Уваров открыл глаза и понял, что находится в незнакомом месте. На его груди лежала женская голова с растрепавшимися локонами некогда пышной прически.
Он приподнял свою голову и поморщился от резкой боли в затылке.
И все вспомнил.
─ Что же я наделал? ─ простонал он, нетерпеливо высвободился и спустил с кровати ноги. ─ Господи, все пропало. Пропало.
Уваров взял с тумбочки свои часы и обнаружил с ужасом, что было без пяти шесть. Поезд до Берлина отходит ровно через тридцать минут. Саша уже наверняка ждет его на вокзале.
Он стал поспешно одеваться.
─ Куда? ─ услышал он сонный голос Веры Густавовны. ─ Еще так рано.
─ Я опаздываю на поезд. Господи, что же мы с тобой натворили?
─ Все было прекрасно. Ты любил меня с каким-то бесконечным отчаянием и обреченностью. Ну да, ведь я была Ирмой, твоей Ирмой. Как жаль, что наступило утро и все закончилось.
─ Я не успею. ─ Уваров путался в рукавах пальто. ─ А если и успею, все равно из этого не получится ничего хорошего.
Он хлопнул дверью и сбежал по лестнице. У входа стоял извозчик.
─ Смоленский вокзал! ─ крикнул он, запрыгивая в пролетку. ─ Нет, спешить не надо, ─ вдруг сказал он и откинулся на спинку сидения. ─ Потому что я слышу голос судьбы.
В вестибюле Уваров столкнулся лицом к лицу с Олесовым.
─ Вы? ─ Владимир Владимирович уставился на него с недоумением. ─ Но поезд уже ушел. Саша сказала, вы сядете в Клину.
─ Ушел? Но это невозможно. ─ Уваров ощутил внутри себя давящую пустоту. ─ Без меня? Как она могла уехать без меня?
─ Она поступила правильно. Я горжусь своей дочерью. Саша поняла наконец, что вы из себя представляете на самом деле. А что если нам зайти в буфет и пропустить по стопочке? ─ вдруг предложил Олесов. ─ За то, чтобы с моей милой девочкой больше не случилось ничего дурного.
─ Да, да, конечно. ─ Уваров покорно поплелся вслед за Олесовым. ─ Все начиналось так возвышенно и прекрасно, а закончилось унизительно и безобразно. Саша уехала одна?
─ В настоящий момент да. Но я уверен, моя дочь не долго будет одна. ─ Владимир Владимирович рассмеялся, протянул рюмку с водкой, и они с Уваровым громко чокнулись. ─ За ее светлый ум. За успех в этой жизни. Милая Сашенька, ты выбрала себе нелегкую судьбу. Но ты хочешь быть свободной, и я ценю это. Вот только оценит ли это окружающий тебя мир. ─ Его качнуло, но он сумел удержаться на ногах. ─ Да, я пьян. Я очень пьян. Дело в том, что я вдруг понял: алкоголь проясняет сокрытые туманной дымкой дали, благодаря чему наступает миг, когда вдруг открывается такое… ─ Олесов тихо всхлипнул. ─ Зачем оно открывается, Бог его знает. А вы знаете?
─ Я знаю, что потерял Сашу. Навсегда.
─ Но как же ловко она нас обоих надула, а? ─ Олесов громко рассмеялся. ─ Я все смотрел в окно вагона, выглядывая на перроне вас, а она в это время с такой правдоподобностью говорила мне, что вы сядете в Клину, что у меня не возникло никаких сомнений. Она сказала, вы уехали в Клин навестить заболевшую внезапно сестру. Я велел ей закрыться на замок и никому не открывать дверь. Дал кондуктору на водку, чтобы он присматривал за ее купе.
Владимир Владимирович снова расхохотался.
─ Как же она будет там одна? Без средств, без…
─ Ну, средства у нее есть, это уж не беспокойтесь пожалуйста. Еще по рюмочке? ─ Олесов подмигнул Уварову. ─ Теперь наше с вами дело стариковское: пить горькую и вздыхать по Сашеньке. Признаться, сильно у меня душа болит за нее, а все равно легче стало, когда узнал, что она без вас уехала. ─ Владимир Владимирович похлопал Уварова по плечу. ─ Да вы не расстраивайтесь, старина. Все равно эта девочка бросила бы вас. Она вас, а не вы ее, ясно? Знаю, вы имели на Сашеньку определенные виды, да только не вышло по вашему. И я этому очень даже рад. Думаете, я не разгадал ваш замысел?
Он снова подмигнул Уварову.
─ Если разгадали, почему не предприняли попытки все поломать? ─ удивленно спросил тот.
─ А какой в этом смысл? Реши я вдруг все поломать, и Сашенька возненавидела бы меня на всю оставшуюся жизнь. Как теперь будет ненавидеть вас. Я так и знал, что вы сломаете все своими руками. ─ Олесов приблизил к Уварову свое ухмыляющееся лицо. ─ У вас это красиво получилось. Браво.
