактов более двух лет. Правда, когда-то Лиза была для меня близким существом.
- Прежде всего, для себя, Малыш. И только для себя. Как странно, что ты прилетела именно в этот день.
«Сегодня же первое марта», - вспомнила я и стиснула кулаки, чтобы не разреветься.
- Я так и не успела поблагодарить тебя за это, - сказала я и на какую-то долю секунды прижалась щекой к прикрытому фиолетовым жоржетом плечу Лизы. – Спасибо.
- Не стоит, роднуля. Эдик, где же отривин? – крикнула Лиза в прихожую. – Мой нос совсем вышел из строя.
Я отвернулась к темному окну, за которым мигали красные огоньки машин. Я вдруг остро пожалела о том, что вернулась в Москву.
* * *
- Если ты не хочешь, чтобы я смотрел на тебя обнаженную, мы поступим следующим образом. – Станислав вышел из комнаты и вернулся с большим зеркалом в руках. Оно наверняка было тяжелым – старинное, да еще в дубовой раме. Станислав нес его с такой легкостью, словно это был лист фанеры или кусок обычного стекла. Он обладал нечеловеческой силой, и я поняла это с первых минут нашего знакомства. Он прислонил зеркало к стене напротив меня. Слегка повернул влево. Я понравилась себе в этом зеркале. Ну да, рамка придала моей красоте классическую завершенность.
- Но все равно там буду я – мое лицо и мое тело, - попыталась возразить я.
- Ошибаешься, Карина. – Теперь он произнес мое имя с ударением на последнем «а». Он называл меня по-разному, в зависимости от своего настроения. И я каждый раз чувствовала себя другой женщиной. – Да, моя милая, ты здорово ошибаешься. – Он задумчиво смотрел в зеркало. – Это же другое измерение, понимаешь? За-зер-ка-лье. – Он сдвинул мольберт вправо, и теперь я видела его профиль. Во внешности Станислава мне нравилось все, кроме подбородка, в котором была какая-то незавершенность. – Ну же, давай сорвем эту гнусную тряпку.
- Не могу, - прошептала я, еще крепче прижимая к груди свою зеленую шелковую юбку. – Хоть убей – не могу.
Станислав рывком выхватил у меня из рук юбку, швырнул на пол и в следующее мгновение уже очутился возле мольберта.
- Смотри, там нимфа на лужайке. Светит солнце, благоухают жасминовые кусты, где-то вдали тихо журчит ручей. – Его карандаш стремительно двигался по большому листу бумаги, прикрепленному к мольберту кнопками. – Она никого не ждет, но, пожалуй, была бы рада появлению Аполлона или хотя бы Марсия. – Он скорчил смешную рожу и подмигнул моему отражению в зеркале. – Ау, красавица, я иду. Расчеши еще раз свои роскошные кудри, укрась их полевыми цветами и попей холодной водицы – скоро тебе будет очень жарко. – Он озорно хохотнул. – Я так и назову это: «В ожидании свидания». Фу, как пошло и банально. Лучше это назвать… - Станислав задумался на несколько секунд, наморщив свой гладкий лоб. – «Тоска по фаллосу». Они офигеют, если я выставлю это в нашем зале. Кстати, у нас с тобой еще есть бутылка вина и сыр. Думаю, это будет очень кстати.
Он вышел на кухню, а я подняла с пола юбку и прикрыла ею грудь. Мы со Станиславом были знакомы уже почти месяц, но я с каждым днем стеснялась его все больше и больше. Вероятно, нам давно пора было стать любовниками в прямом смысле этого слова, но я не могла первая сделать шаг навстречу. Тогда мне казалось, что Станислав мной брезгует. Может, оно так и было. Хотя он не переставал восхищаться моей красотой и петь дифирамбы моему телу.
- Ты испортила мою будущую картину, - Станислав сорвал с мольберта лист, скомкал его и швырнул в угол. – Зачем ты это сделала?
- Прости. Я думала…
- Постой. – Он сощурил глаза. – Ты сидишь не как нимфа, а как старая дева в ожидании жениха. – Он расхохотался своей остроте. – Вытяни правую ногу, голову чуть-чуть влево. Облокотись на спинку и прикрой глаза. Вот так. – Он вырвал из моих рук юбку и швырнул ее в тот же угол, где валялся испорченный лист бумаги. – Пей. – Он сунул мне в руку бокал. – Только до дна. – Когда я это сделала, он снова налил мне вина. – Этот тоже до дна. У тебя должны быть не испуганные, а похотливые глаза. Секс – это наслаждение, а не ужас и боль. Тем более, вы с сатиром давно этим занимаетесь, и ты убегаешь от него только чтобы распалить в нем похоть. Боже, как я хочу тебя. – Его бокал тоже полетел в тот угол, где уже валялся карандашный набросок и моя шелковая юбка. – Почему ты меня боишься?
- Не знаю. Вообще-то я тебя не боюсь.
Я смело глянула ему в глаза. Он стащил свои джинсы, сел на пол и потянул меня за обе руки. Едва его фаллос коснулся внутренней стороны моей ноги, как зазвонил телефон.
- Проклятье! – Он вскочил. – Это может быть из министерства культуры.
Станислав бросился в коридор, и меня вдруг охватили разочарование и опустошенность. Оказывается, я тоже очень хотела его, но почему-то не догадывалась об этом.
- Через час за нами приедет Толясик. – Станислав стоял на пороге в одной майке. – Придется ехать – там будет куча красивых баб и выпивки. – Он больше не смотрел в мою сторону, и я сглотнула слезы. – Некоторые моменты исчезают безвозвратно. – Он надел джинсы, застегнул молнию. – Почему-то мы с тобой никак не можем словить этот божественный кайф, без которого секс напоминает мне езду на велосипеде. Проклятое притяжение. – Он несколько раз топнул ногой по полу. – Ты очень красивая девушка, но в тебе не хватает чего-то такого, от чего у меня внутри должен запылать огонь. Три минуты назад мне показалось, будто он начинает разгораться, но тут зазвонил этот треклятый телефон. – Он наклонился надо мной, посмотрел мне в глаза. – Не расстраивайся, ладно? Ты тоже должна ощутить в себе этот огонь. Ты его ощутишь, моя Карина. Тьфу, черт, я совсем забыл, что в комнате холодно. – Он кинул мне какой-то замызганный свитер, который был мне почти до колен. – Ты еще совсем маленькая девочка, а мне нужна настоящая женщина. Похотливая. Развращенная. Искусная в любовных делах. Но мне очень хочется сохранить тебя чистой. Какой парадокс. Неужели я в тебя влюбился?
Он расхаживал по комнате, то и дело, как мне казалось, с опаской поглядывая в мою сторону.
- Я… тебя люблю, - выдавила из себя я.
- Любишь? – Он остановился посередине комнаты и посмотрел на меня так, словно увидел впервые. – А тебе известно, что такое любовь?
- Может, и не известно. Но я буду стараться.
- Это очень большая ответственность. Правда, ты женщина и вряд ли это понимаешь.
Он сказал это почти зло.
- Я понимаю больше, чем ты.
- Вряд ли. Наверняка венцом любви ты представляешь семейную жизнь, то есть вынужденное сосуществование двух
давно охладевших друг к другу особей в ограниченном пространстве, населенном требующими своего места под солнцем детками, вечно появляющимися некстати родственничками, а главное самыми изощренными ограничениями свободы. Ты себе так это представляешь, признайся?
- Я никогда не думала о нашем совместном будущем, - честно сказала я. – Мне бы тоже не хотелось обременять себя семейными проблемами.
- Вы все поначалу так говорите, а потом начинается. - Станислав безнадежно махнул рукой. – Я был влюблен в девушку. Это теперь я понимаю, что сам выдумал и ее, и свою любовь к ней. Я даже подумывал жениться на ней. Я еще учился в институте. Неустроенный быт, постоянная голодуха, отсутствие собственного угла – все это вынуждает человека мечтать об обратном. К счастью, дальше грез дело не дошло. Говорят, Светлана сейчас гостит в Желтых Столбах. Возможно, в этом есть доля моей вины, но, признаться честно, роль жертвы не мое амплуа. – Он вдруг сел рядом, обнял меня за плечи. – Зачем я говорю тебе все это, а? Вот кретин. Да люби себе на здоровье. Нет, ты всегда люби меня, слышишь? Я уже не могу представить себе наш мир без твоей тихой ненавязчивой любви.
Он наклонился и поцеловал меня в губы. Мы еще ни разу не целовались по-настоящему – иногда по пьяному делу облизывали друг друга, но это не в счет. Его поцелуй был осторожным и совсем безвкусным. Мне не захотелось на него отвечать.
- Вот ты какая. – Он потрепал меня по щеке. – Все или ничего, да? В этом отношении ты очень похожа на меня. Но все равно ты, женщина, всегда останешься на ступеньку или даже две ниже настоящего мужчины. Так задумано самим Господом. Все-таки он был не глупый чувак.
- Мне тоже нужно ехать к Толясику?
- А как же? Если я появлюсь в свете без тебя, пойдут всякие толки и сплетни. Меня устраивает твоя компания, ясно? Все думают, что мы только и делаем, что день и ночь занимаемся любовью. Ну и пес с ними. Не всем дано понять, что между мужчиной и женщиной может существовать сотни вариантов любовно-дружеских отношений. Хотя, если на духу, я не склонен доверять женщине-другу. Любовнице тоже. Постой, ты должна иметь достойный вид. – Станислав достал из шкафа лохматый белоснежный парик а ля помпадур, напялил мне на голову. – Роскошно. Так и пойдешь в этом свитере.
- Но он весь в краске.
- Вот и замечательно. Ведь ты подружка художника. Согласен, не все это поймут, зато разговоров хватит на неделю.
- Я надену трусы.
- Ни в коем случае. – Он расхохотался. – Думаешь, они спасут тебя от очередного акта вандализма?
- Разве ты позволишь этому случиться?
- Думаю, что не позволю. А там кто его знает. По крайней мере, не уступлю тебя очередному неандертальцу.
- Ты говоришь так, словно я кукла или какая-то вещь.
- А кто ты?
Он снова потрепал меня по щеке. Этот жест показался мне оскорбительным, и я отпихнула его руку.
- Ого, начинаешь огрызаться. Не рановато ли?
- Не хочу ехать на эту попойку.
- Поедешь. Я этого хочу.
- А если нет?
Он взял меня обеими руками за горло и заставил посмотреть ему в глаза. Мне казалось, он шутит, но его зрачки были похожи на два стальных буравчика.
* * *
- Сегодняшний мятеж против законов земного притяжения обещает быть грандиозным по своему размаху, - сказал Станислав, когда мы ехали в машине, набитой коробками с едой и выпивкой. Мы сидели на заднем сидении «волги», и я видела в зеркальце впереди свои пышные белоснежные кудри и завистливые глаза Ритки, подружки Толясика Муха в Рюмке. Станислав по-хозяйски положил руку мне на плечо, привлек к себе, то и дело поглаживая мне шею и грудь. В данной ситуации его ласки мне были безразличны и даже неприятны. Но я покорно их сносила. По-видимому, именно благодаря моему необычному наряду Станислав оказался в центре внимания общественности, чем и поспешил воспользоваться. Ему внимали, а в наше время это такая непозволительная роскошь. – Утром усталый путник постучит своей загорелой и обветренной всеми ветрами рукой в дверь моей скромной хижины с видом на альпийские пастбища, и я расскажу ему о тех людях, с которыми веселился, пил вино, любовался красивыми женщинами, пышным закатом и унылым дождем, - философствовал Станислав. - Он будет слушать меня внимательно и даже с завистью. Я угощу его остатками своего скромного ужина, налью терпкого деревенского вина, повешу на каминную решетку его забрызганный грязью плащ. А потом он подтолкнет меня к мольберту и заставит написать акварель либо этюд маслом. Уверяю вас, это будет настоящий шедевр.
- Ты считаешь, муза посещает только алкашей? – поинтересовался сидевший за рулем Родик Коктейль всмятку.
