Женщина остановилась, неторопливо обернулась. Сказала, по-здешнему мило растягивая слова и слегка шепелявя:
─ У нас здесь нету купален. Кругом песок чистейший и благодать. Кто где желает, там и купается.
─ Понятно. Разрешите вам помочь.
Уваров подошел к женщине и протянул руку. Она отдала ему корзину.
─ Красиво у вас здесь, ─ сказал он, следуя за ней в глубь виноградного сада. ─ А главное привольно. Словом, вольный казачий рай. Дикое поле.
─ Слишком уж дикое, ─ отозвалась женщина. ─ Ведать не ведала, что в нашей станице могут разбойники водиться.
─ Разбойники? Что еще за разбойники?
─ Будто не знаете. ─ Женщина обернулась и посмотрела на него укоризненно. ─ А кто же еще мог умыкнуть мою лапушку, как не разбойник? Честный человек подобным промыслом не занимается, вы сами это знаете.
─ А почему вы решили, будто ее умыкнули? Может, она пошла по доброй воле.
─ Ну, нет, такие дела не по доброй воле творятся, а по злой. Наверняка не обошлось без лукавого, чует мое сердце.
Женщина осенила себя широким крестом.
─ Постойте, мне до сих пор не понятно, почему вы решили, будто Саша ушла из дома. Тут рядом река. Всякое могло случиться.
─ Да уж лучше бы моя лапушка утонула, типун мне на мой поганый язык. ─ Она опять перекрестилась. ─ Столько позору нашему бедному дому. ─ Она села на узкую лавку в тени виноградного куста, вытерла краем косынки потный лоб. ─ Да вы сядьте в тенек. ─ Она похлопала ладонью по лавке рядом с собой. ─ Душно нынче. Ой, душно. Лето на исходе, а печет как в преисподней. Вы хозяйке полюбовником приходитесь? ─ спросила она, сверля его своими любопытными глазами.
─ Ну да, чего уж тут скрывать. ─ Он дружелюбно улыбнулся женщине. ─ Собственно говоря, не вижу ничего зазорного в таком положении вещей. Мы с Верой Густавовной люди свободные, а, следовательно, и судьбу свою можем решать ни на кого не оглядываясь.
─ Ну да, можете. От этой вашей свободы и у бедной моей лапушки что-то с головой приключилось. Отец с полюбовницей милуется, мать с полюбовником, вот дите и решило, что ей тоже не возбраняется этим делом заняться.
─ Вы нас осуждаете?
─ Куда мне. Я не Господь Бог. Я и сама много нагрешила. ─ Женщина сложила пальцы щепоткой, но почему-то передумала креститься. ─ Лапушку мне жалко. Ох и жалко. Оттого, что смолоду сгубила жизнь.
─ Ну, это зависит, с какой стороны на эту ситуацию посмотреть.
─ С какой ни посмотри, все одно загубила. Молва-то пойдет, как ни скрывай. А женщина, за которой дурная молва идет, всегда для вашего брата приманкой служит. И они от этой приманки ни за что не отстанут, хоть ты их кнутом стегай.
─ Почему же дурная? А вдруг Саша полюбила по-настоящему? ─ возразил Уваров, все больше увлекаясь беседой с этой, судя по всему, мудрой женщиной. ─ А если она собралась выйти за этого человека замуж?
─ С таких-то пор? Ученые люди с таких годов семьями не обзаводятся, ─ категорично заявила женщина. ─ Моя лапушка всякие науки изучала, книжек целый воз перечитала, на иноземных языках разговаривает. Это темные люди, вроде меня, так те смолоду себе на шею вешают ярмо. Да что толку говорить? Лапушка сама скоро все поймет, вот увидите. У моей лапушки умная головка. Тот разбойник в недобрый час ее застал и воспользовался ее слабостью. Но это недолгое дело. Пройдет денек-другой, и лапушка одумается. Вы тогда помянете мои слова.
─ Похоже, вам известно, кто этот человек.
─ Разбойник он, вот кто. Таких нужно на каторгу отправлять. Чтобы другим было неповадно.
Щеки женщины вспыхнули гневным румянцем.
─ Может, вы и правы. Но вы не хотите, чтобы его отправили, верно?
─ Я свою лапушку жалею, потому и не хочу. Иначе бы я все-все хозяину рассказала. Вот те крест.
─ Правильно делаете, что не рассказываете. Ведь родительская любовь часто бывает безрассудной.
─ Это вы толково выразились. ─ Женщина посмотрела на Уварова одобрительно. ─ Хоть вы мне и чужой человек, все равно я вам скажу: толковая у вас голова.
