​

      — Да. Но всего на каких-то пять-десять минут. Я не стала писать об этом в своем дневнике. Я была уверена, что это наша с тобой тайна, в которую нельзя посвящать даже бумагу.

      — Ты поплакала в подушку и стала придумывать себе красавчика мачо, которого почему-то назвала моим именем.

      — Я не плакала. Я переплыла на другой берег Дона и дала клятву, что буду любить тебя до конца жизни. Я написала об этом своей кровью на стволе старого тополя. Помнишь, мы сидели под ним на следующий день твоего приезда и ты рассказывал мне о том, что станешь концертирующим музыкантом и будешь играть в самых лучших залах мира?

      — Я обожал хвалиться. С детства. Мать ругала меня за это. Один раз даже ударила по заднице. Ты…  не боишься крови?

      — Я приучила себя ничего не бояться. Я всегда хотела, чтобы ты мной гордился. Я научилась ездить верхом и долго плыть под водой. Я мечтала…  Но ты прочитал об этом в моем дневнике.

      — Я тоже когда-то мечтал сбежать  в джунгли или саванну. Мне тогда было десять лет, и я получил четверку на экзамене по специальности. Я хотел наплевать на свою карьеру и скакать наперегонки с индейцами. Включи телефон. Иначе я сойду с ума.

      — Он не знает моего номера.

      — Я дал ему.

      — Зачем?

     — Он попросил, и я не смог отказать. Я не могу ему ни в чем отказать, разве ты не понимаешь? Ну же, включи телефон.

      — И что я должна ему сказать?

      — Пригласи его приехать сюда. Я хочу сыграть ему концерт Брамса. Фил все понимает. И дает дельные советы.

      — Но я…

    — Ты не можешь сесть за рояль и сыграть партию оркестра. Через месяц у меня репетиция с оркестром. Я должен быть на коне, понимаешь?

      — Можно попросить Хуана…

      — У него ужасный звук. И он не любит Брамса. Звони ему.

      — Пускай позвонит сам и…

     — Не изображай из себя усадебную барышню. Он наверняка звонил тебе десятки раз. Это хамство выключать телефон, когда по тебе скучает друг. Звони же.

      Филипп не сразу ответил на вызов. У него был сонный голос.

      — Ты хочешь видеть меня, малышка?

      — Нет, но…  Да,  хочу. Потому что…

      — Твоему мужу скучно без меня и ты решила его развлечь?

      — Он хочет сыграть с вами концерт Брамса.

      — Мы были на «ты», малышка.

      — Это не имеет никакого значения.

    — «Ты» очень интимное местоимение. Такое ощущение, будто проникаешь толчком в тебя. Малышка, это удивительное ощущение, поверь мне.

      — Ты приедешь? Когда?

      — Я ненавижу Брамса, но ради тебя приеду. Ты ведь хочешь, чтобы я приехал?

      — Наверное.

      — Хочешь или нет? Я не приеду, если ты не знаешь это наверняка.

      — Хочу. — Она в бессилии опустилась в шезлонг. — Но я не знаю, что из этого получится…

      — Все будет о`кей, малышка. Я все беру на себя. И Брамса тоже. Поцелую при встрече.

      — Когда он приедет?

      Антон возвышался над ней как статуя  Юлия Цезаря.

      — Скоро, наверное.

     — Что значит — скоро? Я хочу видеть его сейчас, слышишь? Я больше не могу без него. Может, мы сами поедем к нему?

      — Он приедет. Лугано — это совсем близко.

    — Откуда ты знаешь, что он дома? Он сказал мне, что полетит на Гавайи. Он будет ехать на машине? Это очень опасно. Надо сказать ему, чтобы сел в поезд. Или лучше в самолет. У него есть свой самолет. Он однажды чуть не разбился…

      Антон нервно ходил по террасе.

      — Все будет в порядке. — Она вздохнула. — Он приедет и…

      — И что? Вы станете любовниками?

      Он остановился возле столика и налил в бокал шампанского.

      — Я постараюсь, чтобы этого не случилось.

    — Ты не сумеешь противостоять его чарам. Куда тебе. И не такие крепости сдавались. — Он залпом выпил шампанское. — Он приедет к тебе, а не ко мне. Он будет на каждом шагу подчеркивать это. Я так хорошо знаю Фила.

      — Я могу… куда-нибудь деться.