─ Представляю, как вы меня презираете, ─ сказал Уваров и сделал знак половому принести еще по рюмке водки. ─ Я был и остаюсь любовником вашей жены, к тому же имел определенные виды на вашу дочь.
─ Презираю? Да нет, вряд ли. Все мы подвержены соблазнам и мало в ком находятся силы им противостоять. Вы помогли Саше оправиться после беды, которая постигла ее в Заплавах. Благодаря вам она не стала терзать себя бесполезными раскаяниями, а, следовательно, не впала в мерихлюндию, как выражается наша кухарка. Вы были хорошим доктором моей Сашеньке, господин Уваров, и я испытываю к вам за это нечто вроде благодарности. Но я презираю вас за то, что такой замечательной во всех отношениях девушке вы предпочли на какой-то момент мою жену. Ну да, всему виной ваши творческие фантазии. И шампанское, разумеется. Но вам от этого не легче, верно? И что вы теперь будете делать, если не секрет?
Олесов смотрел на Уварова с любопытством.
─ Буду искать ее. Буду просить у нее прощения.
─ Пустое занятие. ─ Владимир Владимирович безнадежно махнул рукой. ─ Даже если допустить, что Саша простит вас, и между вами на какое-то время установятся мир и согласие, это будут уже далеко не те отношения, которые рисовались вашему воображению. Это будет та самая обыденность чувств и ощущений, которую вы оба пытались избежать.
─ Но что же мне делать? Что?
Уваров смотрел на Олесова растерянно и с мольбой.
─ Почем я знаю? ─ устало сказал тот. ─ По крайней мере на свете есть водка. И за то спасибо Всевышнему.
─ Как же ты похорошела! ─ воскликнула Екатерина Густавовна и расцеловала племянницу в обе щеки. ─ А Верочка писала, будто ты болела. Что с тобой было, крохотуля?
─ Уже все прошло. ─ Саша сделала беспомощную попытку улыбнуться тетке. ─ Как выражается папá, поросло быльем и лопухами.
─ Ох, уж твой папá! ─ Екатерина Густавовна взяла Сашу под руку и повела к выходу. ─ Прислал три срочных телеграммы с просьбой встретить. И так уж умоляет не оставить тебя в беде, будто ты приехала в Берлин с намерением что-то натворить. Да, а что твой спутник? Почему он передумал ехать?
─ Дела помешали, ─ выдавила из себя Саша.
─ А мы его так ждали. До меня дошли слухи, что этот Уваров нынче в моде в России. Особенно его пьесы. Верочка просто без ума от них. А тебе они нравятся? ─ допытывалась у Саши тетка, когда они ехали в экипаже по городу.
─ Наверное. Только я не люблю пьесы, а уж тем более, современные.
─ Ты вся в меня, крохотуля. ─ Екатерина Густавовна ласково потрепала племянницу по щеке. ─ А вот твоя мать с детства бредила театром. Бывало, заставляла меня днями напролет разыгрывать целые сцены из Шекспира, Мольера, этого ненормального Гоцци. Мне непременно доставались мужские роли, и я дулась за это на Верочку. Что, они с Володей все так же врозь живут?
─ Последнее время мама живет дома, хоть и держит квартиру в Камергерском переулке.
─ Бог даст, ─ помирятся. Что им, спрашивается, делить? А этот господин Уваров что собой представляет? ─ не унималась Екатерина Густавовна. ─ Кто-то мне сказал, будто он молод и хорош собой. Ну да, Верочка непременно им увлеклась. Она была влюбчивой с самого детства. Ты хорошо знакома с господином Уваровым?
─ Встречала несколько раз, ─ выдавила из себя Саша, с трудом сдерживая слезы и теряясь в догадках, каким образом прекратить эту жесточайшую пытку. Увы, она знала: тетка не отстанет от нее до тех пор, пока не удовлетворит свое любопытство. Екатерина Густавовна не была в России вот уже два года.
─ Он у вас бывает?
─ Бывает.
─ И что твой папá? Он к этим визитам относится спокойно? Помню, бывало, он ревновал Верочку к каждому, кто к вам приходил с визитом.
─ Не знаю. ─ Саша отвернулась, вытерла украдкой слезы. ─ Последнее время папá очень занят.
─ Из-за этой своей работы он и потерял Верочку, ─ изрекла Екатерина Густавовна, попыхивая душистой папироской в длинном мундштуке. ─ Она не из тех, кто будет сидеть по вечерам дома и штопать мужнины носки. Помню, в молодые годы мы с ней вволю походили по театрам и музыкальным собраниям. В ту пору все классическое давали: Шекспира, Гольдони, Островского. Ну а нынче иной раз на сцене такое представляют, что срам смотреть. Да и музыку стали исполнять новомодную. Бывает, так и хочется заткнуть уши и бежать из зала куда глаза глядят. Слава Богу, в нашем городе преобладают консервативные направления. А потому мы с тобой непременно послушаем и Моцарта, и Шопена, и нашего несравненного Петра Ильича Чайковского. Давеча приезжал Ганс фон Бюлов и играл его фортепьянный концерт. Цветами всю сцену забросали, вторую и третью части заставили повторить на «бис». Я давно не получала такого удовольствия. И от гордости меня всю распирало. Как же, наш, русский, и не какой-нибудь из старых, а живет и творит, что называется, рядом с нами.