- У меня нет привычки принимать у себя по утрам незнакомых женщин, - парировал Станислав. – А тем более проституток вроде твоей музы. Я сказал, он постучит в дверь моей скромной хижины своей загорелой и обветренной всеми ветрами рукой. Он, понимаешь? Ибо настоящее искусство творят мужчины, а не женщины. Женщины создают для нас декорации и наполняют атмосферу запахами своих экзотических капризов. Женщина и искусство так же несовместимы, как керосин и шампанское. Коктейль Всмятку, признайся, тебе известна хоть одна женщина-творец? Мне, клянусь своими будущими детьми, не известна.
Он наклонился и громко поцеловал меня в ухо.
- Мы вас создаем, - подала голос Рита. – Такими, какими желаем видеть. Мы лепим вас неустанно, придавая грубой глине блеск и изящество тончайшего фарфора.
- Нет, ты тоже разрушительница, - сказал Станислав и достал из стоявшей в ногах сумки бутылку клюквенной настойки. – Хочу выпить за разрушителей. Если бы никто не разрушал, Земля бы давно превратилась в кладбище скучных однообразных построек в стиле позднего Хрущева. Итак, предлагаю тост за всех женщин мира…
Ночью Станислав пришел на террасу, где кроме меня дрыхли прямо на полу еще двое или трое изрядно подвыпивших гостей, уселся в ногах моей тахты. К тому времени я уже почти протрезвела.
- Плохи дела, - прошептал он и жалко сгорбил свою обычно прямую спину.
- Может, что-то можно поправить? Мне кажется, где-то должен быть вермут и, возможно, «Капри».
- Не переношу эту приторную дрянь в такой чистый предрассветный час, когда небо целует грудь своей любимой женщины Земли, наслаждаясь ее целомудренными запахами. Я не целовал ей грудь. Клянусь тебе своим талантом – не целовал. Но я, увы, с ней переспал.
- С кем? – упавшим шепотом спросила я.
- С Жанкой. Скажи, ну почему ты не могла стать принцессой этого бала? У тебя есть для этого все задатки. Жанка дура, но она наглая и беспардонная, как американские пехотинцы. Ее сегодня все хотели, но она досталась одному мне. Я не получил от этого ни малейшего удовольствия, поверь.
- Хочу выпить, - жалобно простонала я.
- Сию минуту организуем. – Станислав даже не пошевелился. – Ты стояла в стороне, потом я совсем потерял тебя из вида, увлекшись созерцанием ее наглых и слишком доступных прелестей. А ведь поначалу я представлял не ее, а тебя, танцующей на лужайке под музыку теплого ветра и аромат цветов. Ты была в длинной тунике и босиком. Они все пожирали тебя похотливыми взглядами, но я знал: ты принадлежишь только мне. Я мог не бояться, что ты мне изменишь. Знаешь, лучше бы я боялся – страх потерять понравившуюся женщину всегда превращает меня в ее верного рыцаря. Я хочу быть твоим рыцарем, понимаешь?
- Черт возьми, но ведь ты обещал принести мне выпивку! – вырвалось у меня вместе с рыданием. – Терпеть не могу кающихся алкоголиков с их слюнявыми исповедями про белого бычка.
Станислав посмотрел на меня с любопытством. Я еще ни разу не разговаривала с ним подобным образом - я была покорной. Теперь я поняла, что быть покорной с мужчинами еще тяжелей, чем пытаться затащить на гору огромный валун, что не удалось даже бедняге Сизифу. Увы, одно дело понять, другое – воплотить это понимание в жизнь.
- Сейчас принесу. – Станислав вернулся через несколько минут, которые показались мне вечностью самых изощренных пыток, неся в вытянутой руке бутылку «Капри». Мы по очереди прикладывались к ее горлышку, пока бутылка не опустела. Потом он лег рядом со мной и прошептал: - Только я не хочу, чтобы она стала тобой. И наоборот тоже. Пускай все остается, как есть…
* * *
Лиза взяла мою руку в обе свои, крепко сжала.
- А теперь, Малыш, рассказывай.
Мы сидели в ресторанчике на Старом Арбате и пили шампанское. Это была прихоть Лизы. Раньше, помню, мы с ней часто пили шампанское.
- Откуда начинать?
- Откуда считаешь нужным. Я видела тебя в последний раз два года и три месяца тому назад, то есть второго декабря одна тысяча девятьсот лохматого года.
- Не может быть. Мне казалось, мы с тобой не виделись… с того дня.
- Я видела тебя, роднуля. Издалека и в бинокль. – Лиза бережно положила на черную поверхность стола мою руку. – Дело было в Большом на «Жизели», если мне не изменяет память. Хотя, вполне вероятно, это был какой-то другой балет. Ты же знаешь, у меня неважная память на события внешней жизни.
- Это была «Жизель». – Я медленно выпила шампанское и повертела в руке пустой бокал. – Правда, я совсем не помню, кто танцевал главные партии.
- Не имеет значения. – Лиза смотрела на меня ласковыми глазами. – Выходит, ты уехала из Москвы с тем красивым высоким мулатом?
- Да. Хотя у меня не было с Аристотелем интима. Он голубой.
- Я так и поняла, Малыш. То есть, к моменту твоего бегства из Москвы у тебя не было никого, верно?
- Верно. Но ты сама понимаешь: монашеский образ жизни не моя стихия.
- Это ты зря. Я уверена, это стихия каждой нормальной женщины, живущей сердцем, а не рассудком. Мне всегда казалось, что ты принадлежишь именно к этой благородной породе.
- А к какой породе принадлежишь ты, Лиза?
- К той же самой, Малыш. Что касается Эдуарда, я поняла, что лучше его мне уже никого не встретить. А ведь дело идет к старости.
- Какая патетика. – Я даже рассмеялась. – Эдуард напоминает мне протестантского священника, случайно забредшего в бордель. Встречала я и таких. Как говорится, и хочется, и колется.
- Понимаешь, Малыш, у Эдика, по крайней мере, присутствует нечто, смахивающее на моральные устои.
- Разве я это отрицаю? Сама понимаю: лучше есть с треснутой тарелки, чем с газеты.
- Что ж, наверное, ты права. - Лиза поежилась. – Наш мир не очень приспособлен для счастья. А тем более для любви. Ладно, рассказывай, что было после второго декабря одна тысяча девятьсот лохматого года.
Я закрыла глаза. Лиза была права: мне необходимо высказаться. Но я не знала, с чего начать.
- Если откровенно, мне показалось странным, что Станислав ни с того, ни с сего взял и лег тогда в больницу, - услыхала я голос Лизы.
- У него было воспаление почечных лоханок. – Я открыла глаза и посмотрела в сторону бара, возле которого толпилась молодежь. Эти парни и девушки были на каких-нибудь шесть-восемь лет моложе меня, но я ощущала всей кожей, что между нами пропасть. Кожа у меня очень чувствительная, с этим ничего не поделаешь. Я подумала, что человека старит не возраст, а пережитое. – Ему сказали, что это заболевание можно вылечить только в стационаре, - сказала я, глядя в никуда перед собой.
- Предположим. Рассказывай с того момента, когда ты встретила в его палате эту Леру. Да, Малыш, я знаю, что ты встретила ее там, хотя мне об этом никто не говорил, даю тебе честное благородное.
- Я сразу почувствовала в ней врага, хотя на первых порах мы общались, можно сказать, дружелюбно. Представляешь, Станислав сказал, что она его родственница.
- Она доводится ему троюродной сестрой. Они вместе выросли.
Лиза разлила по бокалам остатки шампанского, и мы молча выпили, думая о своем.
- Мне кажется, это не имеет никакого отношения к тому, что в итоге произошло. Черт, конечно же, имеет. Человек, с которым ты рос, наверняка знает про тебя такое, чего ты сам не знаешь. Конечно, это дает преимущества. Очень большие. А я не умею играть на слабых струнах и избегать туго натянутых. – Я грустно усмехнулась. – Понимаешь, я не сразу учуяла опасность. Я каждый день приходила к Станиславу с бутылкой, и мы распивали ее тайком от всех. Даже от этой Леры.
…Станислав лежал в двухместной палате. Сосед оказался нормальным человеком и часто составлял нам компанию. Однажды он сказал:
- Вы похожи друг на друга, как близнецы. Только не внешне, упаси Боже. Вам нельзя быть мужем и женой.
- Ты так считаешь?
Станислав был искренне удивлен.
- Вы – вечные любовники. Не мне говорить вам о том, что брак навсегда убивает любовь. – Прежде, чем закрыть за собой дверь, он помешкал на пороге и едва заметно мне подмигнул. – Пошел сражаться на бильярде.
- Мужик прав на все сто. Но я не хочу тебя потерять.
- Почему ты решил, что можешь меня потерять?
- К двадцати пяти подавляющее большинство женщин становится женами. И ты станешь женой.
- С чего ты взял? Мне и так неплохо. – Я извлекла из сумки заветную чекушку. Она предназначалась на десерт вместе с любовными ласками. – Подвинься. Какая у тебя жесткая и короткая кровать.
- Скоро придет сестра.
- Черт с ней. Она тоже человек и любит все человеческое. – Я разлила водку по бумажным стаканчикам. – Давай выпьем за то, чтобы она споткнулась в коридоре и уронила свой шприц.
Станислав вздохнул и отвернулся к стенке.
- Так не может продолжаться вечно, - сказал он едва слышно.
- Как?
- Мы стареем, обрастаем болезнями. И это, - он поднес к губам стакан и сделал из него маленький глоток, - уже не всегда помогает преодолевать проклятое земное притяжение. Оказывается, у каждой силы есть свой предел. Как и у чувства.
- Я с тобой не согласна. Кстати, можно перейти на травку, - беззаботно, но вполне серьезно предложила я, сроду не употреблявшая наркотики. – У меня есть один знакомый, который может достать Мэри Джейн и даже кокаин.
- И что дальше? – Станислав выпил водку и скорчил недовольную гримасу. – Нарколечебница, психушка, кладбище, Ад.
- Существует вероятность, что мы с тобой можем загреметь в Рай.
Он слабо улыбнулся.
- Ты совсем не изменилась за эти годы.
- А с какой стати, спрашивается, я должна меняться? Разве я похожа на хамелеона?
Я смотрела на него с недоумением. Потом мне стало страшно. Ну да, я поняла каким-то десятым чутьем, что Станислав осуждает меня за то, что я совсем не изменилась.
- Мне очень жаль, что наш ребенок умер, - вдруг сказал он.
- Мы условились не вспоминать об этом.
Я пожалела, что принесла с собой мало выпивки. Мне казалось, в тот момент я одна могла выпить целую бутылку коньяка или водки.
- Он мне снится. Подходит к моей кровати и протягивает руку.
- Прекрати.
- Как-то я открыл глаза и увидел, как за ним закрывалась дверь. Он бежал по коридору. По-моему, он был босой. Наверное, ему там холодно и неуютно.
Я зажала ладонями уши и зажмурила глаза. Я сидела, неудобно поджав под себя ноги, и вслушивалась во все нараставший звон в моей голове. Когда он стал непереносимо громким, я разжала уши.
- Почему Лиза не отвезла тебя в больницу?
- Лиза тут не при чем. Ты не хотел, чтобы он появился на свет. Ты очень этого не хотел.
- Я заблуждался. Я очень ревновал тебя к нему. Ты не должна была меня слушаться.
- Может, все-таки хватит?
- Нет. Я всегда буду про это говорить. И сожалеть о том, что все случилось так, а не иначе.
- Но ты сам когда-то любил повторять, что сожалеть о каком-то проступке в прошлом все равно, что взбираться на вершину извергающегося вулкана. Мне не хочется быть подхваченной потоком огненной лавы.
- Уходи, - вдруг сказал он со злостью. – Я тебя ненавижу.
* * *
- Так и сказал?
Лиза смотрела на меня без сострадания. Напротив, в ее взгляде было торжество.
- Такое вряд ли можно придумать.
- Бедный мой Малыш. Почему ты не пришла в тот день ко мне?
Я отвернулась к окну, надеясь скрыть слезы. На колокольне церквушки напротив стоял парень в куртке нараспашку и смотрел мне в глаза. Я не смогла выдержать его взгляд.
- Не знаю. Вероятно, потому, что решила начать новую жизнь.
- Станислав догадывался о наших отношениях?
- Да. Но он не возражал. Или делал вид, что не возражает.
