​

      — Я не буду венчаться. Нет. Нет.

      Она стояла посреди комнаты. Он обратил внимание, что она бледнее смерти.

      — Тебе плохо? Черт с ним, с телефоном. — Он опустился перед ней на колени. — Ну, сделай это ради меня. Пожалуйста. Тогда мы и за гробом будем вместе. Разве ты не хочешь, чтобы мы всегда были вместе?

      — Хочу. Но… Мы не сможем обмануть Господа.

      — Со временем все изменится, вот увидишь. Мы станем настоящими мужем и женой. У нас будут дети. — Он обхватил ее ноги, прижался щекой к животу. — У нас будут очень красивые и талантливые дети. Мальчик, девочка, еще мальчик… Мы соединимся в них навечно. Наша с тобой кровь станет одной кровью. Прошу тебя, кузина, женушка. Я ведь уже всех оповестил. Представляешь, как я буду выглядеть в их глазах? Нет, я не переживу этого позора. Я что-нибудь сделаю с собой, вот увидишь.

      Он вскочил и бросился в ванну. Щелкнула задвижка.

      Она поняла, что может в любой момент потерять сознание. С ней еще ни разу такого не было. Она с трудом добралась до двери, шепнула: «Я согласна». Перед глазами все поплыло.

      Она очнулась на диване. Она слышала, как он говорит в трубку: «В двенадцать. Ровно в двенадцать. Да, я безумно счастлив»…

 

 

      Она открыла дверь. На пороге стоял высокий темноволосый красавец.

      — Счастлив видеть вас. — Он протянул ей букет белоснежных роз и быстро прикоснулся губами к ее руке. — Вы еще лучше, чем мне сказали. Можно войти? Меня зовут Филипп.

      Она посторонилась, пропуская его.

      — У вас замечательный дом. — Он с явным удивлением разглядывал гостиную. — А мне казалось, что это…  Впрочем, так было, наверное, до вашего появления. Я не часто бывал у Антона. Я живу в Лугано. Может, выпьем по случаю нашего знакомства?

      Она принесла джин и апельсиновый сок. Направилась к бару за стаканами.

      — Я сделаю все сам. — Он взял ее за плечи и заставил сесть в кресло. — Откуда вы знаете, что я люблю джин с соком? Вам говорил Тони?

      — Нет. Он не говорил мне про вас… это.

      — А что он обо мне говорил?

      Он смотрел на нее сверху вниз. Ей показалось, в его взгляде было презрение.

      — Что он вас редко видит и…  Но я не должна в это вмешиваться. Нет, нет.

      Он молча подал ей стакан с коктейлем.

      — Но почему? Я хочу, чтобы вы вмешались в это. Вы мне нравитесь.

      Она сделала небольшой глоток и затрясла головой.

      — Вы пришли, чтобы совратить меня. Я… ненавижу разврат.

      Он громко рассмеялся. Ей показалось, это был неестественный смех.

      — А если мы на самом деле понравимся друг другу? Даже полюбим… на какое-то время? Или вы считаете, что любить нужно только навсегда?

      — Какая вам разница, как я считаю? У меня своя… судьба.

      Она вдруг поняла, что ей не по себе от его взгляда. Это было новое ощущение.

      — Я вам нравлюсь. И вы мне. Очень. С первого взгляда. Вы считаете, мы должны подавить в себе эти чувства?

      У нее закружилась голова. Джин был не причем.

      — Я ничего не считаю. Мне хорошо как есть.

      — Будет еще лучше. Женщины расцветают от любви. Я умею быть нежным и страстным.

      Он сидел на диване напротив, положив ногу на ногу. Ей хотелось встать, уйти, закрыться в своей комнате, спрятать голову под подушку. Она бы так и сделала. Она не могла пошевелить даже мизинцем.

      — Зачем вам это? — прошептала она. — У меня никогда не было… никого. Мне… мне никого не надо. Кроме Антона.

      — Я так завидую ему. А у моей жены много любовников. Но я  смотрю на это сквозь пальцы. Она тоже очень красивая женщина, и я всегда возвращаюсь к ней. У нас есть сын. Вот была бы потеха вас познакомить. — Он смотрел на нее с любопытством и слегка насмешливо. — Я не встречал таких, как ты. Я знал, Тони обязательно что-нибудь отмочит. Ты на самом деле влюблена в него с детства?

      — Зачем вам чужие истории жизни?