─ Спасибо на добром слове.
Уваров встал. Он не хотел показаться назойливым этой женщине, хоть ему и любопытно было продолжить разговор.
─ Постойте. Я вам еще не все сообщила. Я знаю, где моя лапушка, но не скажу им ни словечка, хоть на костре меня жгите. В таких делах нужно не силой действовать, а по рассуждению. Потому как можно в одночасье сгубить человека. А я не позволю, чтобы мою лапушку сгубили. Слышу, давеча, Густавовна и говорит хозяину: «К околоточному нужно съездить». Да и старшая барышня того же хочет. А хозяин у нас молодец. Он жизнь понимает лучше этих баб. Не поедет он к Степанычу. Ни за что не поедет. И вы против таких строгих мер выступаете, я это сразу поняла. Ах ты, моя дорогая лапушка, ну что нам с тобой прикажешь делать?
─ Ждать. Полагаю, это самое разумное в нашей ситуации, ─ заключил Уваров.
─ А этот разбойник тем временем тешится с лапушкой как ему вздумается. Удовольствие от нее получает.
─ Надеюсь, она тоже.
Женщина покосилась на него укоризненно.
─ Ну, а как брюхатой, не приведи Господи, сделает?
─ Будем надеяться, что этого не случится. А вообще-то все судьба.
─ Она так и написала в той записке, что я в летнице на подоконнике нашла: «Такая уж моя судьба». Ведать не ведала, что у моей дорогой лапушки такая злая судьба окажется.
─ Значит, Саша передала вам записку. Вам, а не отцу или сестре. И когда?
─ Вчерась в обедах. Я как раз за столом прислуживала, а Феофаныч водил лошадей на реку купать. Кухарка выходная была, и в летнице ни души. Это тот разбойник записку принес, а лапушка научила его, в какое прийти время. Сердечко у нее за нас болит. У моей лапушки очень доброе сердечко.
─ Однако ж так больше не может продолжаться. Я с ума сойду, если это продлится еще хотя бы несколько часов. ─ Вера Густавовна стиснула пальцами виски и закрыла глаза. ─ Прошу вас, Макс, повлияйте на Владимира. Ну почему, спрашивается, он ведет себя так нерешительно?
─ А как, вы полагаете, он должен себя вести?
─ Нужно что-то предпринять, а мы сидим, сложа руки, и чего-то ждем. ─ Вера Густавовна всхлипнула. ─ Я ненавижу бездействие и покорность судьбе. Нет, определенно, я в самое ближайшее время сойду с ума.
─ Хотите выслушать мой совет?
Она посмотрела него внимательно и с удивлением.
─ Конечно, Макс. Вы всегда отличались разумностью суждений.
─ Перестаньте думать о себе. Думайте о Саше. Каждую минуту. Только о ней.
─ Но я так и делаю, Макс. Я постоянно вижу Сашу перед глазами такой милой крошкой. Она протягивает ко мне свои ручонки, просит меня ей помочь, а я…
Вера Густавовна разрыдалась.
─ Это все ваше воображение. Прикажите ему молчать. Ваша дочь не просит вас о помощи, уверяю вас. Сейчас ей нужно только одно: чтобы ее оставили в покое.
─ Вы говорите так, потому что у вас нет своих детей, ─ произнесла Вера Густавовна обиженным тоном. ─ Если бы на месте моей Сашули оказалась ваша дочь…
─ Не скрою, я бы очень переживал за нее. Но я бы первым делом спросил у себя: что для нее лучше? И постарался бы ответить на этот вопрос самым беспристрастным образом.
─ Какие же вы, мужчины, жестокосердные. Владимир говорит мне почти то же самое. И призывает сохранять спокойствие. А сам потихоньку пьет бром. Я была здесь в начале июля. Мы с Сашулей купались в реке, ели малину, по вечерам хохотали над побасенками и частушками Анфисы. Ничто не предвещало беды. Понимаете, Макс, это для меня как гром среди ясного неба. Я опасаюсь за свой рассудок.
─ Вы снова думаете о себе.
─ Но ведь я человек, не правда ли? Моя дочь совершила ужасный поступок, причинила всей семье страшную боль. Почему в ней нет ни капли милосердия к нам? Ведь мы все так любим ее.
─ Помню, вы рассказывали мне, что ваш муж был влюблен в вас чуть ли не с детства, и когда вы сообщили ему, что больше его не любите и считаете себя свободной от клятвы в супружеской верности, он ужасно страдал и даже хотел застрелиться. Вы прикажете тот ваш поступок считать милосердным?