      — Это не выход. — Он снова налил в бокал шампанского и протянул ей. — Пей. Ты должна легче смотреть на жизнь. В Библии написано, что всякая плоть — трава. И еще, что нет такого греха, который не простил бы нам Господь. Я постараюсь не ревновать. Или совсем  немного. Может, Фил быстро разочаруется в тебе. Я не помню, чтобы он долго увлекался одной женщиной. Неделю, от силы две. Потом он вернется ко мне. И будет таким же нежным и страстным. И виноватым. Фил исполняет все мои прихоти, когда чувствует себя виноватым.  Пей же. Ты должна пройти очищение любовью. Хотя я буду ужасно ревновать тебя. Я даже не знаю, кого больше — Фила или тебя…

      Она заплыла далеко в море. Она видела оттуда, как они оба ходят по берегу. Потом Антон что-то крикнул ей и стал махать руками, требуя, чтобы она вернулась. Женя нырнула и поплыла под водой. Она окончательно выбилась из сил, когда вынырнула на поверхность и стала жадно ловить ртом воздух. Подумала: «Зачем? Не лучше ли сразу…» Снова ушла под воду. Перед глазами поплыли радужные пятна, потом ей показалось, будто она плывет на катере по стремнине Дона, мимо бакенов, которые мигают ей разноцветными огнями. Они сгрудились в кучу впереди, и она выжала газ, чтобы протаранить их носом катера и поплыть дальше. Туда, где расстилалась спокойная, окруженная большими деревьями водная гладь. Она уже слышала скрежет металла, ощутила толчок…

      — Зачем ты это сделала? Зачем?..

      Это был голос Антона. Он пронзил все ее существо словно разрядом тока.

      Она с усилием открыла глаза и увидела склонившегося над ней Филиппа. У него было печальное лицо.

      — Все в порядке, — сказал он и сжал ее запястье. — Пульс немного учащенный. У тебя был самый настоящий приступ стенокардии. Немудрено: днем было очень жарко. Я сейчас отнесу тебя в дом и сделаю массаж. Чтобы в легких не осталось ни капли воды. — Он легко подхватил ее на руки, и ей вдруг стало покойно, как в детстве, когда ее носил на руках отец. — Я не собираюсь заставлять тебя делать что-то силой, — сказал он едва слышно, когда они поднимались по лестнице в дом. — Как по-детски глупо уходить таким варварским способом от самых обычных проблем. — Он ей весело подмигнул. — Ты нравишься мне все больше. Дитя природы. Женщина, которую не захотела взять под свою опеку цивилизация. Вернее, она уклонилась от ее назойливой опеки. У тебя тело семнадцатилетней девушки. Кажется, я окончательно потерял голову и впервые в жизни хочу сохранить втайне свои отношения с женщиной. Мы сумеем сохранить их в тайне, правда?..

     

 

      Она лежала в полумраке, наслаждаясь музыкой. Они занимались уже часов пять, если не больше. Время от времени она слышала голос Филиппа, но слов разобрать не могла. Ей было хорошо. И ни о чем не хотелось думать.

      Наконец, музыка прекратилась. Минуты через три в комнату вошел Антон, которого она узнала по шагам. Она запомнила звук его шагов еще с тех пор, когда они целовались в кустах.

      — Ты в порядке? — Он присел на край кровати и пожал ей колено. — Ты меня очень напугала.

      — Я в порядке. Как у вас дела?

      — Замечательно. Эта музыка отнимает у меня все силы. Больше ничего не хочется. — Он довольно рассмеялся. — Она пробуждает какие-то другие желания. Я хочу…  Да, я бы очень хотел очутиться с тобой там, где мы были много лет назад. И так же наслаждаться невинными поцелуями, ласками… Я теперь начинаю понимать, как ты была счастлива все эти годы. Я завидую тебе. Предвкушение счастья не идет ни в какое сравнение с самим счастьем. Я думал об этом раньше. Отстраненно и не совсем серьезно. Теперь почувствовал это сам. Благодаря твоему дневнику, Брамсу. Ты каждый день поднималась на какую-то новую высоту. Что же с нами будет, Женечка? — вдруг спросил он и, нависнув над ней всем телом, больно стиснул плечи.

      — Не знаю. — Она сделала над собой усилие и посмотрела ему в глаза. — Я хочу любить только тебя. Всегда. До самой смерти.