      — Ты мне не чужая. Ты любишь моего Тони. Я хочу знать о тебе все. В некотором роде ты моя соперница.

      — Но вы не любите Тони.

      — Ты думаешь? — Он хмыкнул. — Когда я вижу его на сцене, мне кажется… Ну да, всему виной музыка. Он отдается ей с такой потрясающей страстностью. Мне он никогда так не отдается.  Он всегда что-то оставляет. Для себя или…. Может, для тебя? Наверняка ты надеешься, что рано или поздно вы будете спать в одной постели и нянчить общих детей. Ты бы хотела этого?

      — Наверное. — Она вдруг почувствовала себя снова сильной и готовой отразить любую атаку. — Тебе ничего не понять. Даже не пытайся.

      — Ты думаешь? — Он подошел к ней и взял за обе руки. — Ты должна узнать, как здорово заниматься любовью с настоящим мужчиной. Ты будешь хотеть этого каждую секунду. Ты очень темпераментная женщина.

      — Ты ошибся. — Она встала, даже не пытаясь высвободить свои руки. — Я как дохлая рыба. Со всеми мужчинами. И женщинами тоже. Я люблю только Антона. Неужели это так трудно понять?

      — Не трудно. — Он сам отпустил ее руки. — Ты жила в глуши. Здесь ты не сумеешь так жить. Да и зачем? Он тебя не оценит. Никто не оценит.

      — А мне и не нужно. — Она расправила плечи и сделала глубокий вдох. — Мне  ничего не нужно. Ни от тебя, ни от… него. Я люблю, понимаешь? Мне замечательно. Лучше всех.

      — Ты не сможешь любить его после того, как увидишь, как мы с ним занимаемся любовью. У женщин это почему-то вызывает отвращение.

      — Я не собираюсь в это вмешиваться. Я уже сказала тебе об этом. Это… не мое дело, понимаешь?

      — Ты любишь не Тони, а того, кого сама придумала. Все девчонки придумывают себе возлюбленных. Но ты уже не девчонка.

      — Я все поняла: ты ревнуешь. — Она вдруг стала кружиться по комнате. — Потому что…  потому что я живу в прекрасном чистом мире. Купаюсь в утренней росе. Нюхаю только распустившуюся сирень. Бегаю босиком по песчаной косе наперегонки с ветром. Ты ревнуешь. Ты очень ревнуешь. — Она замерла посреди комнаты, протянула к нему руки. — Иди сюда. Я поделюсь с тобой тем, что у меня есть. Дам одну каплю. Потому что мне жаль тебя. Не бойся. Ты меня боишься? Ты думал, я такая, как те женщины, которых ты держишь на поводке? Попробуй, прицепи меня на свой поводок. Пожалуйста, попробуй. — Она подошла к нему и положила руки на плечи. — Я хочу, чтобы ты меня испытал. Меня никто не испытывал. Меня считают ненормальной. Антон, наверное, тоже. А вдруг я окажусь еще нормальней вас? Поцелуй меня. Так, как целуешь своего Тони. Или ты его никогда не целуешь? Покажи, как это бывает у вас. Ну же.

      Он молча сбросил со своих плеч ее руки и направился к двери.

 

 

      — Хочешь поехать на недельку к себе?

      Он  смотрел мимо нее. Она поставила на стол чашку с кофе и спросила, глядя поверх его головы:

      — Когда?

      — Хоть сегодня. Мне кажется, ты соскучилась по своей родине. Я могу посадить тебя на самолет. В Ростове тебя встретит мой друг и довезет до…  Ну, в общем, до самого дома.

      — Хочу. Я соскучилась.

      — Я так и думал. — Он вздохнул. — А сама говорила, что уже не сможешь без меня.

      — Если хочешь, я останусь.

      — Не хочу. Ты не должна делать что-то через силу. Даже ради меня.

      — Но это не через силу. Мне нравится исполнять твои желания.

      На его лице промелькнула улыбка.

      — Все до единого?

      — Да.

    — Тогда поезжай. Я хочу соскучиться по тебе. — Он протянул руку и погладил ее по щеке. — Ты красивая. Я тобой горжусь. Тебе нравится, что я тобой горжусь?

      — Нравится.

      — Могла бы сказать: «Мне такое даже во сне не снилось». Или что-то в этом духе.

      — Но это всего лишь слова.

      — Вся наша жизнь сплошные слова, слова…

      — Это не так. Я должна уехать сейчас?