─ Но это совсем другое дело, Макс. Как вы не понимаете. В то время мы с Владимиром были уже вполне взрослыми людьми и могли ответить за свои поступки. Сашуля еще дитя. Она не может отвечать за свои поступки.
─ Так и не судите ее слишком строго! ─ с неожиданной злостью воскликнул Уваров. ─ И потом, когда она вернется, не напоминайте ей постоянно о ее вине. Прошу вас, ─добавил он чуть слышно.
Вера Густавовна смотрела на него непонимающими глазами.
Уваров обернулся, услышав торопливые шаги сзади.
─ Постойте! Я бы хотел поговорить с вами.
Луна только взошла, и ее тусклый желтоватый свет скупо освещал лицо молодого человека с длинными, почти до плеч, волосами. Его лицо было Уварову не знакомо.
─ Давайте присядем на корягу. Я не хочу, чтобы нас увидели.
─ Давайте. ─ Прежде, чем сесть, Уваров подстелил носовой платок. ─ У вас ко мне дело?
─ Да. Понимаете, я вас узнал. Я был в прошлом году на представлении вашей пьесы «Утраченная любовь». Вас несколько раз просили на сцену. Я сидел в ложе бельэтажа и хорошо разглядел вас.
─ Представьтесь, пожалуйста.
─ Моя фамилия вам ничего не скажет. Я происхожу из семьи священнослужителя. Николай Ляпунов. ─ Пожатие его руки было крепким. ─ Мне необходимо с вами поговорить.
─ На какой предмет? ─ спросил Уваров, уже смутно кое о чем догадавшись.
─ Мне нужен ваш совет. Совет человека, которому я склонен доверять.
─ Спасибо. Будем надеяться, вы искренни со мной.
─ Мне нет выгоды кривить душой. Я, кажется, вляпался в нехорошую историю. Понимаете, дочка хозяина дачи, где вы гостите… Словом, вышло так, что мы с ней стали любовниками. Да вам, наверное, много известно из этой истории.
─ Однако далеко не все. Мне показалось, вы хотите сказать, что с удовольствием дали бы этому делу обратный ход. Я вас правильно понял?
─ Да. Она замечательная девушка, я к ней привязался, но я вижу всю бесперспективность наших отношений и нуждаюсь в добром совете.
─ Саше известно о том, что вы имеете свое мнение о сложившейся ситуации?
─ Саша собирается просить отца дать согласие на наш брак.
Молодой человек невесело усмехнулся.
─ И вас не устраивает перспектива семейной жизни?
─ Понимаете, меня с детства приучили мыслить реалистично. Словом, я умею сопоставить все «за» и «против» той либо иной ситуации.
─ Кажется, я понял вас. Итак, какого рода совет вы хотите от меня получить?
Николай вздохнул.
─ Уговорите Сашеньку вернуться в семью. Очень вас об этом прошу.
─ Выходит, у вас ко мне еще и просьба. А что же совет? Или он вам больше не нужен? ─ не без сарказма поинтересовался Уваров.
─ Дело в том, что я понял вдруг, что мне самому не удастся уговорить Сашу. Но если в это дело вмешаетесь вы, она вполне может согласиться.
─ А если я не вмешаюсь? Что тогда?
─ Тогда неминуемо произойдет что-то дурное. Она думает, мы сможем прожить в этой хибаре до холодов. Даже если проживем, а что потом? Саша не отпускает меня ни на минуту. Она…
─ Она вас утомила, ─ догадался Уваров.
─ В некотором роде. Но я ее люблю. Я еще никого не любил так. У меня были другие женщины.
Последнюю фразу он произнес не без гордости.
─ Зачем же вы тогда… Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Вы желаете, чтобы я поговорим с Сашей сейчас?
─ Если вас это не здорово затруднит.
─ Полагаю, вы правы. ─ Уваров встал. ─ Что ж, идем.
─ Придется плыть на лодке.
─ Это придает ситуации некоторую романтичность.
...Он узнал ее мгновенно. Каких-нибудь две недели назад эта девочка сидела верхом на ветке дерева, приветствуя диким гортанным криком пароход, а потом, желая поделиться со всеми радостью своего бытия на этом свете, кувыркалась, рискуя свалиться вниз. Сейчас Саша сидела на застланном лоскутным одеялом тюфяке, обхватив руками колени. У нее был невеселый вид.
─ Вас прислал папá? ─ спросила она, едва Уваров появился на пороге.
Комнату освещала свеча в жестянке на полу. Уваров увидел табурет, сел на него, положив ногу на ногу.