      — Наверное, это невозможно. Думаю, нам предстоит много страдать. Это я во всем виноват. Я слабый и жалкий. Моя плоть не дает мне покоя. Но сегодня я испытал духовное блаженство. Благодаря Филу. И тебе, конечно. Я так испугался за тебя, Женечка. Я думал, ты…

      Он закрыл лицо ладонями и всхлипнул.

      — Я больше не буду. Я…

      — Что не будешь?

      В его голосе зазвенел металл.

      — Не буду заплывать так далеко. — Она вздохнула. — Я очень испугалась…

      — Еще бы. Фил говорит, у тебя было что-то вроде комы.

      — Нет, я…

      Он встал, распрямил спину.

      — Ужасно устал физически. Приму душ и пойду спать. Фил хочет уехать сегодня вечером. За ним придет катер. Оказывается, они путешествуют всей семьей на яхте. Я не стал его удерживать. Я хороший мальчик, правда?

      — Правда, — прошептала она едва слышно.

      — Тебе хочется, чтобы он остался? Скажи ему. Он наверняка останется ради тебя.

      — Я тоже хочу спать. — Она отвернулась к стенке. — Спокойной ночи.

 

 

       — О чем ты думаешь? — Он опустился на колени и попытался заглянуть ей в глаза. — Или, вернее, о ком? Не отвечай, я все знаю. Ты снова влюбилась в меня. Тебе понравилось, как я играл на репетиции.

      — Очень. Я… В общем, у меня даже закружилась голова. Встань. Это…  не надо при всех.

      — А я хочу. — Он положил голову ей на колени. — Я испытывал какой-то мистический восторг, когда играл Брамса. Я вспомнил про нас с тобой и тот запах, которым было заполнено все вокруг. Или это пахло от тебя? Кстати, какого цвета была твоя юбка?

      — Розовая белыми и желтыми цветами. С двумя оборками.

      — Я больше никогда в жизни не видел такого красивого наряда. Эта юбка даже снится мне по ночам. Нам все завидуют, видишь? — Он обхватил ее руками за талию. — Даже сам маэстро. А уж он большой знаток по части женщин. Он спросил у меня о тебе.

      — Что спросил?

      — Он думал, ты подружка кого-то из оркестрантов. Маэстро не любит, когда на репетицию приходят чужие люди. Я сказал, что ты моя подружка. Он похвалил мой вкус. Ведь ты моя подружка, правда?

      — Твоя.

      — Я  счастлив. А ты? Ты тоже счастлива? Скажи: ты очень счастлива?

      Он стал тормошить ее довольно бесцеремонно.

      — Счастлива…  Иногда очень. И даже не верю тому, что я это я. — Она вздохнула. — Это на самом деле я?

      — Да. Но почему ты вздыхаешь? Вспомнила Фила?

      — Наверное. Но только мельком.

      Он стремительно вскочил.

      — Я так и знал. Он применил с тобой ту же тактику, что и  со мной. Со мной она  срабатывала бесперебойно. Всегда. Неужели и ты окажешься такой же слабой? Кто мне тогда будет опорой?

      — Не окажусь. Я выдержу.

      — И опять с тобой что-нибудь случится. Как тогда, помнишь? Думаешь, я не знаю, что с тобой это произошло из-за перенапряга? Я боюсь потерять тебя. И Фила тоже. Но я чувствую последнее время, что начинаю освобождаться от этой зависимости. А тут еще Брамс…  Как ты думаешь, Фил будет на завтрашнем концерте?

      — Не знаю.

      — Вы с тех пор не общались с ним?

      В голосе Антона чувствовалось недоверие.

      — Он звонил один раз. Справился о здоровье. На следующий день после того, как…

      — Это было при мне. Ты побледнела и смутилась. Что ты чувствуешь к Филу? Отвечай!

      Он заставил ее встать и теперь крепко держал за плечи. У него были совсем безумные глаза.

      — Я не могу разобраться в своих чувствах.

      — Но тебе придется это сделать. И очень скоро. Ты будешь спать с ним?

      — Тише. Нас  слышат и могут…

      — Мне наплевать. Кто-нибудь напишет, что Варламов ревнует свою молодую жену. Это мне на руку. В Европе любят экзотику. Отвечай: будешь с ним спать?

      — Нет! 

      Она вырвалась и побежала в сторону выхода.

      Он догнал ее на улице, обнял за плечи.