     — Наверное. Правда, от этого вряд ли что-то изменится. Ты хочешь, чтобы в нашей с тобой жизни что-то изменилось?

      — Не знаю. Мне… мне хорошо с тобой.

      — Неправда. Тебе понравился Фил.

      Она застыла на полдороги к раковине.

      — Только потому, что он нравится тебе.

      — Он затащит тебя к себе в постель. Ни одна женщина не может перед ним устоять. Я сам видел, как он… — Антон зажег сигарету, закашлялся дымом и зло раздавил ее в пепельнице. — Если ты будешь с ним спать, мне будет очень больно. Очень-очень. Понимаешь?

      — Да. Но я не буду с ним спать.

      — Даже если ты будешь с ним целоваться.

      — Я ни с кем не собираюсь целоваться. — Она открыла горячую воду и стала мыть посуду. — Ненавижу целоваться с чужими людьми.

      — Он не чужой. Он мне как… родной брат. Мне иногда кажется, что если бы ты и он друг друга полюбили, он бы относился ко мне не так жестоко. Он очень жестокий. Ему нравится меня мучить. А что если ты отомстишь ему за меня?

      — Как?

      Она обернулась от раковины и посмотрела на него удивленно.

      — Ты скажешь ему, что мы с тобой…  Нет, он не поверит. Даже если застанет нас. Ты должна соблазнить его и бросить. Он будет ужасно расстроен. Он  всегда первый бросает женщин.

      — Я не смогу. Только не это.

      Она уронила в раковину чашку. Это был дорогой китайский фарфор. Чашка разлетелась на несколько крупных осколков.

      — Что ты наделала! Эту чашку подарил мне Фил!

      Он ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. Очень больно. Из глаз сами брызнули слезы.   

      — Прости. Это всего лишь стекло. — Он опустился на колени и обнял ее за ноги. — Я не отдам тебя никому. Я тебя обожаю, слышишь?  Ты самая настоящая богиня. Моя мечта. Плевать я хотел на Фила. Я никуда тебя не отпущу. Ни на секунду.

      Он взял ее на руки и понес к дивану в гостиной. Они сидели, тесно прижавшись, когда зазвонил телефон. Она почувствовала, как он вздрогнул всем телом.

      — Скажи, что меня нет. Или лучше, что я не хочу с ним разговаривать. Я на самом деле не хочу с ним разговаривать.

      Она взяла трубку и сказала «Але». Он тут же выхватил ее.

      — Тебя, — сказал он, возвращая ей трубку. — Какая-то женщина.

      — Нужно увидеться, — сказал голос Филиппа. — Хотя бы на пять минут. Я сейчас поднимусь.

      Она ничего не успела ответить.

      — Кто это был?

      — Филипп.

      — Не ври. Это была женщина.

      — Он сказал, что сейчас поднимется.

      — Но почему он не сказал этого мне?

      — Он хочет увидеться со мной.

      — Зачем?

      — Наверное,  хочет сделать тебе больно.

      — Почему ты не сказала ему «нет»?

      — Не успела.  У него есть ключи от нашей квартиры?

      — Понимаешь, в прошлый своей приезд он взял их у меня зачем-то и забыл  отдать.

      Он одернул на себе одежду и вдруг впился ей в губы. Она не смогла ответить на его поцелуй. Она видела краем глаза, что Филипп стоит в дверях гостиной, сложив на груди руки и улыбается одними губами.

      —  Ты? Почему без звонка? А мы, как видишь…

      — У вас  красиво получается. Продолжайте. Почему ты смутился?

      — Моя жена сегодня уезжает. Я понял, что буду скучать о ней. Уже начинаю.

      Он обнял ее за плечи и крепко прижал к себе. Она чувствовала сквозь одежду, как пылает его тело.

      — Я бы на твоем месте никуда ее не отпустил.

      — Да? Но она хочет…

      — Я буду вас сопровождать. Думаю, Тони будет рад поручить вас моим заботам. Вы едете к себе на родину?

      — Я никуда не поеду. Не сейчас.

      — Но почему? Это может оказаться очень романтичным путешествием. Или вы хотите, чтобы я пригласил вас в более экзотическое место? Например, в Неаполь или Венецию? Вы были когда-нибудь в Венеции?

      — Я хочу поехать туда с моим мужем.

      — Это вы всегда успеете сделать.  Радости семейной жизни можно постичь и в более позднем возрасте.

