— Смотри, подружка, не урони моего драгоценного дружка!
Сергей схватил Катю за талию и увлек на середину комнаты. «Ни в одном глазу» — подумала она. Когда они оказались возле дивана, он швырнул ее на сиденье, а сам упал на колени и уткнулся лицом ей в живот.
Галина Никитична покачала головой и скрылась за дверью своей комнаты. Катя почувствовала вдруг, как горячая рука Сергея сомкнулась на какую-то долю секунды на ее запястье.
— Катюша, милая, прости его! А еще называется джентльмен… Ой, не могу! Чуть не угробил барышню.
Тамара истерично расхохоталась.
…Едва проснувшись, Катя села за пишущую машинку. В окно заглядывали унизанные коралловыми бусинами ягод ветки шиповника, из столовой доносились звуки рояля — Тамара занималась с учениками.
К обеду Катя вчерне закончила беседу. Накинула куртку и вышла в сени покурить. Усевшись на старый обитый дерматином диван, стала ломать голову над заголовком. Перебрав в уме с десяток, так ни на одном и не остановилась. Незаметно ее мысли переключились на другое.
Уходя утром на работу, Сергей поцеловал Тамару в губы, прижал к себе на какую-то долю секунды и прошептал что-то на ухо. Тамара раскраснелась, ее грудь вздымалась высоко от волнения.
«Надо думать о заголовке, — одернула себя Катя — Завтра беседа должна быть у Антона на столе. Это мое первое серьезное задание, и я должна…»
Внушение не подействовало. Перед ее глазами было виноватое лицо Сергея, его растерянный и словно молящий о помощи взгляд, обращенный в сторону ее, Кати. А еще полные счастливых слез глаза Тамары.
Она погасила сигарету о ножку дивана и встала. Заголовок нашелся сам собой, словно все это время ее подсознание продолжало работать в нужном направлении.
Антон позвонил около семи и сказал, что дежурит по номеру, а потому не может провести этот вечер в кругу семьи. Тамара, догадавшись по ответным репликам Кати, о чем речь, отреагировала несколько странно:
— Ну и дурак. А нам без него даже лучше — вольные каменщики в тесном кругу. Люблю общаться с единомышленниками.
— Что она говорит? — раздраженно спросил Антон. — Небось, думает, я бездельничаю. Ей не понять, что… — Катя услышала в трубке женский смех. — Потише, пожалуйста, — бросил он в сторону, потом, как догадалась Катя, прикрыл рукой микрофон. — Тут уборщица пришла. Ну, бегу в типографию. Спокойной ночи.
— Не обращай внимания, — сказала Тамара. — Лучше почитай нам вслух свою беседу с этим подпольным миллионером. Серый, мама, идите сюда, Катя будет читать свой опус.
Поначалу она волновалась, но скоро увлеклась, по ходу дела меняя кое-какие слова и даже целые фразы. Когда отложила в сторону последнюю страницу, Сергей вскочил из-за стола и стал ходить по комнате.
— Замечательно. Главное, честно. Я Витьку как облупленного знаю: когда-то за одной партой сидели. Мужик оборотистый и хваткий, но не аферист. Власти его особо не жалуют. Наверное, по той причине, что не хочет кое с кем делиться, как это нынче принято. — Он остановился посередине комнаты, засунул руки в карманы джинсов. — И что это вдруг Антону пришло в голову его похвалить? Неспроста все это.
— Его дочка от первого брака занимается у меня в кружке, — сказала Тамара. — Полгода назад Прокофьев оставил прежнюю семью и женился на своей секретарше. Об этом тогда весь город судачил.
Тамара почему-то вздохнула и стала собирать со стола грязную посуду.
— Не уверен, что Антон опубликует твое интервью в первозданном виде, — сказал Сергей, задумчиво теребя верхнюю пуговицу рубашки. — Дело в том, что ты уж слишком определенно выражаешь свои пристрастия.
— Ненавижу эзопов язык. Особенно в журналистике.