- Странно. – Мне показалось, что Лиза была разочарована. – Ладно, Малыш, продолжай. Прости, что я тебя перебила.
- Все в порядке.
Я снова посмотрела в сторону колокольни. Парень тер тряпкой самый большой колокол, и тот отвечал ему тихим благодарным гулом.
* * *
В тот вечер я попала в «Геликон». Я шла по улице просто так, куда глаза глядят. Меня остановил какой-то парень, предложил лишний билет. Это был Аристотель.
- Хочешь сменить обстановку, бэби? – спросил он на ломаном английском и вставил мне в рот зажженную сигарету. – Можешь не торопиться с ответом. Я не верю тем, кто принимает решения сходу.
- Хочу, - сказала я и с наслаждением откинулась на спинку кресла. – Мне плевать, веришь ты мне или нет.
- О, это уже вполне серьезный разговор. – Аристотель внимательно разглядывал меня из-под своих припухших век. – С визой никаких проблем. И когда отчаливаем?
- Хоть сейчас.
- А ты не боишься оказаться втянутой в, скажем так, некрасивую историю?
- Боюсь. Но это не твоя проблема.
- О`кей. Тогда мы поступим следующим образом. – Он достал из кармана визитку и дал ее мне. – Завтра утром позвонишь мне по этому телефону. В одиннадцать ровно.
- Не собираюсь тебе звонить.
- Но мы должны пойти в посольство вместе.
- Мы туда пойдем. Я останусь у тебя ночевать.
Отвечайте немедленно! У меня есть оружие!
Я не соврала. Я носила с собой маленький дамский «браунинг». Мне удалось провезти его через таможню, закопав в кучу колготок. Жизнь научила меня быть осторожной.
У мужчины в темно вишневом стеганом халате была впалая грудь и сутулые плечи. Меня поразил контраст: нездоровая землисто-желтая кожа и яркие живые глаза. Впрочем, они тут же погасли.
- Станислав! – воскликнула я. – Неужели это ты? Не может быть!
- А кто же еще? – Он криво усмехнулся. – Считаешь, я здорово изменился?
- Да. Мы все меняемся.
- Ты не изменилась. Стала еще красивей.
Он вздохнул и тяжело опустился в кресло, на спинке которого висела эта рубашка с вопросительными знаками.
- Что с тобой случилось? – вырвалось у меня.
Он глянул на меня настороженно.
- То, что должно было случиться. Я превратился в развалину. В никому не нужную рухлядь, понимаешь? Ее пока держат в доме из жалости, но наступит час, и вынесут на помойку. Чтобы не занимала места. Самое страшное, что Земля от этого вращаться не перестанет. И даже не вздрогнет, представляешь? А мне хочется, чтобы моя смерть стала вселенской катастрофой.
- Тебе нужно лечиться. Ты еще совсем молодой, - лепетала я.
- Лечиться? Ну, и что толку? Она показывала меня лучшим светилам. Говорят, обыкновенный перенапряг. То есть я сжег энергию, которая была предназначена на всю мою жизнь, в слишком сжатые сроки. – Он невесело усмехнулся. – Ты помнишь, сколько во мне было энергии?
Я кивнула.
- А ты, говорят, ослепительна. Хочу сам в этом убедиться. Подойди поближе. Я стал плоховато видеть.
Я автоматически повиновалась. Станислав протянул руку, намереваясь меня потрогать, как вдруг резко ее отдернул. Как от огня.
- Не для меня лакомство.
Он закрыл глаза и что-то прошептал.
- Нужно принять меры. Ты не можешь просто плыть по течению навстречу своей…
Я прикусила язык.
- Не могу? Почему ты так считаешь?
Он посмотрел на меня с иронией.
- Когда-то ты очень любил жизнь.
- Я и сейчас люблю ее. Вот только она меня не жалует. Взаимности не проявляет, как поется в той старой песне. Знаешь, почему?
Я смотрела на него как зачарованная.
- Ей надоели мои выкрутасы. Наобещал много, а сделал сущую ерунду. Ничего не сделал. Хотунцев умрет, и на его надгробном камне высекут: «Здесь покоится должник». Или: «Кредиторов просят не беспокоиться».
Он рассмеялся. Это был бесцветный и безвкусный смех.
- Но тебе совсем немного лет.
- Ты так считаешь? Спасибо, Жар-птица. Мне вот-вот стукнет сорок. Я на целых три года пережил Ван Гога и на четыре Модильяни. Слыхала про таких? Ну да, про них слыхал весь мир, а про Станислава Хотунцева лишь узкий круг лесбиянок, геев и иных сексуальных меньшинств. Кстати, тебе понравился мертвый петух на ее натюрморте?
- Лиза не показывала мне свои работы.
- Зато вы с ней наверняка успели переспать, или как это у вас называется?
Я пожала плечами и отвернулась.
- Ну и молодцы девочки. Надо пользоваться каждым мгновением этой чертовой жизни. Гоняться за своей Жар-птицей, выщипывать из ее хвоста огненные перья. Скажи, а ты смогла бы лечь в постель со мной?
- Нет. Хоть я и вернулась сюда в надежде…
Мне стало больно, и я зажмурила глаза.
- Ты надеялась, что я тебя жду? Скажи: ты на это надеялась?
- Да, - прошептала я. – Глупо конечно, но я на это надеялась.
- Тебе там было плохо? Признайся, тебе было очень плохо без меня?
- Наверное. Только я тогда не понимала этого.
- Бедняжка. – В его глазах блеснули слезы. – Приехала и очутилась возле разбитого корыта. Прости меня, Карина.
Впервые он произнес мое имя с ударением на «и». Как, в принципе, и полагается. Оно показалось мне скучным. И совсем бесперспективным.
- И все-таки, мне кажется, это все… неспроста. Такое ощущение, будто кто-то хочет твоей смерти.
- Ты так думаешь?
Станислав испуганно огляделся по сторонам.
- Ты боишься ее?
- Нет, что ты. Она такая заботливая. Она очень облегчает мне жизнь. Знаешь, без нее я бы уже не смог и шагу сделать.
- Вы с ней живете?
Он задумчиво поскреб обросший щетиной подбородок.
- Лиза заменила мне мать, любовницу и все остальное. Она стала моим ангелом-хранителем. Если бы не она, я бы женился на этой истеричке Лерке, и моя жизнь превратилась бы в Ад. Эта баба закатывала дикие скандалы с битьем посуды. Я не смог бы от нее отделаться, если б не Лиза. – Он снова прослезился. – Эту женщину мне послал сам Господь. К тому же она всегда напоминала мне о тебе. До самого последнего дня. Видишь, я тоже не смог тебя забыть.
- Зачем меня сюда черти принесли? Зачем? – вслух подумала я.
- Да, тяжелое зрелище, согласен. Бедная моя девочка. Главное, что я бессилен что-либо изменить. Как тогда, на катере, помнишь? Признаюсь, я не сразу пришел тебе на помощь. Я стоял и смотрел, как тот тип тебя насилует. Я представлял на его месте себя, и это меня ужасно возбуждало. Я бросился в драку уже после того, как из меня вытекло целое ведро спермы. Считаешь меня негодяем, Жар-птица? Скажи, ты считаешь меня негодяем?
Я пожала плечами. Мне было страшно копаться в собственных чувствах.
- Она подписывает мои картины. Последнее время я вошел в моду. – В его глазах снова что-то блеснуло. – Знаешь, у меня ощущение, будто на каком-то этапе своей жизни я продал дьяволу душу и тело в обмен на успех, которого когда-то так жаждал. Я даже знаю, когда это случилось.
- В тот вечер, когда ты сказал мне, что болел сифилисом.
- Совершенно верно. – Он зло усмехнулся. – Дьявол забрал нашего ребенка. А она, - Станислав перешел на шепот, - злорадствовала по этому поводу. Потому что тоже ревновала тебя к нашему малышу. Ты не верь, когда она говорит, что жалеет об этом. Не верь. Она не хотела, чтобы наш малыш появился на свет.
- Чушь. Лиза обо мне заботилась.
- Эта женщина во всем видит только собственную выгоду. – Он говорил быстро и без всякого выражения. Словно твердил заученный урок. – Своей мнимой заботой о ребенке она надеялась привязать тебя к себе, отнять у меня. Только у нее ничего не получилось. Помнишь, как мы с тобой были счастливы, когда ты выписалась из больницы?
- Помню.
Я едко усмехнулась.
- Ты была моей и только моей. Она отошла в сторону. Поняла, что ей не удастся нас разлучить. Послушай, а ведь ей на самом деле не удалось это сделать, правда?
- Бред какой-то. Ничего не могу понять.
- Поймешь. Обязательно поймешь. – Станислав попытался встать. Ему удалось это с большим трудом. – Это все она. – Он закашлялся и достал из кармана платок. – Она настоящий вампир. Хоть я и не верю во всю эту мистику. Но все равно ее боюсь. Ты меня спасешь, да?
- Ты с ней спишь? – спросила я, распираемая внезапно охватившим меня любопытством.
Он хмыкнул и снова опустился в кресло.
- Сплю. Но с самого начала это происходит как-то странно. Совсем не так, как было у нас с тобой. Я не испытывал к ней никакого влечения. Она соблазняла меня. Она такое со мной вытворяла, что вспомнить стыдно.
- Неправда. Лиза – очень целомудренный человек.
- Может, она и была такой с тобой. Но в это верится с трудом. Представляешь, она никогда не снимает свои резиновые трусы. У нее есть такие маленькие резиновые трусики, которые надежно закрывают ее… - Станислав грязно выругался. – Это место у нее неприкосновенно. Она его бережет для каких-то других целей.
- Вы давно стали любовниками?
- Когда ты лежала в больнице. Помню, она приехала ко мне с сумкой выпивки и жратвы и сама прыгнула ко мне в постель. Я ее выгнал на следующее утро. Но я не мог прогнать ее навсегда – она давала мне деньги.
- Наследство умершего дядюшки, - вспомнила я. – Какая же я была дура.
- Эта женщина покупала мои картины. Вернее, забирала их себе, а взамен оставляла мне пачки денег. Поначалу меня это устраивало. Но впоследствии я понял, что она задалась целью меня разрушить.
- Этого не может быть, не может быть, - бормотала я.
- Ты спасешь меня от нее? Ты меня спасешь?
Во взгляде Станислава была мольба.
- Но как? Что я должна сделать для этого?
- Увези меня куда-нибудь. Дай мне спокойно умереть. Я задыхаюсь. Меня словно придавили могильной плитой.
Мне захотелось выпить. Я почувствовала, что могу спятить, если не выпью. Станислав угадал мои мысли.
- Открой дверцу шкафа. Там целый ящик джина. Она говорит, мне можно пить только джин.
* * *
Я проснулась и увидела Лизу. Она сидела на пуфике в ногах моей кровати. Нарядная, источающая аромат каких-то дорогих духов.
- Мне было жалко тебя будить, Малыш. Во сне у тебя было такое счастливое лицо. Тебе снилось что-то приятное?
- Не помню.
Я приподняла голову от подушки. Я лежала поверх одеяла. Кто-то, очевидно, Лиза, прикрыл мне ноги его краем.
- Головка болит?
- Немного.
Она порылась в своей сумке, достала тюбик с шипучим аспирином.
- Схожу за водой, - сказала она и встала.
Я взяла из ее рук стакан и с жадностью к нему припала. Во рту было сухо и очень горько. Я здорово перебрала.
- Лучше? – Она улыбалась мне и ласкала взглядом своих густо подведенных зеленым карандашом глаз. – Малыш, мы пойдем сейчас на кухню и выпьем с тобой кофе, ладненько?
Я послушно встала, попыталась нащупать ногами шлепанцы. Лиза достала их откуда-то из-под туалетного столика.
- Сейчас твоя головка совсем пройдет. – Она поставила передо мной большую чашку дымящегося ароматного кофе. – Не обожгись.
- Ты давно приехала? – поинтересовалась я, потягивая маленькими глотками кофе.
- Не очень.
Она произнесла это каким-то таинственным голосом и стала нарезать хлеб для тостов.
- Что-то случилось?
- Пей кофе, Малыш, и не думай ни о чем дурном. Все у нас будет в порядке.
- Я не знала, что он здесь. Лиза, почему ты мне об этом не сказала?