      — Пойдем в ресторан. Потанцуем, выпьем шампанского. Мне нужно расслабиться. Сначала купим тебе самое шикарное платье. Как та юбка из нашего детства. Если бы ты знала, как мне хочется вернуться в детство…

 

 

 

      — Он не пришел. Мне обидно, но я рад, что все так случилось. Я должен быть свободным, понимаешь? И даже от тебя. Маэстро сказал, я  превзошел самого себя. Он говорит, что никогда не слышал такого Брамса. Он считает, это потому, что я влюбился. В тебя, разумеется. Может, это так и есть на самом деле? Как ты думаешь? Разотри меня полотенцем. Еще сильней. У меня красивое тело?

      — Да. — Она осторожно погладила ладошкой его грудь. — Совсем как у ребенка.

      — Тебя это возбуждает?

      Она подняла на него глаза.

      — Меня возбуждает. Но не так, как…

      — Ты хочешь сказать, как тело Фила.

      — Я не знаю, какое тело у Фила. Я хотела сказать, как твой… дар.

      — Один  критик назвал меня гением. Русским гением. — Он коротко рассмеялся. — Ты сказала: дар. Как будто мне кто-то взял и подарил мой талант.

      — Господь.

      — Ты думаешь? — Какое-то время он смотрел на нее с интересом. — Он меня поцеловал, да? Ты веришь в то, что Господь мог меня поцеловать?

      — Верю.

      — Значит, я избранник Божий. И все, что бы я ни сделал, будет не просто оправдано им, а еще и возведено в степень святости. — Он вдруг сорвал с вешалки махровый халат и быстро завернулся в него. — Я стал последнее время стесняться тебя. Временами. Почему, а? Ведь ты моя законная жена. Ты иногда смотришь так…

      — Как?

      — Будто осуждаешь мою наготу.  За то, что не можешь ею наслаждаться.

      — Я наслаждаюсь ею.

      — Ты не знаешь, что такое  наслаждение. Ты его ни разу не испытала. Я имею в виду наслаждение с мужчиной, которого ты хочешь и который хочет тебя.

      — Есть более высокие наслаждения.

      — Одно не исключает другого. Твой Господь создал нас из плоти. Не только из духа. — Он привлек ее к себе и поцеловал в губы. — Нравится? Но это всего лишь жалкое подобие того, что ты можешь испытать с тем же Филом. Наверное, у него новый роман. Даже если с каким-то мальчишкой, мне все равно по фигу. Представляешь? Значит, я совсем свободен. Иди сюда, моя девочка в розовой юбке с двумя оборками и желтыми и красными цветами.

      — Белыми. — Она легла с ним рядом и положила голову ему на грудь. — У тебя так бьется сердце. Мне нравится слушать его удары.

      — Я разрешаю тебе раздеться и раздеть меня. Кстати, почему мы еще никогда не купались вместе под душем? И не сидели в ванной? Это очень возбуждает. Фил наверняка захочет посидеть с тобой…

      — Я не хочу, чтобы ты говорил о нем.

      — Боишься? А я теперь совсем не боюсь. Но мне приятно говорить о Филе. Он был самым умелым и страстным любовником из тех, что у меня были. У меня их было не так уж и много, поверь. Я ведь работаю как каторжный, сама знаешь. Хорошо, правда? — Он прикоснулся осторожно к ее соску. — Грудь девственницы. Это… так возвышенно и порочно одновременно. Порочно в смысле морали двадцать первого века. Ты могла бы осчастливить своим телом многих натуралов, а вместо этого нянчишься с капризным геем. — Он уткнулся носом ей под мышку, потом вдруг приподнялся на руках и лег сверху. — Что-нибудь чувствуешь? Я хочу, чтобы ты захотела меня как мужчину. Может, тогда и я захочу тебя как женщину. Ты моя жена, и я могу делать с твоим телом все, что мне захочется. — Он снова приподнялся на руках и стал покрывать ее тело поцелуями. — Я хочу, чтобы ты…  Нет, я  этого не хочу. — Он упал головой ей на живот и прошептал: — Ты останешься такой же чистой, какой была всегда. Когда еще носила ту розовую юбку с цветами…

 

 

 

      — Ушел на всю ночь… Но все равно вернется. — Филипп взял ее безжизненную руку и медленно поднес к губам. — Скупые слезы  осени на окнах витрин, прожорливые итальянские голуби на мостовой, уродливая громада Сан Марко на фоне засаленного взглядами туристов неба…  Какая пошлость. Давай напьемся с горя, что ли?

      — У тебя тоже горе? — Она слабо улыбнулась ему. — Это не горе. Это…  проза жизни, от которой я всю жизнь пыталась спрятаться. Как оказалось, безуспешно.