— Антошка говорит, главное достоинство современного журналиста это умение выразиться таким образом, чтобы назавтра можно было истолковать его слова в соответствии с изменившейся обстановкой. — Тамара лукаво подмигнула Кате. — Если захочешь, быстро научишься этой премудрости. Ты у нас талантливая.
Интервью не напечатали. Антон клялся, что ставит его в каждый номер, но оно вылетает из-за того, что в последний момент, как он выразился, «идет официоз».
Потянулись рабочие будни: беготня по редакции, недвусмысленные намеки со стороны мужской половины коллектива по поводу личных связей Кати с «верхним этажом» и молчаливое недоброжелательство и даже враждебность редакционных женщин.
— Плевать ты хотела на них, — наставляла ее Тамара, когда они как-то возвращались домой с концерта местного симфонического оркестра. — Как говорил мой бывший сокурсник, ворона какает, а самолет летит. Я сама здесь задыхаюсь от какого-то особого — гнилостного — смрада. Но все равно мне не хочется в Москву. Да, мы, провинциалы, в чем-то отстали от цивилизации и от жизни вообще, но зато мы сохраним для потомков что-то такое, о чем вы, москвичи, уже и думать забыли. — Она помолчала, глядя куда-то в сторону и добавила: — Вы называете это предрассудками и косностью, а мы — нравственными устоями.
Отношения Кати с Антоном вошли в фазу отчужденности. Она никак не могла ответить на вопрос, любит ли его, а потому и вела себя с ним, по его выражению, как сытая кошка с мышью. Антон был непоколебимо уверен в том, что она сводит с ним счеты из-за неопубликованного интервью.
Как-то они сидели в его квартире, потягивая сухое вино и вяло обсуждая редакционные дела. Антон стал рассказывать, какие сложные отношения у него с ответственным секретарем редакции, который якобы метит на его место, а потому постукивает главному, а тот…
Катя потеряла нить его рассказа. Она представила Сергея, который, устроившись в старом кресле возле камина, слушает, как Тамара играет Моцарта или Баха. Она почти каждый вечер играет по вечерам Моцарта или Баха, музыка которых, по ее утверждению, созвучна гармонии мирозданья. Потом Сергей поднимется в свой кабинет в мансарде готовиться к очередной лекции, а Тамара будет ждать его внизу, зевая над вязанием и изредка перебрасываясь ленивыми фразами с уткнувшейся в экран едва слышно бормочущего телевизора Галиной Никитичной.
— Может, останешься сегодня? — Антон взял Катю за руки и попытался заглянуть ей в глаза. — Мы с тобой, мне кажется, вполне современные люди. Поверь мне, я страдаю. Или ты этого не замечаешь?
— Мне пора. — Катя встала и высвободила свои руки. — Последние дни я зверски не высыпаюсь, и все остальные ощущения во мне притупились.
Он молча подал ей куртку, распахнул входную дверь. Когда они вышли в сырой ветреный мрак рано спустившейся на город ночи, Антон сказал, нервно запахивая плащ:
— Ты правильно вычислила мое слабое место. Но это не бокс, как ты сама понимаешь. Иногда мне кажется, что для тебя жизнь нечто вроде спорта.
Когда Катя вошла в столовую, исхлестанная дождем и с раскрасневшимися от быстрой ходьбы щеками, Тамара подняла голову от вязания и сказала:
— Счастливая. У вас с Антошей все только начинается. А у нас все-все уже позади…
— С моей работы придут два педагога: скрипач и виолончелистка. Отличные ребята, вовсе не провинциалы, да и по возрасту ближе к тебе, чем к нам, — им еще тридцати нет, — говорила Тамара, когда они готовили праздничные салаты. — Из Сережкиного педа пожалует доцентская пара. Почти мои ровесники. Тоже в доску свои, хоть Мишка и с идеологической заумью. Антошка не зовет сюда своих сослуживцев, зато в его берлоге самые разные звери бывают, вплоть до драных кошек с местной помойки. Ой, не слушай меня, Катька, — я с утра всяких наливок напробовалась.