─ Я пришел сам по себе. Я друг вашей матери, и мне тоже не безразлично, что будет с вами в дальнейшем.
─ А где Николай? ─ с тревогой в голосе спросила Саша.
─ Он вытаскивает сеть. А вам известно, что у вас замечательный голос? Я бы даже сказал, уникальный.
Саша посмотрела на него с некоторым удивлением.
─ Я имел удовольствие слышать тот великолепный пассаж, обращенный ко всему мирозданью и, смею надеяться, ко мне тоже. Я как раз проплывал мимо вашей станицы на пароходе и…
─ Так это были вы? ─ Саша заметно оживилась. ─ Боже мой, как давно это было.
Он уловил нотку сожаления в ее интонации.
─ Вы правы. Мне самому кажется, что это было давно, хотя на самом деле прошло всего две недели с небольшим. Мы с вашей мамой часто о вас говорили. Вернее, она рассказывала мне про вас всякие милые подробности. Так что я сумел составить некоторое представление о вашем характере.
─ Мама очень переживает?
─ Она скучает о вас. Остальные домочадцы тоже. Уверяю вас.
─ Но я не смогла бы вернуться домой. Нет. Ни за что.
─ Почему?
─ Мне стыдно. Неужели вы не понимаете, что мне очень стыдно?
─ Чего? Неужели вашей любви? Не может такого быть.
─ Ах, если бы все думали так, как вы, мир был бы настоящим раем!
─ Между прочим, я вовсе не оригинален. Шекспир воспел юную любовь еще три века тому назад.
─ Я зачитывалась «Ромео и Джульеттой» Но я не могла себе представить, что такое может случиться со мной.
─ Жалеете?
─ Нет. Было чудесно. Знали бы вы…
Она в смущении отвернулась.
─ Было? А сейчас?
─ Николаю нужно возвратиться в семинарию. ─ Она вздохнула. ─ Я уже готовлю себя потихоньку к разлуке. Надеюсь, она будет недолгой.
─ Это зависит от вас. Разумеется, от вашего друга тоже.
Саша вздохнула.
─ Николай прав. Он сказал вам, что считает наш брак преждевременным? Господи, как я ненавижу слово «брак»! Мне на самом деле рано выходить замуж. А Николаю нужно закончить учение.
─ Я тоже не спешу с этим делом.
Уваров вдруг понял, что ему ужасно хочется схватить в охапку эту юную девушку и увезти на край земли, то есть подальше от любопытных взоров. Сделать своей подругой, женой, любовницей… Словом всем тем, чем только можно сделать любимое и дорогое существо. Эта романтическая мечта больно ожгла сердце, заставив его биться тревожно и громко. «Я опишу эти ощущения в новелле или, если хватит пороха, в романе», ─ успокоил он себя. Мысль о том, что несбыточное можно превратить в реальность в творчестве обычно утешала Уварова.
─ Они почему-то спешили, ─ прошептала Саша.
─ Тогда были другие нравы.
─ Вы хотите сказать, что любовь в наше время может быть свободной? ─ подхватила она его мысль.
─ Да. Хотя это далеко не все понимают.
─ Они тоже меня не поймут. Разве что папá.
─ Я обещаю вам поддержку. Безоговорочную и, если хотите, ежеминутную.
─ Спасибо. ─ В ее глазах блеснули слезы. ─ Как вы думаете, Коля меня любит по-настоящему?
─ Ответ на этот вопрос может дать только время.
─ Я вернусь домой сию минуту.
Саша вскочила и застыла в выжидающей позе.
─ Буду рад оказаться вашим поводырем в прежнюю жизнь.
Уваров галантно взял ее под руку.
─ Как все странно. Если бы не вы, я бы еще долго мучила и его, и себя, ─ задумчиво сказала она.
─ Если бы не наша встреча две недели тому назад, ─ уточнил Уваров.
─ Вы правы. Как же вы правы. Только не бросайте меня, ладно?
─ Ни в коем случае. Полагаю, мы все вместе на днях уедем в Москву. Вам следует переменить обстановку.
─ Макс, умоляю вас, поговорите с Сашенькой. Я уже просто отчаялась изменить что-либо в ее судьбе.
Уваров застал Веру Густавовну в неглиже. Судя по ее виду, она провела бессонную ночь. Он смотрел теперь на эту женщину вполне бесстрастными глазами и думал о том, что пик ее жизни миновал. Дальше будет постепенное, а подчас и резкое соскальзывание в эту ужасную пропасть, именуемую немощью души и тела.