      — Ты думала, он уже твой. Я, признаться, тоже одно время так думал. Но потом понял, что… В общем, вы еще не достигли пика ваших отношений. Можно сказать, у вас  все впереди.

      — Ты следил за нами?

      — Иногда. Ты была ослепительна на том концерте в Барселоне. Я с трудом удержался, чтобы не украсть тебя из-под носа у этого самовлюбленного нарцисса. Но именно в тот день мне показалось, что у вас вот-вот начнется настоящая семейная жизнь.

      — Не начнется. Я и не хочу.

      — А чего ты хочешь?

      Он держал ее руку в своей, то и дело слегка пожимая.

      — Домой.  Хочу домой.

      — Давай поедем туда вместе. Я очень давно не был в нашей провинции. Я вообще родом из Саратова. Волга снилась мне ночами. Уже не снится.

      — Я не могу бросить его.

      — С ним ничего не случится за неделю. Этот Паоло заботливый малый. Как старший брат.

      — Паоло… Я думала, он обожает свою жену.

      — Это так и есть. Она богата и смотрит на его шалости сквозь пальцы.

      — Ваш мир так мерзок…

      — Он теперь и твой, моя царевна. В другом тебе уже будет неуютно.

      — Да…

      — Но ты зря портишь нервы себе и другим. Еще каких-нибудь лет десять — и тебе придется прибегать к услугам этих приторных жиголо с их букетом неврозов и патологической жадностью  к чековым книжкам пожилых матрон. Я готов ради тебя на многое. Если не на все. Поверь, я никому этого не говорил.

      — Я боюсь.

      — Меня или себя?

      — Того, что прошлое безвозвратно.

      — Ты бы зашлась в диком хохоте, если бы вдруг оно вернулось. Это все равно, как если бы поехать из Петербурга в Москву в холодном тряском дилижансе.

      — Но я не смогу… лечь с тобой в постель. Заниматься тем, чем положено мужчине и женщине.

      — Кем положено?

      Он смотрел не отрываясь на ее губы.

      — Богом. Или природой.

      — Я с детства делал то, что не положено. Так уж случилось. Со мной можешь не бояться житейской скуки.

      — Я не о скуке. — Она смотрела на него прищурившись. — Взять и… забыть про семнадцать лет  сказочного счастья.

      — Зачем забывать? Я помню до сих пор, как таскался по всему городу за девчонкой, которую вообразил своей Беатриче. Я до сих пор вижу ее русый чубчик и насмешливые глазки. Я полтора года боялся даже дотронуться до нее. Кем она только ни была в моих грезах.  Вероятно, превратилась в торговку с отвисшим пузом и сиплым от дешевых сигарет голосом. Такова участь наших мечтаний. Но мы делаем это для себя, а не для них, верно?

      — Да… Но и эти одиннадцать месяцев я была счастлива. Иначе, чем тогда, но очень, очень счастлива.

      — Я бы за это время наверняка сделал тебе младенца. Правда, дети не соединяют, как принято считать, а еще больше разъединяют супругов. Но они хотя бы продолжают наш бренный род. Хочешь сказать — зачем? Я не знаю и знать не хочу. Мы можем сегодня же улететь в Москву, а завтра утром уже будем там, где  пахнет настоящей русской весной. — Он встал. — Подумай обо всем в одиночестве. Еще лучше с бокалом шампанского. Я позвоню тебе через два часа. Только не пытайся скрыться от меня и не отключай своей телефон. Это еще туже затянет узел, который уже и так начинает душить нас обоих…

     

 

 

      — Синьор просил предать вам вот это. — Портье протянул ей изящный розовый конверт. — Цветы отнесли в ваши апартаменты. Но это вам прислал другой синьор.

      — Спасибо.

      Конверт был не запечатан. Она открыла его по дороге к лифту. «Прости, но мы должны ненадолго расстаться. Так будет лучше. Для тебя тоже. Поезжай к себе. Я сам тебя найду». И никакой подписи.

      — Можно, я поднимусь к тебе? — услышала она в трубке голос Филиппа. — Правда, прошло всего пятьдесят пять минут…

      — Да. И пускай принесут шампанского.

     

     

      — Ты здорово придумала с этим круизом. Настоящий медовый месяц. И ни одного кретина вокруг. В открытом море чувствуешь себя иначе, чем на земле. — Он нежно прижал ее к себе. — Ты удивительная. Я даже не могу назвать тебя женщиной. В тебе есть все, что мне нужно.