Катя и не слушала ее. То, что Антон водит к себе девиц, секретом для нее не было. Чего-чего, а уж на этот счет в редакции ее просветили. В тот момент она думала об их разговоре с Сергеем на диване в сенях, куда оба выходили покурить полчаса назад. С недавних пор, разговаривая с Катей, Сергей всегда смотрел ей в глаза, словно хотел увидеть в них то, о чем она не договаривала.
Они сидели на противоположных концах громоздкого допотопного дивана, на двух его полюсах, как выразилась бы Тамара. В неясном свете ранних сумерек лицо Сергея казалось нездешним и печальным.
— Ты у нас уже без двух дней месяц живешь, — сказал он и разогнал рукой разделявший их голубой дымок.
— Надоела?
Он явно не слышал ее вопроса.
— Я часто спрашиваю себя: что было бы со всеми нами, если бы Антон не выудил тебя на вокзале в Анапе. Вероятно, так бы и продолжали тихо скрежетать зубами в своем углу. Ты внесла в нашу жизнь беспокойство. И даже некоторую угрозу.
— Вот уж не знала, что во мне есть что-то зловещее. Интересно, и чьему покою я угрожаю?
— Не покою, а жизни.
— Поясни для тупых.
— Антоши, Тамары. Но в первую очередь моей.
— В таком случае будет лучше, если я уеду.
— Лучше вообще не рождаться на этот свет. Ведь невинными остаются только те, кто не столкнулся с настоящими соблазнами.
— Ты вещаешь, как Иоанн Предтеча.
— Быть может, я и есть тот самый Иоанн. — Сергей невесело усмехнулся. — Помнишь библейскую историю о царе Ироде, его падчерице Саломее и Иоанне? Сей муж сумел побороть в себе соблазн плоти — он ведь был святым, — и тогда ему отрубили голову и поднесли на блюде танцующей Саломее, которая, по свидетельству очевидцев, жадно впилась губами в его уже стынущие губы.
— Все было несколько иначе. Иоанн клеймил Ирода за то, что он отнял у своего брата жену Иродиаду и женился на ней. Саломея была всего лишь проводником злой воли своей матери. Ее танец так понравился царю, что он поклялся исполнить все ее желания. Ее мать ненавидела Иоанна и сказала дочери…
— Эй вы, хватит сачковать! — крикнула в приоткрытую дверь Тамара. — Серый, иди колоть орехи, а то я уже палец пришибла. Катька, мне скучно без тебя. Да и вообще ты могла бы уделять мне больше времени. Я это оценю, а они вряд ли. Если мужики и ценят в нас интеллект, то лишь в одном-единственном случае. Это когда у нас его хватает, чтобы смотреть сквозь пальцы на их, пардон, блядки.
Катя нехотя встала с дивана и занялась салатом.
— Вы говорили обо мне? — вдруг спросила Тамара и посмотрела на нее прищуренным взглядом.
— Нет. Мы говорили о Саломее и Иоанне Предтече.
— Надо же, как у вас далеко дело зашло. — Катя обратила внимание, как вздрогнул Сергей. — А я-то думала, вы еще даже не целовались.
Катя открыла было рот, чтобы сказать ей что-нибудь резкое, как вдруг заметила, что по щекам Тамары текут слезы.
— Что с тобой?
Она почувствовала, как сжалось ее сердце.
— Лук очень злой. Черт, кажется, тушь потекла — Она всхлипнула и утерла нос рукавом. — И как это актрисы ухитряются плакать, не размазывая тушь?.. Мамочка, ты погладила мою шифоновую кофточку? С минуты на минуту гости придут, а я вся растрепанная, как гнилая капуста.
Гости Максимовых на самом деле оказались милыми свойскими ребятами. Они не заводили цеховые разговоры, не травили пошлые прошлогодние анекдоты, а просто шутили, смеялись, умно острили. Катя мгновенно нашла с ними общий язык.
Опустошив стол, они задвинули его в дальний угол. Тамара расставила по всей комнате зажженные свечи, щелкнула выключателем и провозгласила:
— Танцы при свечах! Чур, не образовывать семейных пар. Итак, начинается оргия. Слабонервных прошу покинуть помещение.