      — Фил, я хотел сказать тебе... — У Антона был какой-то ломкий — чужой — голос. — В общем, я хочу попросить у тебя прощения.

      — Я тебя прощаю.

      Он даже не посмотрел в его сторону.

      Она села в кресло и обратила внимание, что у нее дрожат руки.

      — Вам не удастся разрушить нашу семью.

      — Откуда вы взяли, будто я хочу ее разрушить? — В глазах Филиппа было самое искреннее недоумение. — Наоборот, я хочу заставить вашего мужа вас ценить. Сполна и уже сейчас. Я бы никогда не связался с геями, будь у меня такая чистая и прекрасная жена. Рядом с вами порочное кажется в тысячу раз порочней, чем есть на самом деле. Я не притворяюсь, поверьте. Просто последние десять-пятнадцать лет моей жизни я имел дело только с испорченными людьми. Мужчинами и женщинами тоже. Их души напоминают  изгрызенные червями яблоки. Вы когда-нибудь ели яблоки, из которых черви сделали свои дома?

      — Это были самые сладкие яблоки. Она падали с макушки нашей старой яблони. Те, которые я срывала с ветки, почти всегда оказывались кислыми. — Она заставила себя улыбнуться. — Я не люблю метафоры. Они слишком усложняют нашу жизнь.

      — Согласен. — Он взял ее за руку. — Вы могли бы уделить мне несколько минут?

      — Я пойду в ванную. — У Антона был подавленный вид. — Мне нужно привести себя в порядок.

      — Говорите, — сказала она громко. — У меня нет секретов от моего мужа.

    — Зато у меня есть. Будьте с ним осторожны. Тони провел два месяца в психиатрической клинике. Мы с ним там познакомились. Я навещал своего друга. В гневе он бывает очень опасен. Может ударить или даже убить. Мне страшно за тебя.

      — Этого не случится. — Она вспомнила инцидент с разбитой чашкой и усмехнулась. — Мы сами  провоцируем наших близких. Разве  не так?

      — И все равно я за тебя боюсь. То, что вы сделали, противоестественно. Подобное соединение всегда  в конце концов распадается на составные части. Или превращается во взрывоопасную смесь. Тони никогда не сможет быть полноценным мужчиной.

      — Пусть все остается как есть.

     — Ты долго не продержишься. Он застанет тебя с кем-нибудь и убьет на месте. Или изуродует. Разве можно любить голубого? У них у всех извращенная психика и мозги. Потому что их проклял Господь.

      — Мне хорошо в компании братьев по разуму. И вообще я не такая простая, какой могу показаться.

      — Тони  жалок. Разве можно любить человека, который бывает жалок?

      — Только таких и можно любить.

      — Он думает, об тебя можно вытирать ноги. Его нужно проучить.

      — Но об меня на самом деле можно вытирать ноги. Он может.

      — Зачем тебе это?

      — Не знаю. — Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. — У каждого свое предназначение в этой жизни. Ты мне нравишься. Мне всегда нравились люди с внешностью и повадками киноактеров. Только нравились. А Тони я люблю. И никогда не предам.

       

 

      — Зачем ты надерзила ему? Разве ты не знаешь, что мне приятно его общество? Он не придет, пока ты здесь. Он мне так и сказал.

      — У меня дурной характер. Прости.

      — Ты какая-то странная. — Он смотрел на нее, прищурившись. — Я виноват, а прощения просишь ты. Почему?

      — Мне так нравится.

      — Ты не хочешь поехать домой?

      — Нет. Ты сам этого не хочешь.

      — Ты права. — Он сел на ковер, согнув ноги в коленях, и опустил голову — Я убью нас обоих, если вы станете любовниками. Тебя и себя. А вы станете любовниками. Что мне делать?

      Она легла на пол так, чтобы видеть его глаза.

      — А если мы не станем любовниками, ты убьешь Фила? — спросила она серьезным голосом.

      Он рассмеялся и взъерошил ей волосы.

      — У тебя будто нет плоти, и я чувствую себя как в другом измерении. Мы становимся астральными телами  и общаемся только душами.  Но на земле возможна только чувственная любовь. Именно о ней написана самая лучшая музыка. Музыка — это то единственное, что связывает меня с этим ужасным миром.

      — Меня тоже.

      — А как же я?

      Он сказал это капризным тоном обиженного ребенка.

      — Ты и музыка —  одно и то же.