Саша уже не слышала теткиных рассуждений. Мозг сверлила одно: Почему? Почему Уваров предал ее так подло и жестоко?
Он сказал ей накануне, что желает пойти посмотреть в последний раз свою пьесу. Пригласил составить ему компанию. Саша отказалась. Ее трясло как в лихорадке, и она боялась чем-либо выдать себя. К тому же ей не хотелось видеть мать на сцене: она всегда казалась ей ненатуральной и даже истеричной. Они обменялись поцелуем, условившись встретиться на вокзале за тридцать минут до отхода поезда. Саша не спала всю ночь, представляя себе, как они окажутся вдвоем с Уваровым в купе, и им никто не будет мешать целых двое суток. В Вене они пересядут на другой поезд и укатят в Италию. Уваров был бесконечно влюблен в эту страну. Саша мечтала, как они будут любить друг друга под сказочным небом Италии. И вот… Он предпочел ей мать, эту немолодую капризную женщину, часто менявшую любовников. Господи, как же она сейчас ненавидела ее!
─ Ты серьезно намерена поступить в пансион фрау Рихтер? ─ спросила Екатерина Густавовна. ─ Там весьма строгие порядки. Даже на выходные дни отпускают крайне редко. К тому же в пансионе фрау Рихтер упор делается на естественные науки, ты же, как мне известно, всегда предпочитала гуманитарные предметы и музыку.
─ Я сама не знаю, как мне поступить, тетя.
─ Откуда такое отчаяние в шестнадцать девичьих лет? Крохотуля, ты меня удивляешь. Ты должна выбрать учебное заведение по твоему вкусу, благо в нашем городе их с избытком. Иначе твоя жизнь превратится в кромешный ад.
─ Мне все равно, тетя.
─ А ну-ка посмотри на меня! ─ Екатерина Густавовна взяла племянницу за обе руки, заставила повернуться к себе и долго и внимательно смотрела ей в глаза. ─ Влюблена. Родители решили разлучить вас. О, так делают почти все родители, ибо всеми силами стремятся отодвинуть тот роковой для них час, когда их дочь либо сын заведет свою собственную жизнь, в которой, как они считают, для них уже не найдется места. ─ Екатерина Густавовна крепко стиснула Сашины руки. ─ Будете писать друг другу письма. Как Элоиза и Абеляр. Эпистолярное творчество хорошо тем, что навечно фиксирует для нас многое из того, чего не в состоянии зафиксировать наша память. Я храню любовные письма Антона ко мне и другой раз, стоит нам повздорить, зачитываю кое-что вслух. Очень помогает восстанавливать гармонию в семейных отношениях, уж поверь мне. Предмет твоей любви остался в Москве?
─ Я никого не люблю, тетя. Просто у меня сегодня неважное настроение. Наверное, всему виной духота в вагоне ─ я всю ночь не могла сомкнуть глаз.
─ Бедная моя крохотуля. ─ Екатерина Густавовна прижала к груди голову Саши. ─ Ничего, выспишься, отдохнешь, повеселеешь. Ну, а что касается твоей дальнейшей судьбы, я уверена, с этим делом не стоит спешить.
Экипаж остановился возле подъезда внушительных размеров трехэтажного особняка, где квартировали сотрудники дипломатической миссии в Берлине. Муж Екатерины Густавовны, Антон Петрович Истомин, занимал в ней солидный пост. Сопровождаемая тетей, Саша поднялась по мраморной лестнице на третий этаж и очутилась в зимнем саду, где росли самые что ни на есть диковинные деревья и кустарники.
─ Под этой крышей обитаем мы и еще два симпатичных семейства, ─ пояснила Екатерина Густавовна. ─ Вечерами часто собираемся в зимнем саду, устраиваем импровизированные концерты, играем в шарады. К нам другой раз приходят артисты и музыканты, главным образом, русские. Бывает и молодежь. В здешней консерватории обучается несколько русских студентов. ─ Они миновали сад и оказались в просторных апартаментах, занимаемых семейством Истоминых. ─ Вот твоя комната. ─ Тетя толкнула высокую дверь, и Сашиному взору предстала светлая комната с балконом и превосходным видом на парк. ─ Нет нужды говорить, что ты должна здесь чувствовать себя как дома. Ах, ты даже представить себе не можешь, как я рада, что твоим родителям пришла, наконец, в голову мудрая мысль послать тебя к нам в Берлин. Я уже подумывала о том, не выписать ли мне из Питера тетушку Олимпиаду, как вдруг получаю письмо от Верочки. Рада я тебе несказанно, моя прелесть.
─ Спасибо, тетя. ─ Саша поцеловала ее в щеку. ─ Я тоже очень рада, что все так вышло.