- Теперь это уже не имеет никакого значения, - сказала она, не оборачиваясь от тостера, куда закладывала ломтики хлеба.
- Как это – не имеет? Он так изменился. Превратился в ходячего мертвеца.
- Сам во всем виноват.
Она, наконец, повернулась ко мне лицом. Я увидела, что щеки Лизы покрылись пунцовым румянцем.
- Возможно. И все равно мне жаль его. А больше всего себя, - добавила я едва слышно.
- По этому поводу вы и устроили вчера небольшой сабантуйчик.
- Мне было ужасно, Лиза. Все это время я думала, что он…
Я поперхнулась кофе и закашлялась.
- Ты переживешь это, Малыш. Ты у меня сильная.
- Я думала, что Станислав остался таким, каким я его когда-то любила. Ты не представляешь, как трудно пережить разочарование. Это хуже смерти.
- Глупости. – Она протянула мне намазанный клубничным джемом тост. – Хуже смерти не бывает ничего. Правда, кое для кого смерть может оказаться единственным выходом.
Я посмотрела на Лизу с удивлением. Она что-то не договаривала.
- Со Станиславом все в порядке? – вдруг спросила я.
- Допивай свой кофе, Малыш.
- Ты что-то от меня скрываешь.
- Нет. Я испытываю к тебе полное доверие.
Она протянула мне руку, и я встала.
- Куда мы идем? – спросила я, когда Лиза накинула поверх моей пижамы свою роскошную норковую шубу.
- Сейчас увидишь все своими глазами. Я же сказала, что испытываю к тебе полное доверие. Надень сапоги. На улице метет.
Лиза вела меня прямо по сугробам. Она не выпускала мою руку из своей мягкой теплой ладони. Мне было неуютно на улице. Глаза слезились от резкой белизны. В довершение всего, я набрала полные сапоги снега.
Лиза открыла тяжелую дверь гаража, щелкнула выключателем. Я громко вскрикнула. Она обняла меня за плечи и крепко прижала к себе.
- Успокойся, Малыш. Это неизбежность, понимаешь? Все шло именно к этому. Он был приговорен.
Дверцы «опеля» были распахнуты настежь. Я видела забрызганные кровью спинки. Станислав лежал лицом вниз на переднем сидении. Рядом валялся мой «браунинг».
- Но он… боялся смерти. Он хотел жить. Он только об этом и говорил вчера ночью, - лепетала я.
- Они все так говорят.
Лиза гладила меня по волосам, ласкала за ушами. Я чувствовала, как на меня нисходит покой. И какая-то странная отрешенность.
- Откуда он взял этот револьвер? – спросила она.
- Он лежал у меня в сумке.
Лиза сощурила глаза и посмотрела на меня внимательно и с тревогой.
- Никому не говори об этом, Малыш.
- Почему? – удивилась я.
- Глупенькая. Ведь у тебя наверняка нет на него разрешения, верно?
- Нет. Но мы должны сообщить в милицию.
- С этим всегда успеется.
- Но мы не можем…
Я осеклась, встретившись с ее уверенным взглядом.
- Мы с тобой все можем, Малыш.
Лиза достала из своей сумки перчатки, надела их и взяла двумя пальцами «браунинг».
- Он не выстрелит? – поинтересовалась она. – С детства боюсь этих стреляющих штучек.
- Курок на предохранителе.
- Неужели ты можешь стрелять, Малыш?
Она смотрела на меня с изумлением.
- Меня научил один приятель. Я даже умею чистить оружие.
Теперь в ее взгляде было восхищение.
- Вот ты у меня какая, Малыш. Совсем большая и очень мудрая. А тебе когда-нибудь приходилось стрелять в человека?
- Однажды на меня напали трое. На набережной в Марселе. Одного из них я ранила в плечо. Остальные удрали.
- Думаю, тебя потом преследовали кошмары.
- Нет. Я защищала собственную жизнь.
Лиза положила «браунинг» на полочку, достала из сумки носовой платочек, взяла с полочки «браунинг», тщательно его протерла. Спрятала платочек в сумку и сказала:
- Так делают в кино. Малыш, ты любишь смотреть детективы?
- Мне больше нравятся мелодрамы.
- Мне тоже.
Она нагнулась и вложила «браунинг» в правую руку Станислава.
- Зачем? – вырвалось у меня.
- Не задавай глупеньких вопросов, Малыш. Вдруг там остались твои отпечатки? Ты же сказала, что носила «браунинг» с собой.
- Да. Но я не убивала Станислава.
- Разумеется. Все равно начнется такая возня. Будут снимать отпечатки пальцев, задавать дурацкие вопросы. Никто не видел у тебя оружие?
- Никто. Я купила его на барахолке в Стамбуле.
- Умница. Итак, с этим, кажется, все чисто. Хотунцев мечтал приобрести револьвер. Последнее время это было его навязчивой идеей.
- Думаешь, он сделал это сам? – спросила я, с надеждой глядя на Лизу.
- Безусловно. Хотя теперь и это не имеет значения. Вы были на даче вдвоем. Я приехала час тому назад. Меня видели на станции.
- Ты хочешь сказать, что я могла?..
- Нет, Малыш, не хочу. Я не такая дура, как все эти менты.
- Но я… точно помню, как пошла в спальню. Станислав, кажется, остался в комнате. Возможно, он заснул в кресле. Я помню, как ложилась на кровать.
- Малыш, мы обо всем условились. Положись на меня.
- Но зачем он надел на себя эту рубашку?
Лиза пожала плечами.
- Причуды больного воображения. Малыш, нам пора.
Она взяла меня за руку и потянула из гаража.
- Мы не будем звонить в милицию? Послушай, может, он еще жив? – бормотала я.
- Нет. Это случилось примерно четыре часа тому назад, если не больше. У него уже застыли мышцы. – Она подняла голову и посмотрела на обложенное тучами небо. – Надеюсь, снег будет идти целый день. Поторопись, Малыш.
Я помогла Лизе застелить мою постель. Я действовала как автомат. Она заставила меня встряхнуть одеяло.
- На нем могли остаться твои волосы. Нам незачем выслушивать лишние вопросы, правда, Малыш? Посмотри под кроватью. Нет ничего? Слава Богу. Ты у меня такая растеряха.
Потом мы отправились на кухню, перемыли и вытерли стаканы, из которых мы со Станиславом пили джин. Пустые бутылки Лиза вымыла под краном и слила в них из жестяной канистры кукурузное масло.
- Теперь, по-моему, все, Малыш, - сказала она, вешая в шкаф темно вишневый стеганый халат. – Прости меня, но я должна задать тебе этот вопрос. Ты на меня не обидишься, Малыш?
- Нет.
Я отвернулась, догадавшись, что за вопрос хочет задать мне Лиза.
- Надеюсь, у вас со Станиславом ничего не было ночью? Я имею в виду коитус, как выражаются профессионалы.
- Не было. Я почти уверена, что не было.
- Будем надеяться, что на этот раз пронесет. Я имею в виду ментов. Малыш, выше нос. Я с тобой.
Когда мы поднялись н безлюдную платформу, Лиза достала из сумочки плоскую бутылку коньяка, свинтила крышку и протянула бутылку мне.
- Пей.
Отвечайте немедленно! У меня есть оружие!
Я не соврала. Я носила с собой маленький дамский «браунинг». Мне удалось провезти его через таможню, закопав в кучу колготок. Жизнь научила меня быть осторожной.
У мужчины в темно вишневом стеганом халате была впалая грудь и сутулые плечи. Меня поразил контраст: нездоровая землисто-желтая кожа и яркие живые глаза. Впрочем, они тут же погасли.
- Станислав! – воскликнула я. – Неужели это ты? Не может быть!
- А кто же еще? – Он криво усмехнулся. – Считаешь, я здорово изменился?
- Да. Мы все меняемся.
- Ты не изменилась. Стала еще красивей.
Он вздохнул и тяжело опустился в кресло, на спинке которого висела эта рубашка с вопросительными знаками.
- Что с тобой случилось? – вырвалось у меня.
Он глянул на меня настороженно.
- То, что должно было случиться. Я превратился в развалину. В никому не нужную рухлядь, понимаешь? Ее пока держат в доме из жалости, но наступит час, и вынесут на помойку. Чтобы не занимала места. Самое страшное, что Земля от этого вращаться не перестанет. И даже не вздрогнет, представляешь? А мне хочется, чтобы моя смерть стала вселенской катастрофой.
- Тебе нужно лечиться. Ты еще совсем молодой, - лепетала я.
- Лечиться? Ну, и что толку? Она показывала меня лучшим светилам. Говорят, обыкновенный перенапряг. То есть я сжег энергию, которая была предназначена на всю мою жизнь, в слишком сжатые сроки. – Он невесело усмехнулся. – Ты помнишь, сколько во мне было энергии?
Я кивнула.
- А ты, говорят, ослепительна. Хочу сам в этом убедиться. Подойди поближе. Я стал плоховато видеть.
Я автоматически повиновалась. Станислав протянул руку, намереваясь меня потрогать, как вдруг резко ее отдернул. Как от огня.
- Не для меня лакомство.
Он закрыл глаза и что-то прошептал.
- Нужно принять меры. Ты не можешь просто плыть по течению навстречу своей…
Я прикусила язык.
- Не могу? Почему ты так считаешь?
Он посмотрел на меня с иронией.
- Когда-то ты очень любил жизнь.
- Я и сейчас люблю ее. Вот только она меня не жалует. Взаимности не проявляет, как поется в той старой песне. Знаешь, почему?
Я смотрела на него как зачарованная.
- Ей надоели мои выкрутасы. Наобещал много, а сделал сущую ерунду. Ничего не сделал. Хотунцев умрет, и на его надгробном камне высекут: «Здесь покоится должник». Или: «Кредиторов просят не беспокоиться».
Он рассмеялся. Это был бесцветный и безвкусный смех.
- Но тебе совсем немного лет.
- Ты так считаешь? Спасибо, Жар-птица. Мне вот-вот стукнет сорок. Я на целых три года пережил Ван Гога и на четыре Модильяни. Слыхала про таких? Ну да, про них слыхал весь мир, а про Станислава Хотунцева лишь узкий круг лесбиянок, геев и иных сексуальных меньшинств. Кстати, тебе понравился мертвый петух на ее натюрморте?
- Лиза не показывала мне свои работы.
- Зато вы с ней наверняка успели переспать, или как это у вас называется?
Я пожала плечами и отвернулась.
- Ну и молодцы девочки. Надо пользоваться каждым мгновением этой чертовой жизни. Гоняться за своей Жар-птицей, выщипывать из ее хвоста огненные перья. Скажи, а ты смогла бы лечь в постель со мной?
- Нет. Хоть я и вернулась сюда в надежде…
Мне стало больно, и я зажмурила глаза.
- Ты надеялась, что я тебя жду? Скажи: ты на это надеялась?
- Да, - прошептала я. – Глупо конечно, но я на это надеялась.
- Тебе там было плохо? Признайся, тебе было очень плохо без меня?
- Наверное. Только я тогда не понимала этого.
- Бедняжка. – В его глазах блеснули слезы. – Приехала и очутилась возле разбитого корыта. Прости меня, Карина.
Впервые он произнес мое имя с ударением на «и». Как, в принципе, и полагается. Оно показалось мне скучным. И совсем бесперспективным.
- И все-таки, мне кажется, это все… неспроста. Такое ощущение, будто кто-то хочет твоей смерти.
- Ты так думаешь?
Станислав испуганно огляделся по сторонам.
- Ты боишься ее?
- Нет, что ты. Она такая заботливая. Она очень облегчает мне жизнь. Знаешь, без нее я бы уже не смог и шагу сделать.
- Вы с ней живете?
Он задумчиво поскреб обросший щетиной подбородок.
- Лиза заменила мне мать, любовницу и все остальное. Она стала моим ангелом-хранителем. Если бы не она, я бы женился на этой истеричке Лерке, и моя жизнь превратилась бы в Ад. Эта баба закатывала дикие скандалы с битьем посуды. Я не смог бы от нее отделаться, если б не Лиза. – Он снова прослезился. – Эту женщину мне послал сам Господь. К тому же она всегда напоминала мне о тебе. До самого последнего дня. Видишь, я тоже не смог тебя забыть.