Она заковыляла к магнитофону, путаясь в длинной бархатной юбке.
Катя отошла к окну. За ним простиралась темная беззвездная ночь. Ветер теребил ветки старой акации, и они время от времени царапали мокрое от дождя стекло. Днем она видела по телевизору одетую в пушистый снег Москву. «Наверное, наши празднуют у Сеньки Гурвича, — подумала Катя. — Орут блатные песни, спорят о том, кто из телеведущих лучше, образовывают пары на один вечер. Хотя на этот раз, быть может, и не собрались. Мы теперь каждый сам по себе…»
Она вздохнула. Оказывается, она скучала по Москве.
В темном оконном стекле отражалось все происходившее в комнате. Катя видела, как Сергей, лавируя между танцующими парами, шел в ее сторону.
«Не надо, — пронеслось в ее голове. — Пожалуйста, не надо».
Она вздрогнула, ощутив на плечах чьи-то горячие ладони.
— Испугал? — Антон смотрел на нее с какой-то странной, больше похожей на гримасу, улыбкой. — Ты думала, это не я.
Катя увидела, как Сергей схватил со стола бокал с вином и залпом его выпил.
— Я ничего не успела подумать. Ты ведь сказал, что не придешь.
— Мне на самом деле не хотелось. Планировал заехать завтра с цветами и шампанским и посидеть в тесном семейном кругу. У Тамары на самом деле день рождения завтра. Но я… Да что там говорить! Знаешь все сама.
Он вздохнул и отвернулся.
— Давай потанцуем, — предложила Катя.
— Не хочу. Надоело притворяться.
— Мне тоже.
— Объяснись.
Его брови удивленно поползли вверх.
— Думаешь, я не замечаю, что ты видишь во мне прежде всего женщину, с которой хочешь переспать?
— Ну и глупенькая ты у меня! — Антон неестественно рассмеялся. — Вот уж не ожидал от тебя подобного перла. Тебе нужна печать в паспорте, да? Я всегда пожалуйста, да вот моя первая жена пока не торопится с разводом. Ее вполне устраивает статус замужней женщины и прочая такая ерунда. А я сейчас оформляюсь в загранкомандировку, и мне не до судов и прочих сутяжных дел. Неужели для тебя так важно…
Катя расхохоталась. Все головы повернулись в их сторону.
— Прекрати, слышишь? — прошипел Антон. У него было не просто злое, а свирепое выражение лица.
— Господи, замуж… — Катя почувствовала, что по ее щекам текут слезы. — Если бы ты только знал, как я хочу замуж!.. И чтобы свадьба была еще богаче, чем у Лиз Тейлор… Ха-ха-ха!..
Антон больно схватил ее за руку. Катя вырвалась и бросилась к столу. Наверное, в той бутылке было крепленое вино — через несколько минут у нее перед глазами завертелась настоящая карусель.
Юбка вздымалась большим синим колоколом, ноги сами выделывали замысловатые па, руке извивались в горячем, пахнущем воском воздухе.
— Вот это танец! Можно за большие деньги показывать! — восхищенно воскликнул кто-то из женщин.
— Катька у нас ужасно одаренная натура. — Тамара громче всех хлопала в ладоши. — Отдохни. — Она усадила ее на диван, пригладила растрепавшиеся волосы. — Вы бы видели, как у них с Серым красиво выходит. Я сейчас Штрауса сыграю. Эй, Серый, приглашай даму!
«Как легко, как хорошо!» — думала Катя, кружась по комнате в объятьях Сергея.
— Я очень пьяная? — спросила она у него.
— Ты замечательно трезвая, Саломея.
Он вдруг подхватил Катю на руки. Музыка смолкла. Они оказались в самом центре внимания.
— Браво! — послышалось из темноты.
— А я вам что говорила? А сейчас вернемся к реальности и будем танцевать старый добрый рок! — возбужденно кричала Тамара.
Она метнулась к магнитофону и включила на полную катушку «Леди Мадонну».