─ Я всегда любила тебя как родную дочку. Своих, как видишь, Господь не дал. Ну ладно, возьми ванну и немного полежи. Зайду к тебе попозже. Если что-нибудь потребуется, дерни за этот шнурок, и придет Хильда. Кстати, тебе следует перекусить. Мы здесь обедаем в семь тридцать, но бывает, что Антона задерживают на службе. Я велю Хильде принести закуски и фрукты.
─ Я не голодна, тетя.
─ Это ты у меня брось. ─ Екатерина Густавовна шутливо погрозила племяннице пальцем. ─ Сегодня у нас обедает профессор фон Брюгге из консерватории. Замечательный человек. Я другой раз как разойдусь, весь вечер русские романсы пою, а под занавес даже и цыганщину. Он мне аккомпанирует на рояле. А ты что, забросила свои уроки пения?
Саша молча кивнула.
─ Это дело поправимое. Я попробую уговорить герра фон Брюгге дать тебе несколько уроков, чтобы подготовить к поступлению в консерваторию. Не я, так ты, моя прелесть, осуществишь эту прекрасную мечту петь в опере. Эх, кабы было мне сейчас шестнадцать, я бы ни днем, ни ночью не отходила от рояля. Ладно, поспешу на кухню уточнить с Иваном меню нашего обеда.
Екатерина Густавовна вышла, шурша своим модным платьем из серо-голубого шелка. Это была привлекательная статная женщина, выглядевшая гораздо моложе своих тридцати шести лет.
Оставшись одна, Саша в бессилии упала на кровать, закрыла глаза.
Она не могла себе представить, как будет жить дальше. Берлин показался ей серым унылым городом. Настоящий каземат, где ей отныне предстоит томиться. Здесь уже было холодно и сыро. «А в Италии жарко, там яркие сочные краски, там благоухают цветы, ─ невольно подумала она. ─ Максим обещал показать мне Неаполь…»
Она стиснула кулаки и села в кровати. Отныне она запрещает себе думать об Уварове. Он оказался обыкновенным прохвостом, как выражается Анфиса. Она непременно отомстит ему. А сейчас она полежит в ванне с ароматическими солями, расслабится, забудет обо всех своих бедах. Пускай все будет так, как будет. Все равно ей никуда не деться от судьбы.
─ Можешь себе представить, Антоша, Верочка собралась определить нашу крохотулю к фрау Рихтер. Я слышала, ее воспитанницы ведут спартанский образ жизни: спят в неотапливаемых дортуарах, а по утрам их заставляют обливаться до пояса ледяной водой. Фрау Генке рассказывала, что ее двоюродная племянница подхватила там воспаление легких и чуть не отправилась на тот свет. Что скажешь по этому поводу, Антоша? ─ допытывалась у мужа Екатерина Густавовна.
─ Я скажу, что нынешние молодые барышни стали уж больно нежными созданиями, а ведь именно им предстоит продолжить человеческий род. ─ Дядя радушно улыбнулся Саше. ─ Но тебя мы ни за что не отдадим в пансион к фрау Рихтер, не волнуйся. Ну, а если это вдруг произойдет по какой-то нелепой случайности, твоя тетя его непременно спалит либо подложит под фасад бомбу с часовым механизмом. Герр Брюгге, в нашем славном городе имеются магазины, в которых можно было бы приобрести бомбы с часовым механизмом? ─ поинтересовался Истомин с самым серьезным видом у старика, задумчиво поглощавшего смородиновое суфле.
─ Простите, но я не расслышал.
Фон Брюгге виновато улыбнулся.
─ Я осведомился у вас, в каком магазине можно приобрести руководство по воспитанию красивых шестнадцатилетних девиц, ─ Истомин едва заметно подмигнул Саше. ─ Иначе, чего я крайне опасаюсь, моя жена начнет импровизировать и заставит меня подыгрывать ей обеими руками. А я, признаться, опасаюсь противоречить ей в чем бы то ни было.
─ О, воспитание молодых особ весьма тонкая наука, ─ заговорил фон Брюгге со знанием дела. ─ Особенно если они, как вы имели честь абсолютно верно заметить, герр Истомин, обладают весьма незаурядной красотой. Их ждет в этой жизни столько соблазнов, большинство из которых они должны научиться избегать. Особенно те, кто думает об артистической карьере. В противном случае им не удастся достичь желаемого. Фрейлейн, ваша тетушка успела мне сообщить, что вы якобы обладаете превосходным голосом, ─ обратился он к Саше. ─ Не угодно ли вам спеть для нас после обеда? Я с большим удовольствием проаккомпанирую вам.
Екатерина Густавовна делала Саше знаки, давая ей понять, что она непременно должна согласиться с предложением фон Брюгге что-нибудь спеть.
─ Мне кажется, я сегодня не в голосе, ─ сказала Саша.
─ Будем надеяться, что вам это всего лишь кажется. ─ Фон Брюгге тщательно вытер салфеткой рот. ─ Здесь хороший рояль и большая библиотека нот на любой вкус. Какую музыку вы предпочитаете, фрейлейн?