- Зачем меня сюда черти принесли? Зачем? – вслух подумала я.
- Да, тяжелое зрелище, согласен. Бедная моя девочка. Главное, что я бессилен что-либо изменить. Как тогда, на катере, помнишь? Признаюсь, я не сразу пришел тебе на помощь. Я стоял и смотрел, как тот тип тебя насилует. Я представлял на его месте себя, и это меня ужасно возбуждало. Я бросился в драку уже после того, как из меня вытекло целое ведро спермы. Считаешь меня негодяем, Жар-птица? Скажи, ты считаешь меня негодяем?
Я пожала плечами. Мне было страшно копаться в собственных чувствах.
- Она подписывает мои картины. Последнее время я вошел в моду. – В его глазах снова что-то блеснуло. – Знаешь, у меня ощущение, будто на каком-то этапе своей жизни я продал дьяволу душу и тело в обмен на успех, которого когда-то так жаждал. Я даже знаю, когда это случилось.
- В тот вечер, когда ты сказал мне, что болел сифилисом.
- Совершенно верно. – Он зло усмехнулся. – Дьявол забрал нашего ребенка. А она, - Станислав перешел на шепот, - злорадствовала по этому поводу. Потому что тоже ревновала тебя к нашему малышу. Ты не верь, когда она говорит, что жалеет об этом. Не верь. Она не хотела, чтобы наш малыш появился на свет.
- Чушь. Лиза обо мне заботилась.
- Эта женщина во всем видит только собственную выгоду. – Он говорил быстро и без всякого выражения. Словно твердил заученный урок. – Своей мнимой заботой о ребенке она надеялась привязать тебя к себе, отнять у меня. Только у нее ничего не получилось. Помнишь, как мы с тобой были счастливы, когда ты выписалась из больницы?
- Помню.
Я едко усмехнулась.
- Ты была моей и только моей. Она отошла в сторону. Поняла, что ей не удастся нас разлучить. Послушай, а ведь ей на самом деле не удалось это сделать, правда?
- Бред какой-то. Ничего не могу понять.
- Поймешь. Обязательно поймешь. – Станислав попытался встать. Ему удалось это с большим трудом. – Это все она. – Он закашлялся и достал из кармана платок. – Она настоящий вампир. Хоть я и не верю во всю эту мистику. Но все равно ее боюсь. Ты меня спасешь, да?
- Ты с ней спишь? – спросила я, распираемая внезапно охватившим меня любопытством.
Он хмыкнул и снова опустился в кресло.
- Сплю. Но с самого начала это происходит как-то странно. Совсем не так, как было у нас с тобой. Я не испытывал к ней никакого влечения. Она соблазняла меня. Она такое со мной вытворяла, что вспомнить стыдно.
- Неправда. Лиза – очень целомудренный человек.
- Может, она и была такой с тобой. Но в это верится с трудом. Представляешь, она никогда не снимает свои резиновые трусы. У нее есть такие маленькие резиновые трусики, которые надежно закрывают ее… - Станислав грязно выругался. – Это место у нее неприкосновенно. Она его бережет для каких-то других целей.
- Вы давно стали любовниками?
- Когда ты лежала в больнице. Помню, она приехала ко мне с сумкой выпивки и жратвы и сама прыгнула ко мне в постель. Я ее выгнал на следующее утро. Но я не мог прогнать ее навсегда – она давала мне деньги.
- Наследство умершего дядюшки, - вспомнила я. – Какая же я была дура.
- Эта женщина покупала мои картины. Вернее, забирала их себе, а взамен оставляла мне пачки денег. Поначалу меня это устраивало. Но впоследствии я понял, что она задалась целью меня разрушить.
- Этого не может быть, не может быть, - бормотала я.
- Ты спасешь меня от нее? Ты меня спасешь?
Во взгляде Станислава была мольба.
- Но как? Что я должна сделать для этого?
- Увези меня куда-нибудь. Дай мне спокойно умереть. Я задыхаюсь. Меня словно придавили могильной плитой.
Мне захотелось выпить. Я почувствовала, что могу спятить, если не выпью. Станислав угадал мои мысли.
- Открой дверцу шкафа. Там целый ящик джина. Она говорит, мне можно пить только джин.
* * *
Я проснулась и увидела Лизу. Она сидела на пуфике в ногах моей кровати. Нарядная, источающая аромат каких-то дорогих духов.
- Мне было жалко тебя будить, Малыш. Во сне у тебя было такое счастливое лицо. Тебе снилось что-то приятное?
- Не помню.
Я приподняла голову от подушки. Я лежала поверх одеяла. Кто-то, очевидно, Лиза, прикрыл мне ноги его краем.
- Головка болит?
- Немного.
Она порылась в своей сумке, достала тюбик с шипучим аспирином.
- Схожу за водой, - сказала она и встала.
Я взяла из ее рук стакан и с жадностью к нему припала. Во рту было сухо и очень горько. Я здорово перебрала.
- Лучше? – Она улыбалась мне и ласкала взглядом своих густо подведенных зеленым карандашом глаз. – Малыш, мы пойдем сейчас на кухню и выпьем с тобой кофе, ладненько?
Я послушно встала, попыталась нащупать ногами шлепанцы. Лиза достала их откуда-то из-под туалетного столика.
- Сейчас твоя головка совсем пройдет. – Она поставила передо мной большую чашку дымящегося ароматного кофе. – Не обожгись.
- Ты давно приехала? – поинтересовалась я, потягивая маленькими глотками кофе.
- Не очень.
Она произнесла это каким-то таинственным голосом и стала нарезать хлеб для тостов.
- Что-то случилось?
- Пей кофе, Малыш, и не думай ни о чем дурном. Все у нас будет в порядке.
- Я не знала, что он здесь. Лиза, почему ты мне об этом не сказала?
- Теперь это уже не имеет никакого значения, - сказала она, не оборачиваясь от тостера, куда закладывала ломтики хлеба.
- Как это – не имеет? Он так изменился. Превратился в ходячего мертвеца.
- Сам во всем виноват.
Она, наконец, повернулась ко мне лицом. Я увидела, что щеки Лизы покрылись пунцовым румянцем.
- Возможно. И все равно мне жаль его. А больше всего себя, - добавила я едва слышно.
- По этому поводу вы и устроили вчера небольшой сабантуйчик.
- Мне было ужасно, Лиза. Все это время я думала, что он…
Я поперхнулась кофе и закашлялась.
- Ты переживешь это, Малыш. Ты у меня сильная.
- Я думала, что Станислав остался таким, каким я его когда-то любила. Ты не представляешь, как трудно пережить разочарование. Это хуже смерти.
- Глупости. – Она протянула мне намазанный клубничным джемом тост. – Хуже смерти не бывает ничего. Правда, кое для кого смерть может оказаться единственным выходом.
Я посмотрела на Лизу с удивлением. Она что-то не договаривала.
- Со Станиславом все в порядке? – вдруг спросила я.
- Допивай свой кофе, Малыш.
- Ты что-то от меня скрываешь.
- Нет. Я испытываю к тебе полное доверие.
Она протянула мне руку, и я встала.
- Куда мы идем? – спросила я, когда Лиза накинула поверх моей пижамы свою роскошную норковую шубу.
- Сейчас увидишь все своими глазами. Я же сказала, что испытываю к тебе полное доверие. Надень сапоги. На улице метет.
Лиза вела меня прямо по сугробам. Она не выпускала мою руку из своей мягкой теплой ладони. Мне было неуютно на улице. Глаза слезились от резкой белизны. В довершение всего, я набрала полные сапоги снега.
Лиза открыла тяжелую дверь гаража, щелкнула выключателем. Я громко вскрикнула. Она обняла меня за плечи и крепко прижала к себе.
- Успокойся, Малыш. Это неизбежность, понимаешь? Все шло именно к этому. Он был приговорен.
Дверцы «опеля» были распахнуты настежь. Я видела забрызганные кровью спинки. Станислав лежал лицом вниз на переднем сидении. Рядом валялся мой «браунинг».
- Но он… боялся смерти. Он хотел жить. Он только об этом и говорил вчера ночью, - лепетала я.
- Они все так говорят.
Лиза гладила меня по волосам, ласкала за ушами. Я чувствовала, как на меня нисходит покой. И какая-то странная отрешенность.
- Откуда он взял этот револьвер? – спросила она.
- Он лежал у меня в сумке.
Лиза сощурила глаза и посмотрела на меня внимательно и с тревогой.
- Никому не говори об этом, Малыш.
- Почему? – удивилась я.
- Глупенькая. Ведь у тебя наверняка нет на него разрешения, верно?
- Нет. Но мы должны сообщить в милицию.
- С этим всегда успеется.
- Но мы не можем…
Я осеклась, встретившись с ее уверенным взглядом.
- Мы с тобой все можем, Малыш.
Лиза достала из своей сумки перчатки, надела их и взяла двумя пальцами «браунинг».
- Он не выстрелит? – поинтересовалась она. – С детства боюсь этих стреляющих штучек.
- Курок на предохранителе.
- Неужели ты можешь стрелять, Малыш?
Она смотрела на меня с изумлением.
- Меня научил один приятель. Я даже умею чистить оружие.
Теперь в ее взгляде было восхищение.
- Вот ты у меня какая, Малыш. Совсем большая и очень мудрая. А тебе когда-нибудь приходилось стрелять в человека?
- Однажды на меня напали трое. На набережной в Марселе. Одного из них я ранила в плечо. Остальные удрали.
- Думаю, тебя потом преследовали кошмары.
- Нет. Я защищала собственную жизнь.
Лиза положила «браунинг» на полочку, достала из сумки носовой платочек, взяла с полочки «браунинг», тщательно его протерла. Спрятала платочек в сумку и сказала:
- Так делают в кино. Малыш, ты любишь смотреть детективы?
- Мне больше нравятся мелодрамы.
- Мне тоже.
Она нагнулась и вложила «браунинг» в правую руку Станислава.
- Зачем? – вырвалось у меня.
- Не задавай глупеньких вопросов, Малыш. Вдруг там остались твои отпечатки? Ты же сказала, что носила «браунинг» с собой.
- Да. Но я не убивала Станислава.
- Разумеется. Все равно начнется такая возня. Будут снимать отпечатки пальцев, задавать дурацкие вопросы. Никто не видел у тебя оружие?
- Никто. Я купила его на барахолке в Стамбуле.
- Умница. Итак, с этим, кажется, все чисто. Хотунцев мечтал приобрести револьвер. Последнее время это было его навязчивой идеей.
- Думаешь, он сделал это сам? – спросила я, с надеждой глядя на Лизу.
- Безусловно. Хотя теперь и это не имеет значения. Вы были на даче вдвоем. Я приехала час тому назад. Меня видели на станции.
- Ты хочешь сказать, что я могла?..
- Нет, Малыш, не хочу. Я не такая дура, как все эти менты.
- Но я… точно помню, как пошла в спальню. Станислав, кажется, остался в комнате. Возможно, он заснул в кресле. Я помню, как ложилась на кровать.
- Малыш, мы обо всем условились. Положись на меня.
- Но зачем он надел на себя эту рубашку?
Лиза пожала плечами.
- Причуды больного воображения. Малыш, нам пора.
Она взяла меня за руку и потянула из гаража.
- Мы не будем звонить в милицию? Послушай, может, он еще жив? – бормотала я.
- Нет. Это случилось примерно четыре часа тому назад, если не больше. У него уже застыли мышцы. – Она подняла голову и посмотрела на обложенное тучами небо. – Надеюсь, снег будет идти целый день. Поторопись, Малыш.
Я помогла Лизе застелить мою постель. Я действовала как автомат. Она заставила меня встряхнуть одеяло.
- На нем могли остаться твои волосы. Нам незачем выслушивать лишние вопросы, правда, Малыш? Посмотри под кроватью. Нет ничего? Слава Богу. Ты у меня такая растеряха.
Потом мы отправились на кухню, перемыли и вытерли стаканы, из которых мы со Станиславом пили джин. Пустые бутылки Лиза вымыла под краном и слила в них из жестяной канистры кукурузное масло.
- Теперь, по-моему, все, Малыш, - сказала она, вешая в шкаф темно вишневый стеганый халат. – Прости меня, но я должна задать тебе этот вопрос. Ты на меня не обидишься, Малыш?