— Ты ведешь себя неприлично, — сказал Антон, когда Катя расчесывала возле зеркала волосы. — Это тебе не вечеринка в общаге, где все свободны и жаждут лишь плотских наслаждений.
— Можно подумать, ты жаждешь духовных.
— Сама знаешь: Тамара больной человек. А ты напилась и трясешь подолом перед Сергеем.
— Могу и перед тобой потрясти.
Катя ухватила Антона за шею и повисла на нем.
— Серый, а ты так и не поблагодарил свою леди Мадонну за чудесный вальс, - услышала она срывающийся голос Тамары. — Скорее исправь ошибку, пока тебя не опередили.
Антон грубо оттолкнул ее и отошел к окну. Катя закачалась, теряя равновесие, но ее подхватил Сергей и крепко, по-настоящему, поцеловал.
— Пускай теперь катится с плеч моя голова, — сказал он, нехотя отрывая губы.
— Настоящий Голливуд! — вопила Тамара. — Мишель, поцелуй меня так же страстно и красиво. Ну же, я жду.
— Какие же вы все… ущербные! — бросил Антон и с силой хлопнул входной дверью.
Было за полдень. Оранжевое декабрьское солнце, оставив комнату Кати, переместилось на другую половину дома, откуда давно доносились шаги и голоса. Она никак не могла заставить себя встать с постели. Повадившийся спать в ее кровати рыжий кот Матвей уже несколько раз выпрыгивал в форточку и возвращался домой, оставляя на подоконнике бурые отпечатки своих лапок.
У Кати раскалывалась голова, во рту стоял отвратительный горький привкус. Но еще горше было на душе. Она казнила себя за то, что так вольно вела себя с Сергеем.
«Но ведь это были невинные шалости. К тому же у всех на глазах, у Тамары тоже, — убеждала она себя. — И секретов у нас с ним никаких нет и не было…»
Катя снова завертелась в своей растерзанной постели, и Матвей недовольно поднял свою большую рыжую голову.
«Хорошо тебе, рыжий. В твоем мире все просто, ясно, однозначно, — думала она. — Сыт — песню поешь, голодный — идешь к своей миске или в подпол за мышами. А нам, людям, еще и душевная гармония нужна, согласие с окружающим миром. Тебе ведь на него наплевать, правда?..»
Наконец, шаги в доме стихли, и Катя решила встать. Кот тоже спрыгнул с кровати и терпеливо ждал, пока она надевала джинсы и свитер.
Галина Никитична мыла посуду, которую они вчера побросали на столе. Она ночевала у своей сестры.
— Ну, и как вчерашний праздник? — поинтересовалась она, ставя перед Катей тарелку с овсяной кашей.
— Одна ваша знакомая здорово перебрала. Все плясала и не могла остановиться. Как стрекоза в популярной басне.
— Ну, и хорошо. Томочка говорит, весело было. Вот только Антошу ни с того, ни с сего псих накрыл. Тамара с Сережей пошли подышать воздухом.
«Антона можно понять, — подумала она. — Господи, конечно же это я во всем виновата».
Она вдруг вспомнила, какие губы были у Сергея и почувствовала, как вспыхнули ее щеки. К счастью, Галина Никитична была занята своим делом и ничего не заметила.
— А я забрала от Маши Полю. Томочка рассказывала тебе про нашу Полю, мою младшую сестру? — спросила Галина Никитична, расставляя в буфете рюмки. — Она живет то у меня, то у Маши. Странная она немного, но очень добрая. Ты ее, Катенька, не бойся — она мухи не обидит.
У дальнего от стола окна сидела сухонькая маленькая женщина и смотрела в сад.
— Поди сюда, Поля. Я вас с нашей Катей познакомлю, — окликнула ее Галина Никитична.
Женщина послушно встала и подошла к столу.
— Катя — невеста Антоши, — не без гордости сказала Галина Никитична. — Она приехала из Москвы работать в Антошиной газете.
«У нее выражение лица как у Тамары, когда она в хорошем настроении, — подумала Катя. — Наверное, была красивая в молодости. Вот только раскрытый рот придает лицу какое-то странное выражение».