─ Романтическую. Я очень люблю Шумана, ─ призналась Саша.
─ Замечательно. Хоть я сам и отдаю предпочтение мастерам вроде Баха и Генделя, тем не менее, я питаю уважение к Шуману тоже, а особенно к Францу Листу, этому блистательному фантазеру, поправшему многовековые традиции. Что ж, может, все-таки попробуем?
«А почему бы и нет? ─ подумала Саша. ─ Когда-то музыка доставляла мне огромную радость».
─ Я буду петь “Widmung”·.
Она направилась к роялю стремительным шагом.
─ Эту пьесу я знаю на память. ─ Фон Брюгге потер свои небольшие руки. ─ В ля мажоре для вас не высоко?
─ Нет, пожалуй. Я всегда пела эту вещь в ля мажоре.
Саша расправила плечи, набрала в легкие воздуха. В течение почти двух лет Саша брала уроки пения у маэстро Ванини, который находил у нее бесспорный талант.
«Ты мой покой, ты ─ мир желанный», ─ пела Саша, чувствуя, как по ее щекам текут слезы, и знала, что разрыдается, стоит этой прекрасной чистой мелодии оборваться. Уж лучше она будет петь весь вечер.
─ У вас замечательный верх, хотя придется изрядно попотеть, чтобы убрать тремоляцию. Ну-ка, давайте “Ave, Maria” Франца Шуберта.
Эта молитва, обращенная к Богородице, наполнила Сашину душу долгожданным покоем. Потом маэстро предложил ей спеть “Gloria” Баха. Саша закончила свое выступление “Consolation” Листа. В ее голосе еще чувствовались слезы, но это уже были слезы облегчения.
─ Хорошо, моя милая. Очень даже хорошо. Главное ─ в вас много чувства. Это то, чему не научишь. ─ Фон Брюгге встал из-за рояля и поцеловал Саше руку. ─ Я берусь давать вашей племяннице уроки, ─ сказал он, обращаясь к Екатерине Густавовне. ─ Думаю, эта юная фрейлейн сумеет добиться многого. При том условии, что всецело посвятит себя искусству.
─ Но ведь я еще ничего не решила, тетя, ─ пробормотала Саша. ─ Да и уроки пения у такого известного маэстро наверняка стоят дорого. Не думаю, чтобы мои родители смогли их оплачивать.
─ Это уже не твоя печаль, крохотуля. Правда, Антоша?
─ Правда, дорогая. Попробуй я ответить иначе, и на меня обрушатся громы и молнии. А я, признаться, очень дорожу семейным спокойствием.
Антон Петрович опять весело подмигнул Саше.
─ Спасибо. Но я… Впрочем, я согласна, ─ с уверенностью сказала она.
─ И как, смею поинтересоваться, поживает эта прелестная девушка Саша? ─ просил Уваров, не без труда сфокусировав зрачки своих глаз на лице Веры Густавовны. ─ Какие вести идут к нам из тех райских краев земли, где обитает эта богиня?
Они сидели в ресторане уже часа три и успели выпить изрядное количество шампанского. Вера Густавовна тоже была навеселе.
─ Замечательно. У Саши много поклонников. И все из благородных семейств. Моя девочка сумела произвести настоящий фурор в Берлине, ─ произнесла заплетающимся языком Вера Густавовна.
─ Я в этом нисколько не сомневался. Однако, что касается меня, то я бы ни за что не прижился в Германии. Все эти герры и фрау скучны и пунктуальны до неприличия во всем, даже что касается собственных чувств. Ни капли импровизации. Хочу в Италию, в Неаполь. Там даже воздух напоен музыкой любви.
─ И что мешает тебе осуществить это твое столь страстное желание? ─ не без ехидства спросила Вера Густавовна.
─ Существует одно небольшое «но». Хотя нет, оно большое, самое огромное из всех «но», которые существуют на свете. ─ Уваров сделал неловкое движение рукой и зацепил бокал, который упал ему в тарелку. ─ Оно мне очень мешает. Уберите, ─ велел он подоспевшему официанту. ─ Шампанское противопоказано смешивать с женщинами и наоборот. Ну, а юные девушки почему-то его не пьют. Вы согласны со мной, Вера Густавовна?
─ Ты не ответил на мой вопрос, Макс: почему ты не хочешь поехать в Неаполь?
─ Не хочу ─ и все тут. Ты не хочешь играть леди Макбет, ибо убеждена в том, что роль злодейки испортит твой трепетно романтический образ, который сложился у публики. Я не хочу ехать в Неаполь потому, что опасаюсь испортить свое впечатление об этом городе любви. Он представлялся мне настоящим Эдемом, когда я думал о том, как буду показывать его своей очаровательной спутнице. ─ Уваров громко икнул. ─ Но спектаклю не суждено было состояться по вине одного из статистов. Я остался в полном одиночестве на пустой сцене. Пора давать занавес.
─ Я с тобой, Макс, ─ капризно протянула Вера Густавовна. ─ И на сцене, и в жизни. Увези меня в Неаполь, прошу тебя.