      — Ты любишь музыку, а не меня. Я думал, ты любишь меня.

      Он отвернулся всем телом и тихо всхлипнул.

      — Я люблю тебя. И музыку я полюбила только благодаря тебе. Из-за тебя. Нам нужно уехать. Вдвоем. Иначе он нас разрушит. Превратит в груду обломков. Я не хочу.

      — А я думал, ты неуязвима. — Он обнял ее сзади. — Оказывается, ты тоже человек. Я люблю тебя за это. Слышишь?..

 

 

      — Я должен хотя бы поговорить с ним по телефону. Я не могу уехать, если не поговорю с ним.

      — Здесь не разрешают пользоваться мобильником.

      — Знаю. Я выйду на несколько минут. До отлета еще много времени.

      Он вскочил и бросился к выходу. Объяснил что-то на ходу стюардессе. Она видела, как он бежал по летному полю.

      — Мы не можем пустить вашего мужа назад, — сказала по-английски стюардесса. — Извините, мэм.

      — Он хочет попрощаться с другом. Он вернется через пять минут.

      — Я обязана доложить об этом инциденте пилоту. Мы должны вылететь по расписанию. Нет, мэм, я вас никуда не отпущу. Сидите на своем месте.

      Она отвернулась к окну. Она чувствовала, как по лицу текут слезы. 

      Самолет медленно катился по дорожке. Потом вдруг резко затормозил. Она увидела, как блеснула молния. И стеной полил дождь.

      — Леди и джентльмены, наш вылет задерживается ввиду плохих погодных условий, — раздался металлический голос над головой. — Пожалуйста, оставайтесь на своих местах. Сейчас вам принесут шампанское и прохладительные напитки.

      Она закрыла глаза и  всхлипнула. Внутри была рана. А вокруг нее пустота…

      Самолет уже набирал высоту, когда кто-то стал трясти ее за плечо. Она с трудом разлепила веки.

      — Я с тобой. Он звал меня, но я убежал к тебе. Ты рада?

      — Очень, — прошептала она одними губами и потеряла сознание.

 

 

      — Лучше бы мы уехали к тебе. Здесь все напоминает о…  Нет, мы никогда не были здесь с Филом. Но здесь так похоже на Капри. Сделай что-нибудь, чтобы я об этом забыл. Ты можешь все. Колдунья. Кстати, ты обещала читать вслух свой дневник. Ты не забыла взять его? Читай же. Только с самого начала. И не пропускай ни слова. Сколько тебе было лет, когда ты стала писать дневник?

      — Пятнадцать.

      — Уже после того, как мы с тобой целовались?

      — Когда ты уехал. Мне было так плохо. Я хотела что-нибудь с собой сделать. Но вдруг услышала по радио концерт Мендельсона. И мне снова захотелось жить.

      — Я не играю этот концерт. Он кажется мне слишком сентиментальным. Кто его играл?

      — Уже не помню. Он напомнил мне тебя. Я написала об этом в дневнике.

      — Как глупо. Мендельсон вообще не мой композитор. Быть может, когда-нибудь я к нему приду.  Но почему это был не Чайковский?

      — Не знаю. Прости меня.

      — Опять ты просишь у меня прощения. Мне это надоело.

      — Больше не буду.

      — Но мне нравится тон, каким ты его просишь. Ты будешь говорить этим тоном какие-нибудь другие слова.

      — Да.

      — Ты красивая. Я могу смотреть на тебя часами. — Он закрыл глаза. — Ты чем-то похожа на него. Особенно в профиль. Я сойду с ума. Он сказал тебе, что я лежал в клинике?

      — Да.

      — Какой мерзавец. Я просил его никому об этом не говорить. Я знаю, он хочет нас разлучить.

      — У него ничего не выйдет.

      — У него выходит все, что он задумал.

      — Я буду бороться за тебя. Я сильная.

      — Но я скучаю по нему. Почему бы нам не жить втроем?

      — Это… это грех.

    — Разве? Это любовь. Любовь не может быть грехом. Фил тоже этого хочет. А ты такая упрямая. И полна всяких предрассудков. Это потому, что ты долго жила в глухой деревне.

      — Но я не смогу стать другой.

      — Из-за того, что это грех перед твоим богом?

      — Бог и твой тоже. Я не знаю, из-за чего.