- Нет.
Я отвернулась, догадавшись, что за вопрос хочет задать мне Лиза.
- Надеюсь, у вас со Станиславом ничего не было ночью? Я имею в виду коитус, как выражаются профессионалы.
- Не было. Я почти уверена, что не было.
- Будем надеяться, что на этот раз пронесет. Я имею в виду ментов. Малыш, выше нос. Я с тобой.
Когда мы поднялись н безлюдную платформу, Лиза достала из сумочки плоскую бутылку коньяка, свинтила крышку и протянула бутылку мне.
- Пей.
Отвечайте немедленно! У меня есть оружие!
Я не соврала. Я носила с собой маленький дамский «браунинг». Мне удалось провезти его через таможню, закопав в кучу колготок. Жизнь научила меня быть осторожной.
У мужчины в темно вишневом стеганом халате была впалая грудь и сутулые плечи. Меня поразил контраст: нездоровая землисто-желтая кожа и яркие живые глаза. Впрочем, они тут же погасли.
- Станислав! – воскликнула я. – Неужели это ты? Не может быть!
- А кто же еще? – Он криво усмехнулся. – Считаешь, я здорово изменился?
- Да. Мы все меняемся.
- Ты не изменилась. Стала еще красивей.
Он вздохнул и тяжело опустился в кресло, на спинке которого висела эта рубашка с вопросительными знаками.
- Что с тобой случилось? – вырвалось у меня.
Он глянул на меня настороженно.
- То, что должно было случиться. Я превратился в развалину. В никому не нужную рухлядь, понимаешь? Ее пока держат в доме из жалости, но наступит час, и вынесут на помойку. Чтобы не занимала места. Самое страшное, что Земля от этого вращаться не перестанет. И даже не вздрогнет, представляешь? А мне хочется, чтобы моя смерть стала вселенской катастрофой.
- Тебе нужно лечиться. Ты еще совсем молодой, - лепетала я.
- Лечиться? Ну, и что толку? Она показывала меня лучшим светилам. Говорят, обыкновенный перенапряг. То есть я сжег энергию, которая была предназначена на всю мою жизнь, в слишком сжатые сроки. – Он невесело усмехнулся. – Ты помнишь, сколько во мне было энергии?
Я кивнула.
- А ты, говорят, ослепительна. Хочу сам в этом убедиться. Подойди поближе. Я стал плоховато видеть.
Я автоматически повиновалась. Станислав протянул руку, намереваясь меня потрогать, как вдруг резко ее отдернул. Как от огня.
- Не для меня лакомство.
Он закрыл глаза и что-то прошептал.
- Нужно принять меры. Ты не можешь просто плыть по течению навстречу своей…
Я прикусила язык.
- Не могу? Почему ты так считаешь?
Он посмотрел на меня с иронией.
- Когда-то ты очень любил жизнь.
- Я и сейчас люблю ее. Вот только она меня не жалует. Взаимности не проявляет, как поется в той старой песне. Знаешь, почему?
Я смотрела на него как зачарованная.
- Ей надоели мои выкрутасы. Наобещал много, а сделал сущую ерунду. Ничего не сделал. Хотунцев умрет, и на его надгробном камне высекут: «Здесь покоится должник». Или: «Кредиторов просят не беспокоиться».
Он рассмеялся. Это был бесцветный и безвкусный смех.
- Но тебе совсем немного лет.
- Ты так считаешь? Спасибо, Жар-птица. Мне вот-вот стукнет сорок. Я на целых три года пережил Ван Гога и на четыре Модильяни. Слыхала про таких? Ну да, про них слыхал весь мир, а про Станислава Хотунцева лишь узкий круг лесбиянок, геев и иных сексуальных меньшинств. Кстати, тебе понравился мертвый петух на ее натюрморте?
- Лиза не показывала мне свои работы.
- Зато вы с ней наверняка успели переспать, или как это у вас называется?
Я пожала плечами и отвернулась.
- Ну и молодцы девочки. Надо пользоваться каждым мгновением этой чертовой жизни. Гоняться за своей Жар-птицей, выщипывать из ее хвоста огненные перья. Скажи, а ты смогла бы лечь в постель со мной?
- Нет. Хоть я и вернулась сюда в надежде…
Мне стало больно, и я зажмурила глаза.
- Ты надеялась, что я тебя жду? Скажи: ты на это надеялась?
- Да, - прошептала я. – Глупо конечно, но я на это надеялась.
- Тебе там было плохо? Признайся, тебе было очень плохо без меня?
- Наверное. Только я тогда не понимала этого.
- Бедняжка. – В его глазах блеснули слезы. – Приехала и очутилась возле разбитого корыта. Прости меня, Карина.
Впервые он произнес мое имя с ударением на «и». Как, в принципе, и полагается. Оно показалось мне скучным. И совсем бесперспективным.
- И все-таки, мне кажется, это все… неспроста. Такое ощущение, будто кто-то хочет твоей смерти.
- Ты так думаешь?
Станислав испуганно огляделся по сторонам.
- Ты боишься ее?
- Нет, что ты. Она такая заботливая. Она очень облегчает мне жизнь. Знаешь, без нее я бы уже не смог и шагу сделать.
- Вы с ней живете?
Он задумчиво поскреб обросший щетиной подбородок.
- Лиза заменила мне мать, любовницу и все остальное. Она стала моим ангелом-хранителем. Если бы не она, я бы женился на этой истеричке Лерке, и моя жизнь превратилась бы в Ад. Эта баба закатывала дикие скандалы с битьем посуды. Я не смог бы от нее отделаться, если б не Лиза. – Он снова прослезился. – Эту женщину мне послал сам Господь. К тому же она всегда напоминала мне о тебе. До самого последнего дня. Видишь, я тоже не смог тебя забыть.
- Зачем меня сюда черти принесли? Зачем? – вслух подумала я.
- Да, тяжелое зрелище, согласен. Бедная моя девочка. Главное, что я бессилен что-либо изменить. Как тогда, на катере, помнишь? Признаюсь, я не сразу пришел тебе на помощь. Я стоял и смотрел, как тот тип тебя насилует. Я представлял на его месте себя, и это меня ужасно возбуждало. Я бросился в драку уже после того, как из меня вытекло целое ведро спермы. Считаешь меня негодяем, Жар-птица? Скажи, ты считаешь меня негодяем?
Я пожала плечами. Мне было страшно копаться в собственных чувствах.
- Она подписывает мои картины. Последнее время я вошел в моду. – В его глазах снова что-то блеснуло. – Знаешь, у меня ощущение, будто на каком-то этапе своей жизни я продал дьяволу душу и тело в обмен на успех, которого когда-то так жаждал. Я даже знаю, когда это случилось.
- В тот вечер, когда ты сказал мне, что болел сифилисом.
- Совершенно верно. – Он зло усмехнулся. – Дьявол забрал нашего ребенка. А она, - Станислав перешел на шепот, - злорадствовала по этому поводу. Потому что тоже ревновала тебя к нашему малышу. Ты не верь, когда она говорит, что жалеет об этом. Не верь. Она не хотела, чтобы наш малыш появился на свет.
- Чушь. Лиза обо мне заботилась.
- Эта женщина во всем видит только собственную выгоду. – Он говорил быстро и без всякого выражения. Словно твердил заученный урок. – Своей мнимой заботой о ребенке она надеялась привязать тебя к себе, отнять у меня. Только у нее ничего не получилось. Помнишь, как мы с тобой были счастливы, когда ты выписалась из больницы?
- Помню.
Я едко усмехнулась.
- Ты была моей и только моей. Она отошла в сторону. Поняла, что ей не удастся нас разлучить. Послушай, а ведь ей на самом деле не удалось это сделать, правда?
- Бред какой-то. Ничего не могу понять.
- Поймешь. Обязательно поймешь. – Станислав попытался встать. Ему удалось это с большим трудом. – Это все она. – Он закашлялся и достал из кармана платок. – Она настоящий вампир. Хоть я и не верю во всю эту мистику. Но все равно ее боюсь. Ты меня спасешь, да?
- Ты с ней спишь? – спросила я, распираемая внезапно охватившим меня любопытством.
Он хмыкнул и снова опустился в кресло.
- Сплю. Но с самого начала это происходит как-то странно. Совсем не так, как было у нас с тобой. Я не испытывал к ней никакого влечения. Она соблазняла меня. Она такое со мной вытворяла, что вспомнить стыдно.
- Неправда. Лиза – очень целомудренный человек.
- Может, она и была такой с тобой. Но в это верится с трудом. Представляешь, она никогда не снимает свои резиновые трусы. У нее есть такие маленькие резиновые трусики, которые надежно закрывают ее… - Станислав грязно выругался. – Это место у нее неприкосновенно. Она его бережет для каких-то других целей.
- Вы давно стали любовниками?
- Когда ты лежала в больнице. Помню, она приехала ко мне с сумкой выпивки и жратвы и сама прыгнула ко мне в постель. Я ее выгнал на следующее утро. Но я не мог прогнать ее навсегда – она давала мне деньги.
- Наследство умершего дядюшки, - вспомнила я. – Какая же я была дура.
- Эта женщина покупала мои картины. Вернее, забирала их себе, а взамен оставляла мне пачки денег. Поначалу меня это устраивало. Но впоследствии я понял, что она задалась целью меня разрушить.
- Этого не может быть, не может быть, - бормотала я.
- Ты спасешь меня от нее? Ты меня спасешь?
Во взгляде Станислава была мольба.
- Но как? Что я должна сделать для этого?
- Увези меня куда-нибудь. Дай мне спокойно умереть. Я задыхаюсь. Меня словно придавили могильной плитой.
Мне захотелось выпить. Я почувствовала, что могу спятить, если не выпью. Станислав угадал мои мысли.
- Открой дверцу шкафа. Там целый ящик джина. Она говорит, мне можно пить только джин.
* * *
Я проснулась и увидела Лизу. Она сидела на пуфике в ногах моей кровати. Нарядная, источающая аромат каких-то дорогих духов.
- Мне было жалко тебя будить, Малыш. Во сне у тебя было такое счастливое лицо. Тебе снилось что-то приятное?
- Не помню.
Я приподняла голову от подушки. Я лежала поверх одеяла. Кто-то, очевидно, Лиза, прикрыл мне ноги его краем.
- Головка болит?
- Немного.
Она порылась в своей сумке, достала тюбик с шипучим аспирином.
- Схожу за водой, - сказала она и встала.
Я взяла из ее рук стакан и с жадностью к нему припала. Во рту было сухо и очень горько. Я здорово перебрала.
- Лучше? – Она улыбалась мне и ласкала взглядом своих густо подведенных зеленым карандашом глаз. – Малыш, мы пойдем сейчас на кухню и выпьем с тобой кофе, ладненько?
Я послушно встала, попыталась нащупать ногами шлепанцы. Лиза достала их откуда-то из-под туалетного столика.
- Сейчас твоя головка совсем пройдет. – Она поставила передо мной большую чашку дымящегося ароматного кофе. – Не обожгись.
- Ты давно приехала? – поинтересовалась я, потягивая маленькими глотками кофе.
- Не очень.
Она произнесла это каким-то таинственным голосом и стала нарезать хлеб для тостов.
- Что-то случилось?
- Пей кофе, Малыш, и не думай ни о чем дурном. Все у нас будет в порядке.
- Я не знала, что он здесь. Лиза, почему ты мне об этом не сказала?
- Теперь это уже не имеет никакого значения, - сказала она, не оборачиваясь от тостера, куда закладывала ломтики хлеба.
- Как это – не имеет? Он так изменился. Превратился в ходячего мертвеца.
- Сам во всем виноват.
Она, наконец, повернулась ко мне лицом. Я увидела, что щеки Лизы покрылись пунцовым румянцем.
- Возможно. И все равно мне жаль его. А больше всего себя, - добавила я едва слышно.
- По этому поводу вы и устроили вчера небольшой сабантуйчик.
- Мне было ужасно, Лиза. Все это время я думала, что он…
Я поперхнулась кофе и закашлялась.
- Ты переживешь это, Малыш. Ты у меня сильная.