— Американский президент новую войну готовит, но мы обязательно отстоим мир, — неожиданно низким и густым для ее тщедушного тела голосом сказала Поля.
— Отстоим, отстоим, — поспешила заверить ее Галина Никитична. — Иди, Поля, к окошку. Смотри, какая птичка прилетела. — Она пояснила Кате, когда Поля отошла: — Ее жениха бандиты зарезали. Из-за пыжиковой шапки. Ей тогда семнадцати не было. С тех пор она… немного не в себе.
Катя собиралась в командировку. Укладывая сумку, обнаружила в боковом отделении толстые носки из желтоватой овечьей шерсти, которые ей засунула незаметно Тамара. На душе сделалось тепло и вместе с тем тревожно.
Антон давал ей наставления в присутствии главного редактора, который самым беззастенчивым образом разглядывал Катю сквозь толстые линзы своих очков. Она чувствовала себя как школьница у доски — Антон втолковывал самые что ни на есть прописные истины, тем самым давай ей понять, что в редакции его власть над ней безгранична. Разумеется, он сводил счеты. Где-то в глубине души Катя жалела его.
Ее не было в городе три дня. Сойдя с пригородного поезда в субботу днем, она первым делом купила в киоске областную газету. Бросился в глаза набранный жирным шрифтом заголовок: «ПРОКОФЬЕВ ОЗАБОЧЕН ПОГОНЕЙ ЗА ДЛИННЫМ РУБЛЕМ». Это была фраза из ее интервью. Выхваченная из контекста, она производила негативное впечатление. Дальше — хуже. Катя прочитала внимательно все до последней строчки. Кто-то прошелся по тексту с безжалостной правкой, вывернув все наизнанку. Создавалось впечатление, что Прокофьев был самой настоящей акулой так называемого рыночного капитализма.
Под всей этой мерзостью стояла ее фамилия.
Катя посмотрела на часы. Половина четвертого. Антон должен быть на месте. Она села в подоспевший троллейбус. На душе было отвратительно.
— Екатерина Владимировна, я вас поздравляю. — Березовский словно материализовался из полумрака редакционного вестибюля. — Вы у нас сегодня герой дня: висите на доске редакционного почета. Чудненько сработал ваш нюх. Или же полезные связи.
Он приложился к Катиной руке.
«Полезные связи? Похоже, у Прокофьева какие-то проблемы, — догадалась Катя. — Получается, что я пинаю ногами лежачего».
Она без стука вошла в кабинет Антона и села в кресло возле стола, дожидаясь, когда он закончит говорить по телефону.
Наконец, он положил трубку и протянул к ней обе руки.
— Кто это сделал?
— А, ты по поводу интервью. Ну, разумеется, это целиком твоя работа. Я лишь внес кое-какие коррективы. Так сказать, на злобу дня. Позавчера на Прокофьева завели уголовное дело.
— Но это так мерзко! Что подумают обо мне ребята из отдела? И сам Прокофьев?
— Прокофьев теперь ноль с минусом, и его мнение никого не интересует. Что касается мнения редакции, то твой материал заслужил одобрение главного. Мы хотим даже премировать тебя за оперативность. Почему ты такая бледная? Устала с дороги? — Антон открыл дверцу стенного шкафа и налил две маленькие стопки коньяка. — За твой успех.
Он протянул Кате рюмку, и она машинально взяла ее.
— Значит, это твоих рук дело. Господи, но ведь Прокофьев твой друг. Вы с ним даже на «ты».
— Увы, я не мог знать всего. За голову схватился, когда узнал, что он, помимо всего прочего еще и бросил жену с двумя детишками и спутался с какой-то авантюристкой. — Ты у меня умница, Катюша, — умеешь предвидеть на несколько ходов вперед.
— Я требую, чтобы газета дала опровержение.
— Какое еще опровержение? — спросил Антон с самым невинным видом.
— Под этим материалом должна стоять твоя фамилия, а не моя.
— Чушь собачья. Я не имею к этому интервью никакого отношения.