      — Ты права. — Он шумно вздохнул. — Я начинаю кое-что понимать, когда мы с тобой вдвоем. Я тоже хочу чувствовать так, как чувствовал Бетховен, когда писал свой скрипичный концерт. Я могу так чувствовать. Если бы не было Фила, я бы чувствовал так всегда. Если бы не было Фила… — Он вдруг подался к ней всем телом. — Может, с ним что-нибудь случится? Как ты думаешь, с ним может что-нибудь случиться?

      — Мы не станем желать ему зла.

      — Ты влюбилась в него. Помимо своей воли. Нам было бы хорошо втроем.

      —  Мы и так втроем. Ты, я и музыка.

      — Читай же свой дневник. — Он снова закрыл глаза. — Я хочу вспомнить, как у нас с тобой было  тогда. Я уехал и сразу все забыл. Ты должна мне напомнить.

       — Там столько глупостей… Я была тогда совсем девчонкой.

     — Обожаю глупости. Дай сюда тетрадку. — Он протянул руку и выхватил дневник. — Ты будешь пропускать самые интересные места. Я сам все прочитаю.

      Она встала с кресла и подошла к окну. Ее вдруг охватило страшное волнение. И тоска. По тому человеку, которого она любила там.

      «Но ведь он со мной… Я могу к нему прикоснуться, поцеловать… Я всегда мечтала об этом. Я никогда не мечтала о нем, как о мужчине. Я даже не целовалась с ним в своих мечтах. Это он, он… И я его люблю. Мы всегда будем вместе…  Какое счастье…»

     

 

      — Это невыносимо. Мог бы позвонить. Он не звонил тебе?

      — У меня выключен телефон.

      — Ты его боишься, а я не боюсь. Ты очень его боишься?

      — Нет.

      — Не очень или не боишься совсем?

      — Не очень.

      — Ты искренняя. Как у тебя это получается? — Он взял ее за обе руки и резко дернул, заставив к себе повернуться. — Я могу быть искренним только когда играю. Все остальное словно исчезает куда-то — условности, страхи, эгоцентризм, — и я рассказываю все, что у меня на душе. Но это трудно объяснить словами.

      — Я это понимаю.

      — Ты пишешь в дневнике, что у меня чуткая и цельная  душа. Что я тоже мечтаю о любви вечной и готовой на любые жертвы. А Фил уверен, что такой любви на свете не существует. Что она всего лишь выдумка романтиков. Но если такой любви не существует, ради чего жить? Ведь не для того, чтобы ублажать свою плоть, правда?

      — Не для того.

      — Но ты не знаешь, какой восторг любить кого-то во плоти. Ты никогда не поймешь меня до конца, если не изведаешь любовь во плоти.

      — Может, я не должна понимать тебя до конца?

      Она вдруг вырвала руки, подняла их и взмахнула как крыльями.

      — Ты любишь не меня, а свою мечту.  Я очень отличаюсь от человека, которого ты выдумала себе?

      — Да. Но я теперь не могу вас отличить.

      — Я капризный, избалованный, изнеженный. Он полная противоположность мне. Я прочитал твой дневник и сам в него влюбился. Ты была очень счастлива все эти годы.

      — Да. Очень.

     — У тебя было много времени, чтобы мечтать и фантазировать. Ты совсем не тщеславна. А мне хотелось славы. С раннего детства. Мать поощряла во мне стремление к славе. Я добился того, чего хотел. По крайней мере, много из того, чего хотел. Но я никогда не чувствовал себя счастливым по настоящему. Даже после удачно сыгранного концерта я ощущал какую-то горечь и даже раскаяние в чем-то. В каких-то грехах, что ли, хоть я и не верю в то, что любовь может быть грехом. Я имею в виду однополую любовь. Мы никому не делаем зла, понимаешь? Но нас не любят те, кто живет по традиционным законам. Я подчас ощущаю всей кожей их молчаливое осуждение и даже брезгливость. Когда ты узнала, что я гей?

      — Очень давно. В тот год, когда ты поступил в консерваторию. Тетя Сусанна написала мне о том, что у тебя нет знакомой девушки. Что тебя интересует только музыка. Она прислала мне кассету с твоей записью. Это были пьесы Чайковского.  Она написала, что ты очень увлечен Чайковским.

      — В то время я был увлечен и Бетховеном тоже. В особенности Паганини. Это еще ни о чем не говорит.

      — Я сама не знаю, как я об этом догадалась. Как будто мне подсказал кто-то со стороны.

      — Ты ощутила разочарование.

​