- Я думала, что Станислав остался таким, каким я его когда-то любила. Ты не представляешь, как трудно пережить разочарование. Это хуже смерти.
- Глупости. – Она протянула мне намазанный клубничным джемом тост. – Хуже смерти не бывает ничего. Правда, кое для кого смерть может оказаться единственным выходом.
Я посмотрела на Лизу с удивлением. Она что-то не договаривала.
- Со Станиславом все в порядке? – вдруг спросила я.
- Допивай свой кофе, Малыш.
- Ты что-то от меня скрываешь.
- Нет. Я испытываю к тебе полное доверие.
Она протянула мне руку, и я встала.
- Куда мы идем? – спросила я, когда Лиза накинула поверх моей пижамы свою роскошную норковую шубу.
- Сейчас увидишь все своими глазами. Я же сказала, что испытываю к тебе полное доверие. Надень сапоги. На улице метет.
Лиза вела меня прямо по сугробам. Она не выпускала мою руку из своей мягкой теплой ладони. Мне было неуютно на улице. Глаза слезились от резкой белизны. В довершение всего, я набрала полные сапоги снега.
Лиза открыла тяжелую дверь гаража, щелкнула выключателем. Я громко вскрикнула. Она обняла меня за плечи и крепко прижала к себе.
- Успокойся, Малыш. Это неизбежность, понимаешь? Все шло именно к этому. Он был приговорен.
Дверцы «опеля» были распахнуты настежь. Я видела забрызганные кровью спинки. Станислав лежал лицом вниз на переднем сидении. Рядом валялся мой «браунинг».
- Но он… боялся смерти. Он хотел жить. Он только об этом и говорил вчера ночью, - лепетала я.
- Они все так говорят.
Лиза гладила меня по волосам, ласкала за ушами. Я чувствовала, как на меня нисходит покой. И какая-то странная отрешенность.
- Откуда он взял этот револьвер? – спросила она.
- Он лежал у меня в сумке.
Лиза сощурила глаза и посмотрела на меня внимательно и с тревогой.
- Никому не говори об этом, Малыш.
- Почему? – удивилась я.
- Глупенькая. Ведь у тебя наверняка нет на него разрешения, верно?
- Нет. Но мы должны сообщить в милицию.
- С этим всегда успеется.
- Но мы не можем…
Я осеклась, встретившись с ее уверенным взглядом.
- Мы с тобой все можем, Малыш.
Лиза достала из своей сумки перчатки, надела их и взяла двумя пальцами «браунинг».
- Он не выстрелит? – поинтересовалась она. – С детства боюсь этих стреляющих штучек.
- Курок на предохранителе.
- Неужели ты можешь стрелять, Малыш?
Она смотрела на меня с изумлением.
- Меня научил один приятель. Я даже умею чистить оружие.
Теперь в ее взгляде было восхищение.
- Вот ты у меня какая, Малыш. Совсем большая и очень мудрая. А тебе когда-нибудь приходилось стрелять в человека?
- Однажды на меня напали трое. На набережной в Марселе. Одного из них я ранила в плечо. Остальные удрали.
- Думаю, тебя потом преследовали кошмары.
- Нет. Я защищала собственную жизнь.
Лиза положила «браунинг» на полочку, достала из сумки носовой платочек, взяла с полочки «браунинг», тщательно его протерла. Спрятала платочек в сумку и сказала:
- Так делают в кино. Малыш, ты любишь смотреть детективы?
- Мне больше нравятся мелодрамы.
- Мне тоже.
Она нагнулась и вложила «браунинг» в правую руку Станислава.
- Зачем? – вырвалось у меня.
- Не задавай глупеньких вопросов, Малыш. Вдруг там остались твои отпечатки? Ты же сказала, что носила «браунинг» с собой.
- Да. Но я не убивала Станислава.
- Разумеется. Все равно начнется такая возня. Будут снимать отпечатки пальцев, задавать дурацкие вопросы. Никто не видел у тебя оружие?
- Никто. Я купила его на барахолке в Стамбуле.
- Умница. Итак, с этим, кажется, все чисто. Хотунцев мечтал приобрести револьвер. Последнее время это было его навязчивой идеей.
- Думаешь, он сделал это сам? – спросила я, с надеждой глядя на Лизу.
- Безусловно. Хотя теперь и это не имеет значения. Вы были на даче вдвоем. Я приехала час тому назад. Меня видели на станции.
- Ты хочешь сказать, что я могла?..
- Нет, Малыш, не хочу. Я не такая дура, как все эти менты.
- Но я… точно помню, как пошла в спальню. Станислав, кажется, остался в комнате. Возможно, он заснул в кресле. Я помню, как ложилась на кровать.
- Малыш, мы обо всем условились. Положись на меня.
- Но зачем он надел на себя эту рубашку?
Лиза пожала плечами.
- Причуды больного воображения. Малыш, нам пора.
Она взяла меня за руку и потянула из гаража.
- Мы не будем звонить в милицию? Послушай, может, он еще жив? – бормотала я.
- Нет. Это случилось примерно четыре часа тому назад, если не больше. У него уже застыли мышцы. – Она подняла голову и посмотрела на обложенное тучами небо. – Надеюсь, снег будет идти целый день. Поторопись, Малыш.
Я помогла Лизе застелить мою постель. Я действовала как автомат. Она заставила меня встряхнуть одеяло.
- На нем могли остаться твои волосы. Нам незачем выслушивать лишние вопросы, правда, Малыш? Посмотри под кроватью. Нет ничего? Слава Богу. Ты у меня такая растеряха.
Потом мы отправились на кухню, перемыли и вытерли стаканы, из которых мы со Станиславом пили джин. Пустые бутылки Лиза вымыла под краном и слила в них из жестяной канистры кукурузное масло.
- Теперь, по-моему, все, Малыш, - сказала она, вешая в шкаф темно вишневый стеганый халат. – Прости меня, но я должна задать тебе этот вопрос. Ты на меня не обидишься, Малыш?
- Нет.
Я отвернулась, догадавшись, что за вопрос хочет задать мне Лиза.
- Надеюсь, у вас со Станиславом ничего не было ночью? Я имею в виду коитус, как выражаются профессионалы.
- Не было. Я почти уверена, что не было.
- Будем надеяться, что на этот раз пронесет. Я имею в виду ментов. Малыш, выше нос. Я с тобой.
Когда мы поднялись н безлюдную платформу, Лиза достала из сумочки плоскую бутылку коньяка, свинтила крышку и протянула бутылку мне.
- Пей.
Отвечайте немедленно! У меня есть оружие!
Я не соврала. Я носила с собой маленький дамский «браунинг». Мне удалось провезти его через таможню, закопав в кучу колготок. Жизнь научила меня быть осторожной.
У мужчины в темно вишневом стеганом халате была впалая грудь и сутулые плечи. Меня поразил контраст: нездоровая землисто-желтая кожа и яркие живые глаза. Впрочем, они тут же погасли.
- Станислав! – воскликнула я. – Неужели это ты? Не может быть!
- А кто же еще? – Он криво усмехнулся. – Считаешь, я здорово изменился?
- Да. Мы все меняемся.
- Ты не изменилась. Стала еще красивей.
Он вздохнул и тяжело опустился в кресло, на спинке которого висела эта рубашка с вопросительными знаками.
- Что с тобой случилось? – вырвалось у меня.
Он глянул на меня настороженно.
- То, что должно было случиться. Я превратился в развалину. В никому не нужную рухлядь, понимаешь? Ее пока держат в доме из жалости, но наступит час, и вынесут на помойку. Чтобы не занимала места. Самое страшное, что Земля от этого вращаться не перестанет. И даже не вздрогнет, представляешь? А мне хочется, чтобы моя смерть стала вселенской катастрофой.
- Тебе нужно лечиться. Ты еще совсем молодой, - лепетала я.
- Лечиться? Ну, и что толку? Она показывала меня лучшим светилам. Говорят, обыкновенный перенапряг. То есть я сжег энергию, которая была предназначена на всю мою жизнь, в слишком сжатые сроки. – Он невесело усмехнулся. – Ты помнишь, сколько во мне было энергии?
Я кивнула.
- А ты, говорят, ослепительна. Хочу сам в этом убедиться. Подойди поближе. Я стал плоховато видеть.
Я автоматически повиновалась. Станислав протянул руку, намереваясь меня потрогать, как вдруг резко ее отдернул. Как от огня.
- Не для меня лакомство.
Он закрыл глаза и что-то прошептал.
- Нужно принять меры. Ты не можешь просто плыть по течению навстречу своей…
Я прикусила язык.
- Не могу? Почему ты так считаешь?
Он посмотрел на меня с иронией.
- Когда-то ты очень любил жизнь.
- Я и сейчас люблю ее. Вот только она меня не жалует. Взаимности не проявляет, как поется в той старой песне. Знаешь, почему?
Я смотрела на него как зачарованная.
- Ей надоели мои выкрутасы. Наобещал много, а сделал сущую ерунду. Ничего не сделал. Хотунцев умрет, и на его надгробном камне высекут: «Здесь покоится должник». Или: «Кредиторов просят не беспокоиться».
Он рассмеялся. Это был бесцветный и безвкусный смех.
- Но тебе совсем немного лет.
- Ты так считаешь? Спасибо, Жар-птица. Мне вот-вот стукнет сорок. Я на целых три года пережил Ван Гога и на четыре Модильяни. Слыхала про таких? Ну да, про них слыхал весь мир, а про Станислава Хотунцева лишь узкий круг лесбиянок, геев и иных сексуальных меньшинств. Кстати, тебе понравился мертвый петух на ее натюрморте?
- Лиза не показывала мне свои работы.
- Зато вы с ней наверняка успели переспать, или как это у вас называется?
Я пожала плечами и отвернулась.
- Ну и молодцы девочки. Надо пользоваться каждым мгновением этой чертовой жизни. Гоняться за своей Жар-птицей, выщипывать из ее хвоста огненные перья. Скажи, а ты смогла бы лечь в постель со мной?
- Нет. Хоть я и вернулась сюда в надежде…
Мне стало больно, и я зажмурила глаза.
- Ты надеялась, что я тебя жду? Скажи: ты на это надеялась?
- Да, - прошептала я. – Глупо конечно, но я на это надеялась.
- Тебе там было плохо? Признайся, тебе было очень плохо без меня?
- Наверное. Только я тогда не понимала этого.
- Бедняжка. – В его глазах блеснули слезы. – Приехала и очутилась возле разбитого корыта. Прости меня, Карина.
Впервые он произнес мое имя с ударением на «и». Как, в принципе, и полагается. Оно показалось мне скучным. И совсем бесперспективным.
- И все-таки, мне кажется, это все… неспроста. Такое ощущение, будто кто-то хочет твоей смерти.
- Ты так думаешь?
Станислав испуганно огляделся по сторонам.
- Ты боишься ее?
- Нет, что ты. Она такая заботливая. Она очень облегчает мне жизнь. Знаешь, без нее я бы уже не смог и шагу сделать.
- Вы с ней живете?
Он задумчиво поскреб обросший щетиной подбородок.
- Лиза заменила мне мать, любовницу и все остальное. Она стала моим ангелом-хранителем. Если бы не она, я бы женился на этой истеричке Лерке, и моя жизнь превратилась бы в Ад. Эта баба закатывала дикие скандалы с битьем посуды. Я не смог бы от нее отделаться, если б не Лиза. – Он снова прослезился. – Эту женщину мне послал сам Господь. К тому же она всегда напоминала мне о тебе. До самого последнего дня. Видишь, я тоже не смог тебя забыть.
- Зачем меня сюда черти принесли? Зачем? – вслух подумала я.
- Да, тяжелое зрелище, согласен. Бедная моя девочка. Главное, что я бессилен что-либо изменить. Как тогда, на катере, помнишь? Признаюсь, я не сразу пришел тебе на помощь. Я стоял и смотрел, как тот тип тебя насилует. Я представлял на его месте себя, и это меня ужасно возбуждало. Я бросился в драку уже после того, как из меня вытекло целое ведро спермы. Считаешь меня негодяем, Жар-птица? Скажи, ты считаешь меня негодяем?
Я пожала плечами. Мне было страшно копаться в собственных чувствах.