─ Я виделся с нею неделю назад, в тот день, когда уехал в Санкт-Петербург. Мне показалось, она была даже весела. Улыбалась моим шуткам и расспрашивала про новую пьесу.
─ Вы превосходно влияете на нее, Макс. Увы, за ту неделю, что вас не было в Москве, в Саше произошли разительные перемены. Во-первых, она наотрез отказалась продолжить обучение в гимназии.
─ Что ж, тут я могу ее понять. Там царят скудомыслие и откровенная тупость. Саша умная девушка и вполне могла бы закончить свое образование в домашних условиях.
─ Ах, Макс, это еще не все. ─ Вера Густавовна сидела за туалетным столиком, горестно надломив свою обычно прямую спину. ─ Ей передал письмо этот человек, с которым она… Словом, Саша даже не стала читать его. Порвала в мелкие клочья и закрылась в своей комнате на целый день.
─ И что он в этом письме пишет? Надеюсь, вы его прочитали? ─ поинтересовался Уваров с неожиданным для самого себя любопытством.
─ Он хочет встретиться с ней. Клянется, что любит ее больше жизни и просит прощения у нас с Владимиром. Разумеется, я не верю этому человеку. Мне кажется, он просто боится потерять Сашеньку.
─ Почему вы не верите ему, коль сделали такой вывод? Это нелогично.
Вера Густавовна пожала плечами.
─ Он снова хочет ее соблазнить. Он приходил третьего дня, попросил увидеться с Сашулей. Меня не было дома. Владимир разрешил эту встречу. В его присутствии, разумеется. Этот человек встал на колени и стал умолять Сашу выйти за него замуж.
─ Она ему отказала?
─ Рассмеялась ему в лицо. Владимир говорит, она держалась высокомерно как принцесса. Даже не разрешила ему поцеловать руку. Сказала, что больше не желает его видеть и постарается забыть то, что между ними было.
─ Удивительная девушка! ─ вырвалось у Уварова. ─ Я все мог ожидать от нее, но только не это.
─ Макс, дорогой, у меня такое ощущение, будто я живу на льдине, которая буквально на моих глазах тает, превращаясь в воду, а та убегает из-под моих ног. Мне кажется, я потеряла обеих дочерей. Безвозвратно потеряла. И в итоге осталась ни с чем.
─ А что с Верой? Помню, неделю назад Вера Владимировна была в полном порядке и здравии.
─ Верочка теперь живет у подруги. Она собирается в какую-то миссию в Бессарабии лечить больных детей. Вера поступила на медицинские курсы.
─ Перемены, перемены. ─ Уваров нетерпеливо потер руки. Его завораживал столь стремительный бег событий. Он видел во всем этом сырой материал, просящийся как можно скорей попасть в обработку мастеру. ─ Но все так либо иначе встанет на свои места, образуется, примет законченную форму, ─ высказал он вслух свои мысли.
─ Уже ничего не образуется, Макс. Владимир запил. Третий день не пускает к себе никого и даже к столу не выходит. А я нахожусь на грани истерики. Сама не понимаю, каким чудом мне удается сдерживать себя. А ведь мне нужно репетировать твою новую пьесу, через неделю играть премьеру «Клеопатры». Откуда взять на все это сил, Макс?
─ Я поговорю с Сашей.
─ Поговори, Макс. Обязательно поговори. Меня она совсем не слушается. Разумеется, все в этом доме вбили ей в голову, что я самая настоящая блудница. Но я в ее годы даже думать боялась о связях с мужчиной. Я была наивной гимназисткой, мечтавшей о светлой и чистой любви. Ах, Макс, что делает жизнь с нами и нашими мечтами.
─ Она их корректирует. А нас… Впрочем, это уже риторика. Что Саша? Она уже встала?
─ Думаю, что да. Я слышала у себя над головой ее шаги.
─ Тогда пойду к ней.
Уваров встал и направился к двери.
─ Постойте минутку, Макс. ─ Вера Густавовна повернула к нему свое бледное припухшее от бессонной ночи лицо. ─ Может, стоит отправить Сашу в какой-нибудь пансион в Германии либо где-то еще? Я слышала, в некоторых из них очень строгие порядки. Я, как вы понимаете, не могу стать цербером для собственной дочери. Да у меня и характер для этого не подходит. Что вы думаете по этому поводу, Макс?
─ Думаю, в ваших словах есть зерно истины. Но сначала я должен поговорить с Сашей.
Она вспыхнула, когда он появился на пороге ее комнаты. Уварова это приятно удивило.
─ Вернулись, наконец, ─ сказала Саша, не вставая из-за столика, на котором лежала раскрытая книга. ─ Эта неделя показалась мне целой вечностью. Ваша поездка была успешной?