      — А что тебе нужно?

      — Я жадный. Ненасытный. А ты предлагаешь все новые и новые угощения. Как из рога изобилия. И это так… чисто, почти невинно. Когда-то мне нравились развратные шлюхи.

      — Я и есть шлюха. — Она весело рассмеялась. — Но мне тоже нравится.

      — Ты загорела и стала похожа на индейского мальчика. Или скорее на изящную статуэтку из тончайшего фарфора, которую я страшусь уронить или слишком крепко сжать в своих объятьях. Но если это и случится когда-нибудь, пускай случится не скоро. Мы устроим сегодня бал при свечах. Ты, я…  В качестве зрителей пригласим капитана и этого красавчика Джеймса Брэдли, который влюблен в тебя по уши. Но я ни капли не ревную. Я стал  щедрым и очень добреньким.

      — А если я…

      — Тебе с ним не понравится. Я уверен.

      — А если я попробую?

      — Ты выпила слишком много коктейлей. — Он снова прижал ее к себе и  поцеловал в ухо. — Если ты попробуешь, я…  Наверное, я брошу тебя за борт. Как Стенька Разин ту княжну. А вообще-то я ничего не знаю. Ни про тебя, ни про себя.

      — Прошло две недели…

      — Пролетело. Как один миг. Это нужно отметить. — Он велел стюарду принести шампанского. — Куда держим курс? Ты придумала?

      — В Южную Африку. Я с детства мечтала увидеть мыс Горн… — Она наморщила лоб. — Нет, туда я не хочу. В детстве всегда хочешь попасть не туда, куда нужно попасть на самом деле. Почему, а?

      Она смотрела на него очень серьезно.

      — Я хотел в Антарктиду. Даже сбежал из дома и успел доехать до Москвы. Представляешь, что было бы, если бы исполнялись наши детские мечты?

      — Нет. — Она выпила большими глотками шампанское. — Мечты мешают жить так, как  хочешь. Но я не знаю, как я хочу жить.

      — Так, как мы живем сейчас.

      — Да. — Она пригубила бокал, но тут же поставила на стол. — Это не выход, правда?

      — Ты имеешь ввиду шампанское?

      — Он не звонит. Его телефон не отвечает.

      — Мальчик наслаждается свободой. Три дня назад он сыграл концерт в Афинах. С Берлинским филармоническим. Был большой успех.

      — Он знает, про нас с тобой?

      — Ему сказали наши общие друзья. Прости, я не догадался их предупредить.

      — Это хорошо, что сказали. Я ненавижу ложь.

      — Моя женственная девочка с угловатой фигурой  подростка, я очень уважаю тебя за то, что ты такая горячая поклонница правды. Но, не будь лжи, не было бы искусства. Музыки в первую очередь. И наших с тобой мечтаний и тоски по идеалу. Земля превратилась бы в скучный шарик унылого серого цвета, и даже звери надели бы серые шкуры, чтобы не раздражать глаза охотников. Ложь возвышает нас. В собственных глазах прежде всего.

      — Но…

      — Хочешь сказать, что между вами не должно быть никаких тайн?

      — Да.

      — Согласен: их не должно быть между тобой и тем мальчишкой, которого ты любила красивой безнадежной любовью все эти семнадцать лет, что он был от тебя вдалеке. Но Антон Варламов настоящий больше всего на свете обожает тайны. Они заводят его, как ничто другое. Разве тебе не хотелось бы завести его и заставить хотя бы немного поревновать?

      — Зачем? Я хотела заменить ему мать. Но мы с самого начала взяли фальшивую ноту. — Она выпила до дна шампанское из бокала. — Все равно я его люблю. И никогда не брошу. Даже если ты выкинешь меня сейчас в океан.

      — А если я  на самом деле это сделаю? Разве ты не будешь сопротивляться?

      Она откинулась на спинку кресла и провела пальцем от подбородка до пупка. Словно разделяя себя на две равные половинки. Он схватил ее на руки и понес на корму, где была каюта с отдельным входом. Там был большой люк, под которым плескался океан.

      — Бери,  — сказала она, лежа совершенно нагая с широко раскинутыми ногами и руками. — Тебе принадлежит целая половина.

      — Но я хочу все. — Он жадно целовал ее тело. — До последнего кусочка.

      — Та, другая, мертвая, — прошептала она. — Зачем тебе мертвое?..