─ Нонсенс, дорогая. Мы с тобой ─ и Неаполь. Посуди сама, какой невероятный нонсенс.
Уваров откинулся на спинку и расхохотался.
─ Не вижу в этом ничего смешного. ─ Вера Густавовна обиженно поджала губы. ─ Мы с Владимиром ездили в Неаполь в наше свадебное путешествие. Я была тогда чиста душой и телом, и мне казалось, будто я вот-вот растворюсь в бездонном небе над заливом. Макс, дорогой, я так хочу в Неаполь. Пусть это будет нашим с тобой свадебным путешествием.
─ Что-то не припоминаю, когда я просил у тебя руку и сердце, ─ пробормотал Уваров, внезапно трезвея.
─ Это потому, что я считалась замужней женщиной, и об этом даже не могло быть и речи. Но теперь, когда мы с Владимиром, наконец, решили начать бракоразводный процесс, надеюсь, ты ангажируешь меня прежде, чем это догадается сделать кто-то другой. Тот же Пыжевский. Ты меня слышишь, Макс?
Уваров больше не слышал ее. Он теперь сидел вполоборота к сцене, на которой стояла молодая цыганка с лицом индийского идола и пела под грустный аккомпанемент трех гитар низким, проникающим в самое сердце голосом:
Я уже никогда не поверю в любовь,
Пусть стынет в жилах молодая кровь,
Как лава от вулкана, погребая,
Остатки чувств моих к тебе…
Уваров упал лицом на стол и громко зарыдал. Он вдруг ощутил себя бесконечно несчастным человеком.
─ Ах, Макс, полно. Ты бы все равно не захотел жениться на ней. Ты вознамерился поиграть с бедной девочкой, как играешь последнее время со мной, и ─ фьюить, лети на волю с клеймом порока на челе. Боже, как я ненавижу за это всех без исключения мужчин. В особенности тебя, Макс.
Последнюю фразу Вера Густавовна произнесла вполне бесстрастным голосом.
─ Я бы непременно женился на Саше. Она единственная, о ком я думаю с каким-то странным трепетом во всем существе. И она была бы моей. Если бы не ты, Вера.
Вера Густавовна удовлетворенно рассмеялась.
─ В тот вечер ты сам пришел ко мне за кулисы, Макс. И я поняла, что ты любишь меня, а не ее. Потому что я реальная, из плоти и крови, а она призрак, выдуманный тобой. Как и твоя Ирма. Между прочим, в своем последнем письме Саша пишет, что ежеминутно благодарит Господа за то, что все случилось именно так, а не иначе. В данной ситуации в роли Бога выступила я.
─ Покажи мне это письмо.
─ Пожалуйста. ─ Она вынула из ридикюля сложенный вчетверо листок и протянула его Уварову. ─ Читайте себе на здоровье, многоуважаемый Максим Всеволодович. И поймите наконец, каким глупцом вы были, воздвигнув в своих мечтах этот город возвышенной любви Неаполь. Читайте же, прошу вас.
Строчки прыгали перед его глазами, наскакивая одна на другую. Уварову стоило невероятных усилий заставить себя сосредоточиться. Вне всякого сомнения это был почерк Саши ─ он хранил у себя несколько ее коротких записок, в которых она обычно просила его зайти к ним и «разогнать мою упрямую черную хандру». «Милые папа и мама, ─ читал Уваров. ─ Наконец я ощутила себя полноценным человеком. Я теперь постигла окончательно и бесповоротно, что счастье состоит не в любви мужчины, которая еще капризней и непостоянней любви женщины, а в том, чтобы служить искусству, отдавая ему душу и тело. День и ночь. И снова день и ночь. В сравнении с музыкой любовь представляется мне чем-то неуклюжим, лишенным крыльев, а потому вынужденным обитать исключительно на земле. Отныне только музыка ─ таков девиз моей жизни. Тем более что я, как считает мой дорогой учитель профессор фон Брюгге, делаю большие успехи на этом поприще. Как я рада, что Господь распорядился именно так, а не иначе, за что я благодарю Его ежеминутно. Я скучаю о вас, о нашем милом доме, но в Россию вернусь, наверное, не скоро. Папá, дорогой, ты единственный из всех мужчин, которому я верю. Больше ─ никому и никогда. Зато горькие уроки, преподанные в юности, навсегда излечивают нас от дурных болезней, то есть глупой и наивной доверчивости к первому встречному.
Прощайте до следующего письма.
Ваша поумневшая дочка Саша».
Уваров обратил внимание, что у него дрожат руки. Еще он заметил недобрый взгляд Веры Густавовны, которым она измерила его.
─ Но я продолжаю любить ее всей душой! ─ Он хватил кулаком по своей тарелке, и на скатерть брызнула алая кровь. ─ И клянусь положить всю оставшуюся жизнь на то, чтобы эта девочка снова поверила в любовь.
Он встал и направился к выходу нетвердой походкой глубоко несчастного человека.