Уварову бросилось в глаза, что Саша похудела. Она теперь стала гладко зачесывать волосы и укладывать их в пучок на затылке. Она выглядела с такой прической взрослей.
─ Читал в Александринке своего «Благородного дьявола». Труппа приняла тепло. Надеюсь, успеют с премьерой к Рождеству. Что касается остальных дел, то я, честно говоря, спешил в Москву.
─ Вы уже виделись с мамой?
─ Я зашел к ней поздороваться.
─ Она успела вам сказать, что я бросила гимназию?
─ Да.
─ Я не смогу туда вернуться. Ненавижу лицемерие.
─ Я на вашей стороне, поверьте.
─ Серьезно? ─ Она вскинула на Уварова свои вдруг вспыхнувшие радостным блеском глаза. ─ Правда, я почему-то так и думала, что вы одобрите мой поступок. Если честно, я решилась на него не без вашего участия.
─ То есть? Прошу пояснить некоторые нюансы.
Уваров ободряюще улыбнулся девушке.
─ Я спросила себя: оттого, что я закончу гимназию, получу свидетельство и даже, предположим, захочу пойти учиться на какие-то курсы и даже в университет, буду ли я нравиться вам больше, чем нравлюсь сейчас? И знаете, какой ответ я получила?
Он смотрел на Сашу как завороженный.
─ А вот какой. Нравиться ему, то есть вам, я не буду. Потому что больше, чем сейчас, нравиться невозможно. Я правильно за вас ответила?
─ Абсолютно. ─ Он слегка смутился от столь доверчивой искренности девушки, но тут же с собой совладал. ─ Вы очень наблюдательны. Но все-таки позвольте спросить, чем бы вы хотели себя занять?
─ Уж разумеется не семьей. Я поняла, что это вовсе не для меня. Тихие однообразные радости, терпеливость, снисхождение к слабостям и даже глупостям друг друга. Нет, нет, нет, это не для меня.
─ А что же тогда для вас?
─ Если я признаюсь вам честно, вы пообещаете, что не станете думать плохо обо мне?
─ Обещаю. Хотя, признаться, мне трудно представить, чтобы я мог когда-нибудь подумать о вас плохо.
Она рассмеялась довольно.
─ Чтобы каждая минута моей жизни была наполнена не притворной, а истинной любовью. Вот что мне, прежде всего, нужно. Думаю, вы тоже хотите от жизни того же.
─ Вы забыли, что у меня, кроме всего прочего, есть еще и мое творчество. ─ Уваров усмехнулся. ─ Оно отнимает бòльшую и лучшую часть моей жизни, почти ничего не оставляя для реального существования.
─ Потому вы и довольствуетесь тем, что у вас есть, и не пытаетесь завладеть тем, чего вам хочется? ─ спросила она, как показалось Уварову, не без сарказма.
─ Полагаю, вы правы.
─ Я прочитала все ваши пьесы, ваши рассказы и даже ранний роман. Я поняла, вы не всегда таким были.
─ Вы представляете меня другим? Каким же, если не секрет?
Он, не отрываясь, смотрел ей в глаза.
─ Я люблю вас, ─ сказала Саша. ─ Неужели вы еще не поняли этого?
─ И что прикажете нам делать? ─ спросил он, будучи совсем не готовым к столь откровенному признанию.
─ Разве вы не знаете, что делают в подобных случаях? Или же вы так сильно привязаны к моей матери, что боитесь сделать ей больно?
─ Боюсь, ─ признался честно Уваров. ─ Но главное, думаю, не в этом.
─ В чем же? Вы несколько раз говорили, что мое прошлое лишь возвышает меня в ваших глазах. Или вы говорили неправду?
─ Я говорил истинную правду, Сашенька. ─ Уваров поднялся с кресла и стал ходить взад-вперед мимо столика, за которым все так же сидела Саша. ─ Я… Как бы вам это объяснить… Ну да, я чувствую себя ответственным за вашу душу. И не хотел бы стать причиной ваших страданий и сожалений. Наконец, я не имею на вас никакого права, понимаете?
─ Нет. Все это общие слова. В ваших произведениях вы куда более откровенны и конкретны. Очевидно, все дело в том, что вы не любите меня, Максим Всеволодович.
Он не помнит, как очутился на коленях перед Сашей. Ни перед одной женщиной Уваров еще не становился на колени. Зато так делал кто-то из его самых любимых героев.
─ Я не боюсь осуждения, поверь мне. Даже не боюсь закона, хоть твои родители вполне могут затеять со мной тяжбу, если мы сойдемся. Я боюсь другого.