— Имеешь. — Катя вдруг почувствовала, что все ее усилия восстановить истину натыкаются на бетонную стену. — Я… у меня сохранился второй экземпляр. Я пойду к главному редактору.
— Прошу тебя, Екатерина, не делай глупостей. — Антон обошел вокруг стола и сел в кресло напротив. — Иначе навсегда закроешь себе дорогу в журналистику. Наша газета не давала и не будет давать никаких опровержений, поправок, извинений и прочей ерунды. Ясно? У нас работают серьезные люди, привыкшие отвечать за каждое свое слово. Понимаю, ты устала. Сейчас скажу Феде, чтобы он подбросил тебя домой.
Трясясь на заднем сидении старенькой редакционной «Волги», Катя ненавидела себя — слабую, малодушную, не способную постоять за истину.
Она с трудом взошла на крыльцо и, собравшись с силами, толкнула дверь в столовую.
— Наконец! Катюша, дорогая!… — Тамара повисла у нее на шее. — Как же я истосковалась по тебе! Раздевайся скорей, моя хорошая. — Она расстегнула молнию ее куртки, размотала шарф. — Не смотри на меня, ладно? Я все зареванная и растрепанная.
Катя стащила провонявший табаком и бензином свитер и пошла умываться. Тамара следовала за ней по пятам.
— Ненавижу! Господи, как же я ее ненавижу! — вдруг сказала она.
— Кого?
— Ее!
Она тыкала пальцем в сторону сидевшей возле окна Поли.
— Почему?
— Молчит и изучает нас исподтишка. Бог ты мой, какая же я злая! Не слушай меня, Катька. Это все из-за Серого. Пошли ко мне. — Она потянула Катю за рукав. — Не могу их всех видеть!
В мансарде было жарко. Катя стянула джинсы и с наслаждением растянулась на покрытой мягким пушистым покрывалом широкой супружеской кровати. Тамара не стала зажигать свет. Ее тоненькая фигурка мельтешила на фоне широкого окна, вместившего в себя половину звездного неба.
— Серый уехал, представляешь? Я не переживу эти две ночи… Спи со мной, ладно? Я не буду тебя мучить разговорами. И плакать не буду. Только не бросай меня одну. — Она упала на колени, уперлась лбом в подоконник и разрыдалась. — Не буду, не буду… Серый ко мне всю неделю по пустякам придирался. То вроде я играю неискренне, то с мамой грубо разговариваю. Позавчера ночью сказал, что от меня потом разит и ушел спать в свой кабинет. Скажи: от меня на самом деле потом воняет? Это от нервов: я несколько раз на дню под мышками мою и спреем брызгаю. — Она с усилием поднялась с колен. — А Полька следит за мной исподтишка и улыбается. Серый сказал вчера, что лет через пять я буду вылитая Поля. Нет, ты можешь себе представить? Сравнил меня с этой идиоткой. — Тамара забегала по комнате, распространяя вокруг тяжелый запах «Черной магии». — Я так разозлилась, что потеряла над собой контроль. Обозвала его кретином и еще по-всякому. А он смотрел на меня и улыбался. Потом поднялся наверх. Я крикнула ему вслед какую-то мерзость. Он скоро спустился в костюме и с сумкой. Сказал матери, что едет на выходные к родителям.
— Он скоро вернется. Обязательно вернется.
— Раньше он всегда меня с собой брал. Он же знал, что у меня тоже эти дни свободные. Мы всегда вместе в Бирюлевку ездили. Знаешь, там мы в первый раз стали близки… Он мне тогда такое говорил! Что я будто сошла с картины Боттичелли. Что у меня живот и грудь как у той женщины, с которой Боттичелли написал свою Весну. Помнишь?.. Катька, а вдруг Серый влюбился?
— В кого?
Катя спросила это очень громко и испугалась звука собственного голоса.
— Да мало ли вокруг молодых! Его все студентки обожают — он таким красивым становится, когда его посещает вдохновение... А оно его всегда посещает, когда он читает стихи или углубляется в свои размышления о поэзии. Давай сходим как-нибудь к нему на лекцию… Только бы он скорей вернулся!