─ Собираюсь на недельку в Веймар. Хочу повидаться с господином Францем Листом, ─ сказал профессор Брюгге, когда Саша, закончив урок, укладывала в папку ноты. ─ Это замечательный человек, скажу я вам. Случай свел меня с маэстро в Берне. Еще в ту пору, когда он путешествовал по Европе вместе с графиней д` Агу. В ту пору я был скромным учителем музыки, а слава Листа достигла зенита, ─ рассказывал профессор Брюгге. ─ Мы познакомились с ним в кофейне. Он был один и сильно не в духе из-за заметки в какой-то газетенке, где его обозвали «странствующим подмастерьем музыки». Потом я бывал на его концертах в Вене и Пеште. Какое-то время мы даже состояли в переписке. Вчера я получил от маэстро письмо с приглашением на концерт, который он собирается дать в Лейпциге. Я бы хотел, чтоб вы, дорогая Александра, тоже присутствовали на нем. Лист за роялем ─ это не только музыкальное, а еще и историческое событие, уверяю вас.
─ Спасибо за приглашение, маэстро. Принимаю его с радостью.
─ Последнее время вы много занимаетесь, моя милая, и это пагубно сказывается на вашем здоровье. ─ Брюгге смотрел на девушку с нескрываемой симпатией. ─ Побледнела, похудела. Вам нужно развеяться, даже развлечься, я бы сказал. В вашем возрасте еще рано думать об искуплении каких-то там грехов и морить себя всякими постами.
─ Я живу музыкой, маэстро. Мне вполне хватает этого для того, чтобы чувствовать себя счастливой.
─ Хотел бы я вам верить. ─ Брюгге ласково похлопал Сашу по руке. ─ Завтра мы с вами сядем в утренний поезд. Мне известен один пансион в Веймаре, где чисто и спокойно. К тому же он расположен в десяти минутах ходьбы от дома, который нанимает маэстро. О, теперь он всегда окружен музыкальной молодежью со всего света. Представьте себе, со всеми занимается бесплатно, иным даже одалживает безвозмездно деньги. Он очень демократичен в общении. Словом, во всех отношениях величайший из смертных. Моя дорогая, вы будете покорены Францем Листом.
В тот день Саша решила не брать извозчика. Было солнечно, но прохладно. Она грустно усмехнулась, вспомнив, что ровно два года назад таким же солнечным погожим днем приехала в Берлин, и если бы не тетя, окружившая ее теплом и материнской заботой, вряд ли бы сумела так быстро залечить свои душевные раны. А тут еще профессор Брюгге, увлекший ее в мир музыки и прожужжавший все уши похвалами ее таланту. Благодаря фон Брюгге и тете, большой меломанке, Саша стала посещать оперу, симфонические собрания. Что касается ее занятий вокалом, она не испытывала особых трудностей. У нее был от природы подвижный голос, она обладала хорошей музыкальной памятью, что позволило накопить солидный репертуар. Профессор Брюгге и тетя хотят, чтобы она поехала весной в Италию, на родину бельканто, где опытный педагог займется окончательной шлифовкой ее голоса. Саша вздохнула, вспомнив, что целых два лета не была в Заплавах. Она не скучала по Москве и России, зато чуть ли не каждый вечер, ложась спать, представляла себя в своей комнате с распахнутым окном в залитый лунным светом сад.
Из дома часто приходили письма, из которых она узнала, что сестра Вера окончила курсы и уехала с какой-то миссией на Восток. Минувшим летом Саша виделась с папá ─ он приезжал на воды подлечить свой гастрит. Папá постарел и выглядел неважно.
─ Я скучаю по тебе, моя родная, но очень рад, что у тебя все хорошо, ─ сказал он, когда они гуляли по парку в курортном местечке Бад Наухайм неподалеку от Франкфурта-на-Майне. ─ Ты превратилась в настоящую девушку и невероятно похорошела. ─ Он помолчал какое-то время, украдкой поглядывая на Сашу. ─ А знаешь, мы теперь с твоей мамой снова живем одной семьей. Она сама так захотела. И, слава Богу, правда?
─ Ты ее простил папá?
─ Простил? За что, моя милая?
─ Она не всегда была тебе верна.
─ Но ведь и я не святой. Вера нужна мне, я это понял. Как бы это поточней выразиться… Ну, словом, у нас с твоей мамой оказалось столько чистых и светлых воспоминаний, что грех совсем поставить на них крест. Я же помню ее совсем девочкой. В то время я приходил к профессору Фангаузу дважды в неделю. Густав Арнольдович был замечательным математиком и готовил меня к поступлению в университет. Причем, делал это абсолютно бескорыстно, уважая до глубины души моих родителей. Вера была отроковицей и вечно ходила с какой-нибудь книжкой в руке. Она замечательно декламировала целые монологи из Шекспира, а Катя в это время изображала на рояле смятение чувств, любовное томление и все остальное. ─ Владимир Владимирович мечтательно вздохнул. ─ Как бы мне хотелось вернуться в то беззаботное полное радужных надежд время.
─ Почему они никогда не оправдывают себя, папá? ─ едва слышно спросила Саша.