─ Чего? ─ спросила она, лаская обеими руками его волосы.
─ Той легкости, с какой это произошло. С самой нашей первой встречи меня словно кто-то подталкивал к тебе все время, шептал на ухо: «Она твоя». Не было ни мук, ни страданий, обычно сопровождающих истинное чувство, хоть ты и казалась мне недоступной. И я все время запрещал себе думать о тебе как о женщине. Представь себе, мне почти всегда это удавалось.
─ Зато я с самого начала думала о тебе только как о мужчине и не запрещала себе делать это.
─ Начало? А когда оно было? ─ спросил Уваров, попеременно целуя Сашины руки. ─ Неужели в тот знойный день на реке, когда я увидел тебя, такую прекрасную в твоем единении с природой? Но ведь после этого я спустился в каюту к твоей матери и заставил ее… Словом, мы с ней опять стали любовниками, хотя до этого она не подпускала меня к себе целую неделю, а я не проявлял особой настойчивости. Но встреча с тобой освободила во мне столько энергии.
─ Ах, если бы в ту ночь ко мне пришел ты, а не Николай, ─ прошептала Саша. ─ Моя душа, все мое существо уже были разбужены тобой. Но тут появился другой, и все так запуталось.
─ Не стоит сожалеть о прошлом, любимая.
─ Ты прав. Я тоже верю в судьбу. Но мне очень хотелось бы достаться тебе чистой.
─ Спасибо, моя родная. ─ Он обхватил Сашины колени. ─ Но ведь я тоже прошел через такое, о чем даже не хочется вспоминать. Сейчас, когда я узнал тебя, сам не могу понять, как я мог валяться в грязных постелях, тянуться к порочным женщинам и вообще растрачивать себя без малейшего сожаления.
─ Не надо об этом. Пускай прошлое останется прошлым. ─ Она вздохнула. ─ Давай лучше подумаем о будущем. О нашем с тобой будущем.
Уваров нехотя поднялся с колен и вернулся в свое кресло. В Сашину комнату в любое время мог кто-нибудь войти, напомнил он себе.
─ Возможно ли оно?
─ Возможно. Но только в том случае, если тебе не будет в тягость та легкость, с которой мы друг друга полюбили. ─ Она лукаво улыбнулась. ─ Мать хочет определить меня в пансион типа монастыря. Я подумала и решила дать согласие.
─ Но это безумие! ─ вырвалось у Уварова.
─ Самое настоящее. Но, как я поняла из твоих произведений, в женщинах тебя привлекает именно отсутствие здравого смысла в их поступках. ─ Саша встала, сделала несколько балетных «па», обнажив в движении свои стройные крепкие руки. ─ Неужели ты еще ничего не понял, Максим?
─ Кажется, понял. Но мне не терпится узнать кое-какие подробности этого сюжета.
─ Мы должны вместе их разработать. ─ Она села на диван напротив него, перешла на шепот. ─ Я сбегу из пансиона, и мы с тобой поселимся в каком-нибудь тихом местечке. Ты говорил, тебе легко работается за границей. Я буду стряпать для нас, переписывать твои рукописи набело. И мы будем любить друг друга. Правда, Максим?
─ Ты быстро заскучаешь. Это слишком напоминает семейную жизнь.
─ С тобой я готова даже на это.
─ Тебя сейчас так кажется. Ты не из тех, кого держат в клетке.
─ Тогда придумай что-нибудь получше. Только я хочу, чтобы мы как можно скорей были вместе.
─ Я хочу того же. ─ Уваров задумался. ─ Предположим, ты скажешь отцу и матери, что согласна учиться в пансионе. Владимир Владимирович вряд ли сумеет отвезти тебя туда, ведь он и без того затянул со своим новым проектом. Вера Густавовна увлечена театром ─ ей, наконец, дали Клеопатру, о которой она так давно мечтает. Я как бы невзначай скажу, что собираюсь встретиться с издателем в Берлине либо где-нибудь еще. Думаю, нас благословят в дорогу.
─ Ура! ─ приглушенно воскликнула Саша. ─ Мы возьмем отдельное купе и… ─ Она залилась краской и спрятала лицо в ладонях. ─ Господи, какая же я порочная.
─ Вовсе нет. Ты не умеешь лицемерить, вот в чем дело. И за это достоинство я люблю тебя в десять, нет, в двадцать раз больше. ─ Уваров тяжело вздохнул. ─ Однако мысль о том, что нам с тобой предстоит разыграть перед близкими нам людьми гнуснейший из спектаклей, заметно омрачает мою радость.