- Она подписывает мои картины. Последнее время я вошел в моду. – В его глазах снова что-то блеснуло. – Знаешь, у меня ощущение, будто на каком-то этапе своей жизни я продал дьяволу душу и тело в обмен на успех, которого когда-то так жаждал. Я даже знаю, когда это случилось.
- В тот вечер, когда ты сказал мне, что болел сифилисом.
- Совершенно верно. – Он зло усмехнулся. – Дьявол забрал нашего ребенка. А она, - Станислав перешел на шепот, - злорадствовала по этому поводу. Потому что тоже ревновала тебя к нашему малышу. Ты не верь, когда она говорит, что жалеет об этом. Не верь. Она не хотела, чтобы наш малыш появился на свет.
- Чушь. Лиза обо мне заботилась.
- Эта женщина во всем видит только собственную выгоду. – Он говорил быстро и без всякого выражения. Словно твердил заученный урок. – Своей мнимой заботой о ребенке она надеялась привязать тебя к себе, отнять у меня. Только у нее ничего не получилось. Помнишь, как мы с тобой были счастливы, когда ты выписалась из больницы?
- Помню.
Я едко усмехнулась.
- Ты была моей и только моей. Она отошла в сторону. Поняла, что ей не удастся нас разлучить. Послушай, а ведь ей на самом деле не удалось это сделать, правда?
- Бред какой-то. Ничего не могу понять.
- Поймешь. Обязательно поймешь. – Станислав попытался встать. Ему удалось это с большим трудом. – Это все она. – Он закашлялся и достал из кармана платок. – Она настоящий вампир. Хоть я и не верю во всю эту мистику. Но все равно ее боюсь. Ты меня спасешь, да?
- Ты с ней спишь? – спросила я, распираемая внезапно охватившим меня любопытством.
Он хмыкнул и снова опустился в кресло.
- Сплю. Но с самого начала это происходит как-то странно. Совсем не так, как было у нас с тобой. Я не испытывал к ней никакого влечения. Она соблазняла меня. Она такое со мной вытворяла, что вспомнить стыдно.
- Неправда. Лиза – очень целомудренный человек.
- Может, она и была такой с тобой. Но в это верится с трудом. Представляешь, она никогда не снимает свои резиновые трусы. У нее есть такие маленькие резиновые трусики, которые надежно закрывают ее… - Станислав грязно выругался. – Это место у нее неприкосновенно. Она его бережет для каких-то других целей.
- Вы давно стали любовниками?
- Когда ты лежала в больнице. Помню, она приехала ко мне с сумкой выпивки и жратвы и сама прыгнула ко мне в постель. Я ее выгнал на следующее утро. Но я не мог прогнать ее навсегда – она давала мне деньги.
- Наследство умершего дядюшки, - вспомнила я. – Какая же я была дура.
- Эта женщина покупала мои картины. Вернее, забирала их себе, а взамен оставляла мне пачки денег. Поначалу меня это устраивало. Но впоследствии я понял, что она задалась целью меня разрушить.
- Этого не может быть, не может быть, - бормотала я.
- Ты спасешь меня от нее? Ты меня спасешь?
Во взгляде Станислава была мольба.
- Но как? Что я должна сделать для этого?
- Увези меня куда-нибудь. Дай мне спокойно умереть. Я задыхаюсь. Меня словно придавили могильной плитой.
Мне захотелось выпить. Я почувствовала, что могу спятить, если не выпью. Станислав угадал мои мысли.
- Открой дверцу шкафа. Там целый ящик джина. Она говорит, мне можно пить только джин.
* * *
Я проснулась и увидела Лизу. Она сидела на пуфике в ногах моей кровати. Нарядная, источающая аромат каких-то дорогих духов.
- Мне было жалко тебя будить, Малыш. Во сне у тебя было такое счастливое лицо. Тебе снилось что-то приятное?
- Не помню.
Я приподняла голову от подушки. Я лежала поверх одеяла. Кто-то, очевидно, Лиза, прикрыл мне ноги его краем.
- Головка болит?
- Немного.
Она порылась в своей сумке, достала тюбик с шипучим аспирином.
- Схожу за водой, - сказала она и встала.
Я взяла из ее рук стакан и с жадностью к нему припала. Во рту было сухо и очень горько. Я здорово перебрала.
- Лучше? – Она улыбалась мне и ласкала взглядом своих густо подведенных зеленым карандашом глаз. – Малыш, мы пойдем сейчас на кухню и выпьем с тобой кофе, ладненько?
Я послушно встала, попыталась нащупать ногами шлепанцы. Лиза достала их откуда-то из-под туалетного столика.
- Сейчас твоя головка совсем пройдет. – Она поставила передо мной большую чашку дымящегося ароматного кофе. – Не обожгись.
- Ты давно приехала? – поинтересовалась я, потягивая маленькими глотками кофе.
- Не очень.
Она произнесла это каким-то таинственным голосом и стала нарезать хлеб для тостов.
- Что-то случилось?
- Пей кофе, Малыш, и не думай ни о чем дурном. Все у нас будет в порядке.
- Я не знала, что он здесь. Лиза, почему ты мне об этом не сказала?
- Теперь это уже не имеет никакого значения, - сказала она, не оборачиваясь от тостера, куда закладывала ломтики хлеба.
- Как это – не имеет? Он так изменился. Превратился в ходячего мертвеца.
- Сам во всем виноват.
Она, наконец, повернулась ко мне лицом. Я увидела, что щеки Лизы покрылись пунцовым румянцем.
- Возможно. И все равно мне жаль его. А больше всего себя, - добавила я едва слышно.
- По этому поводу вы и устроили вчера небольшой сабантуйчик.
- Мне было ужасно, Лиза. Все это время я думала, что он…
Я поперхнулась кофе и закашлялась.
- Ты переживешь это, Малыш. Ты у меня сильная.
- Я думала, что Станислав остался таким, каким я его когда-то любила. Ты не представляешь, как трудно пережить разочарование. Это хуже смерти.
- Глупости. – Она протянула мне намазанный клубничным джемом тост. – Хуже смерти не бывает ничего. Правда, кое для кого смерть может оказаться единственным выходом.
Я посмотрела на Лизу с удивлением. Она что-то не договаривала.
- Со Станиславом все в порядке? – вдруг спросила я.
- Допивай свой кофе, Малыш.
- Ты что-то от меня скрываешь.
- Нет. Я испытываю к тебе полное доверие.
Она протянула мне руку, и я встала.
- Куда мы идем? – спросила я, когда Лиза накинула поверх моей пижамы свою роскошную норковую шубу.
- Сейчас увидишь все своими глазами. Я же сказала, что испытываю к тебе полное доверие. Надень сапоги. На улице метет.
Лиза вела меня прямо по сугробам. Она не выпускала мою руку из своей мягкой теплой ладони. Мне было неуютно на улице. Глаза слезились от резкой белизны. В довершение всего, я набрала полные сапоги снега.
Лиза открыла тяжелую дверь гаража, щелкнула выключателем. Я громко вскрикнула. Она обняла меня за плечи и крепко прижала к себе.
- Успокойся, Малыш. Это неизбежность, понимаешь? Все шло именно к этому. Он был приговорен.
Дверцы «опеля» были распахнуты настежь. Я видела забрызганные кровью спинки. Станислав лежал лицом вниз на переднем сидении. Рядом валялся мой «браунинг».
- Но он… боялся смерти. Он хотел жить. Он только об этом и говорил вчера ночью, - лепетала я.
- Они все так говорят.
Лиза гладила меня по волосам, ласкала за ушами. Я чувствовала, как на меня нисходит покой. И какая-то странная отрешенность.
- Откуда он взял этот револьвер? – спросила она.
- Он лежал у меня в сумке.
Лиза сощурила глаза и посмотрела на меня внимательно и с тревогой.
- Никому не говори об этом, Малыш.
- Почему? – удивилась я.
- Глупенькая. Ведь у тебя наверняка нет на него разрешения, верно?
- Нет. Но мы должны сообщить в милицию.
- С этим всегда успеется.
- Но мы не можем…
Я осеклась, встретившись с ее уверенным взглядом.
- Мы с тобой все можем, Малыш.
Лиза достала из своей сумки перчатки, надела их и взяла двумя пальцами «браунинг».
- Он не выстрелит? – поинтересовалась она. – С детства боюсь этих стреляющих штучек.
- Курок на предохранителе.
- Неужели ты можешь стрелять, Малыш?
Она смотрела на меня с изумлением.
- Меня научил один приятель. Я даже умею чистить оружие.
Теперь в ее взгляде было восхищение.
- Вот ты у меня какая, Малыш. Совсем большая и очень мудрая. А тебе когда-нибудь приходилось стрелять в человека?
- Однажды на меня напали трое. На набережной в Марселе. Одного из них я ранила в плечо. Остальные удрали.
- Думаю, тебя потом преследовали кошмары.
- Нет. Я защищала собственную жизнь.
Лиза положила «браунинг» на полочку, достала из сумки носовой платочек, взяла с полочки «браунинг», тщательно его протерла. Спрятала платочек в сумку и сказала:
- Так делают в кино. Малыш, ты любишь смотреть детективы?
- Мне больше нравятся мелодрамы.
- Мне тоже.
Она нагнулась и вложила «браунинг» в правую руку Станислава.
- Зачем? – вырвалось у меня.
- Не задавай глупеньких вопросов, Малыш. Вдруг там остались твои отпечатки? Ты же сказала, что носила «браунинг» с собой.
- Да. Но я не убивала Станислава.
- Разумеется. Все равно начнется такая возня. Будут снимать отпечатки пальцев, задавать дурацкие вопросы. Никто не видел у тебя оружие?
- Никто. Я купила его на барахолке в Стамбуле.
- Умница. Итак, с этим, кажется, все чисто. Хотунцев мечтал приобрести револьвер. Последнее время это было его навязчивой идеей.
- Думаешь, он сделал это сам? – спросила я, с надеждой глядя на Лизу.
- Безусловно. Хотя теперь и это не имеет значения. Вы были на даче вдвоем. Я приехала час тому назад. Меня видели на станции.
- Ты хочешь сказать, что я могла?..
- Нет, Малыш, не хочу. Я не такая дура, как все эти менты.
- Но я… точно помню, как пошла в спальню. Станислав, кажется, остался в комнате. Возможно, он заснул в кресле. Я помню, как ложилась на кровать.
- Малыш, мы обо всем условились. Положись на меня.
- Но зачем он надел на себя эту рубашку?
Лиза пожала плечами.
- Причуды больного воображения. Малыш, нам пора.
Она взяла меня за руку и потянула из гаража.
- Мы не будем звонить в милицию? Послушай, может, он еще жив? – бормотала я.
- Нет. Это случилось примерно четыре часа тому назад, если не больше. У него уже застыли мышцы. – Она подняла голову и посмотрела на обложенное тучами небо. – Надеюсь, снег будет идти целый день. Поторопись, Малыш.
Я помогла Лизе застелить мою постель. Я действовала как автомат. Она заставила меня встряхнуть одеяло.
- На нем могли остаться твои волосы. Нам незачем выслушивать лишние вопросы, правда, Малыш? Посмотри под кроватью. Нет ничего? Слава Богу. Ты у меня такая растеряха.
Потом мы отправились на кухню, перемыли и вытерли стаканы, из которых мы со Станиславом пили джин. Пустые бутылки Лиза вымыла под краном и слила в них из жестяной канистры кукурузное масло.
- Теперь, по-моему, все, Малыш, - сказала она, вешая в шкаф темно вишневый стеганый халат. – Прости меня, но я должна задать тебе этот вопрос. Ты на меня не обидишься, Малыш?
- Нет.
Я отвернулась, догадавшись, что за вопрос хочет задать мне Лиза.
- Надеюсь, у вас со Станиславом ничего не было ночью? Я имею в виду коитус, как выражаются профессионалы.
- Не было. Я почти уверена, что не было.
- Будем надеяться, что на этот раз пронесет. Я имею в виду ментов. Малыш, выше нос. Я с тобой.
Когда мы поднялись н безлюдную платформу, Лиза достала из сумочки плоскую бутылку коньяка, свинтила крышку и протянула бутылку мне.
- Пей.
Это текст. Нажмите, чтобы отредактировать и добавить что-нибудь интересное. Это легко.