─ Сам бы хотел это знать. Мне кажется, будто в каждом из нас живет несколько «я». Наше первое, чистое и восторженное, увы, быстро умирает под воздействием окружающей среды. И вместо него просыпается другое ─ недоверчивое, обиженное, полное злого сарказма и даже недоброжелательства по отношению к ближнему. Увы, это второе «я» доставляет нам много мук и несчастий. Тот, кому удается его в себе задавить и хотя бы ненадолго оживить свое первое «я», самый счастливый из смертных.
─ Тебе это удалось, папá?
─ Мне кажется, да. ─ Он довольно улыбнулся. ─ По крайней мере, я чувствую себя в настоящее время покойно и в некоторой гармонии с окружающим миром. Поверь, моя дорогая девочка, самое главное для человека ─ ощущать в себе гармонию с мирозданьем. Я думаю, Господь создавал нас именно для этой цели.
─ Ты прав, папá. Помню, я была так счастлива, когда мы выезжали на лето в Заплавы.
─ Ты еще будешь счастливой, моя милая. ─ Олесов обнял и прижал Сашу к себе. ─ Мы с мамой очень этого хотим.
─ А Уваров бывает у вас? ─ вдруг спросила она.
─ Я не видел Максима Всеволодовича с тех самых пор, как ты уехала в Германию. Рассказывают, он вскоре отбыл за границу. Вернувшись, поселился где-то в Пензенской губернии и ведет жизнь настоящего отшельника.
─ И что, он больше не пишет пьесы?
─ По слухам он работает над романом. Родная моя, не суди этого человека слишком строго.
─ Как я могу, папá? Нет, это невозможно, невозможно…
Отец и дочь больше не возвращались к этой теме. Спустя несколько дней Саша и Екатерина Густавовна уехали отдыхать в Ниццу.
─ Позвольте преподнести вам цветы, ─ прервал ее воспоминания незнакомый голос. Саша подняла глаза и увидела молодого человека, который протягивал ей несколько крупных розовых хризантем. ─ Прошу вас, возьмите их. Они такие же прекрасные, как и вы. Только с той разницей, что хризантемы ─ цветы осени, а вы только вступили в свою весну.
─ Нет. Я не могу взять у вас цветы.
─ Почему? У меня сегодня день рождения. Я хочу сделать себе этот подарок.
─ Я вас совсем не знаю.
─ Я тоже. Я шел за вами от Альберт штрассе и думал о том, как люблю этот мир, в котором живут столь очаровательные девушки.
Саша невольно улыбнулась.
─ Так возьмите же их, Вы видите, как они тянутся к вам? Они приняли вас за солнце.
─ Спасибо, ─ сказала она и неуверенно взяла цветы.
─ Меня зовут Жан Поль Вердье. Я проездом в Берлине. Я узнал, что послезавтра маэстро Лист дает свой концерт в Лейпциге и решил непременно его посетить.
─ Я тоже. Мы поедем в Лейпциг вместе с профессором пения герром фон Брюгге.
─ Не может этого быть! Вы верите в судьбу?
─ Нет. ─ Лицо Саши невольно помрачнело. ─ И не собираюсь завязывать случайные знакомства.
─ Я в нее тоже не верю. Что касается случайного знакомства, как вы только что выразились, мы, к счастью, еще не успели его завязать. Думаю, нам это ни к чему. Предпочитаю мечтать о прекрасной незнакомке на расстоянии.
Саша опустила голову и быстро пошла в сторону Дрезден штрассе, где стояли извозчики.
─ Я бы тоже с удовольствием поехала на концерт маэстро Листа, но послезавтра у нас прием в испанском посольстве, на котором мое присутствие обусловлено протоколом. ─ Екатерина Густавовна была огорчена. ─ Увы, жена работника дипломатической миссии та же узница, живущая в камере всевозможных протоколов и этикетов. Я рада за тебя, Сашенька. ─ Она привлекла девушку к себе, поцеловала в голову. ─ Я была молоденькой девушкой, когда Лист приезжал в Санкт-Петербург. Он был тогда красавцем, и в него влюбились все до одной аристократки. Я слышала, даже царица тайно вздыхала о знаменитом маэстро. Многие считают Листа новым Казановой, но, мне кажется, тут много выдумки. Полагаю, маэстро и по сей день влюблен в княгиню Каролину Сайн-Витгенштейн. Увы, они так и не смогли обвенчаться, чему, как я думаю, виной козни ее бывшего мужа. О, это очень красивая и грустная история. ─ Екатерина Густавовна села на диван, не отпуская от себя Сашу. ─ Лист познакомился с княгиней Каролиной в Киеве, куда она приехала послушать его в концерте, и долго гостил в ее имении в Вороницах. Они полюбили друг друга, и княгиня рассталась с мужем, чтобы соединиться навек со своим возлюбленным. Увы, Папа Римский отказался благословить их союз, - услужливая свита успела нашептать ему кучу
· «Посвящение». Песня Роберта Шумана из вокального цикла «Мирты».