─ Мама рада будет избавиться от меня. А папá запьет горькую. Но он и сейчас много пьет, и я ни чем не могу ему помочь.
─ Вера Густавовна страшно расстроится, когда узнает о нас с тобой. Она может решиться на самый необдуманный поступок.
─ Мама меня возненавидит. Она привязана к тебе, Максим.
─ Дело даже не в этом. Вера боится оказаться брошенной. Она не так давно призналась мне в этом сама. Как бы Вера не натворила глупостей.
─ Не натворит. Она часто грозится отцу, наложить на себя руки. Помню, я была еще совсем маленькой, когда в первый раз услышала от нее эти угрозы. Я тогда всю ночь не спала от страха за нее и несколько раз подходила на цыпочках к двери гостиной, где, как я думала, закрылась мама. Утром выяснилось, что они с отцом еще ночью помирились и пили в постели шампанское. Конечно, у меня нет никакого права судить собственных родителей, но мне даже подумать мерзко о том, что можно спать одновременно в двух постелях. Папá тоже давно стал изменять маме.
─ Такова взрослая жизнь. ─ Уваров невесело усмехнулся. ─ Вот почему мне так часто хочется вернуться в детство.
─ Мы вернемся в него, правда, Максим? Я никогда не смогу жить в этом отвратительном взрослом мире.
После спектакля Уваров зашел в артистическую. Вера Густавовна сидела, откинувшись на спинку кресла и положив ноги на маленькую скамеечку. Она была в сценическом костюме и гриме и чем-то напомнила ему Сашу.
─ Вы были великолепны, ─ сказал Уваров, вручая ей орхидеи. ─ У меня нет слов.
Он приложил к груди руки и склонил перед ней голову.
─ Сегодня был мой звездный час, ─ усталым, но вместе с тем довольным голосом произнесла Вера Густавовна. ─ На первых порах мне казалось, будто мною кто-то руководит, направляет мой каждый шаг, жест, подсказывает, как произнести ту либо иную фразу, но спустя некоторое время я вдруг поняла, что я и есть Ирма. Что мне снова двадцать, мне плевать на все условности, и я желаю получать от жизни одни радости и наслаждения. Пьеса закончилась так быстро, и снова передо мной эта ужасная в своей унылой однообразности жизнь. Я хочу напиться, Макс. увезите меня куда-нибудь.
─ С превеликим удовольствием. Но только часика на два, не больше. Вы же знаете, наш поезд отходит в седьмом часу утра. Мне нужно еще кое-что собрать, привести себя в порядок.
─ Успеете. Я так хочу шампанского и вашего обожания. Макс, скажите, ну почему вы перестали обожать меня?
─ Вы ошибаетесь. Сегодня я восхищен вами, как никогда.
─ Мне не нужно ваше восхищение. Это что-то холодное, далекое, как плывущее по небу облако. Я хочу, чтобы вы обожали меня. От одного этого слова на меня веет жаром.
─ К вашим услугам.
Уваров подал ей руку.
─ Тогда поехали к цыганам. ─ Вера Густавовна встала, закуталась в шаль. ─ Ну же, Макс? Что вы медлите?
─ Вы поедете в таком виде? ─ спросил он удивленно.
─ А почему бы и нет? Ведь вы влюблены в вашу Ирму, и я думаю, вам будет приятно провести ночь в ее обществе. ─ Она приблизила к Уварову лицо и подставила для поцелуя свои соблазнительно раскрывшиеся губы. Он устоял с большим трудом. ─ Не хотите? О, бедную Ирму вытеснила из вашего сердца другая, еще более юная и раскованная. Ничего, это поправимо. Вы вернетесь к вашей Ирме, потому что никто в реальной жизни не будет так близок и мил вашему сердцу, как детище вашего неуемного воображения. Ведь вы самый настоящий Пигмалион, населяющий мир своими причудливыми образами. Материал, который не поддается вашей обработке, вы в гневе выбрасываете на помойку. Что, разве не так?
─ О чем вы, Вера Густавовна?
─ Да так, ерунда. Поехали же, наконец, к цыганам. ─ Она тащила Уварова за руку. ─ Ваша Ирма с вами. Она готова разделить ваше горе, счастье, слезы, радости. Она дышит только вами, ибо воздух вокруг вас насыщен энергией, возбуждающей любовь. ─ Процитировав отрывок из монолога Ирмы, Вера Густавовна запрокинула голову и расхохоталась. ─ Любовь, любовь… Вероятно, это наша с вами последняя ночь любви. Так не будем же терять драгоценное время.