Катя лежала в темноте и думала о том, что нет в ней истинно христианского сострадания. Да, она жалела Тамару, но только разумом. В душе она считала неестественным и даже несправедливым, что этот сильный широкоплечий парень ласкает тщедушное тело Тамары и внушает себе, что испытывает при этом наслаждение. Впрочем, сказала она себе, ей нет до этого никакого дела…
Жизнь Кати в доме Максимовых временами становилась невыносимой. С Сергеем воистину что-то странное творилось. Иной день он старался предвосхитить каждое желание Тамары, что называется, на руках ее носил, а то вдруг делался с ней резок и груб, цеплялся к каждому слову, уединялся в кабинете и закрывал дверь на крючок. Тамара осунулась, постарела и стала еще больше прихрамывать. У Галины Никитичны постоянно тряслись руки и она перебила много посуды. Разливая чай, она часто проливала на скатерть заварку, что страшно раздражало Сергея. И только Поля оставалась безмятежно спокойной. Ее большие словно всегда удивленные глаза то и дело останавливались на ком-то из сидящих за столом, словно прощупывая до самой души. Тамару это бесило, и она как-то чуть не швырнула в Полю хрустальной вазой.
Однажды они с Катей вдвоем пили кофе. Тамара вдруг замерла с чашкой в руке и сказала трагическим шепотом:
— Он влюбился. Я точно это знаю.
Катя поперхнулась от неожиданности.
— Потому и не хочет меня. И в глаза смотреть избегает, заметила? Говорит со мной, а сам смотрит куда-то вбок или на пол. Я уже устала бороться. Пускай себе… — Тамара вскочила, не допив кофе и стала одеваться. — Все равно он ко мне вернется, — сказала она уже в автобусе. — Жалость победит в нем все остальные чувства, вот увидишь.
Она усмехнулась и отвернулась к окну.
Катя старалась задерживаться в редакции как можно дольше и часто подменяла дежурных — только бы не идти на Бездорожную. Ее рвение многих удивляло, тем более, что после опубликования того злополучного интервью она ходила в любимчиках у главного.
Березовский наверняка считал ее прожженной карьеристкой, но ей теперь было на все наплевать. «Плыву по течению, — часто думала она. — Этим можно было заниматься и в Москве».
С Антоном они виделись главным образом на людях. Он больше не читал Кате нравоучений, а как-то даже похвалил за безликую заметку. Иногда в его взгляде было страдание, и тогда Катя казнила себя за свою холодность. Несколько раз она готова была уступить ему из жалости и сострадания, но в последний момент что-то всегда мешало. И все оставалось по-прежнему.
Когда на Бездорожной поселилась Поля, Антон стал бывать там реже. Поля тоже его недолюбливала и уходила в свою комнату, стоило Антону появиться на пороге.
— Ну как, Серега не перебесился еще? — как-то спросил Антон у Кати. — Ты не обращай на них внимания — еще та семейка. У каждого по комплексу, а то и по несколько. Когда станет совсем невмоготу, придумаем что-нибудь.
Однажды Катя возвращалась домой довольно поздно, ближе к полуночи, - Саша Березовский пригласил на просмотр в дом кино. Такси поймать не удалось, и он посадил ее в автобус, который останавливался за целый квартал от дома.
Под сапогами зловеще поскрипывал снег, ветер швырял в лицо колючую поземку.
Заворачивая за угол, Катя оглянулась. Никого. И, тем не менее, ускорила шаги.
Как вдруг из переулка напротив вышел мужчина. Катя побежала.
Он сделал то же самое, упорно держась в тени заборов. «Заверну на пустырь, и тут он меня и схватит, — пронеслось в ее голове. — Нет, лучше войти во двор через заднюю калитку».
Она обернулась. Мужчина остановился и прикурил сигарету. Потом снова заскрипел под их ногами снег.
Катя влетела в дом со стороны веранды. На нее уставились три пары изумленных глаз.
— Там… за мной кто-то гнался! — выпалила она, с трудом переводя дыхание.
Тамара вскочила и, сложив домиком руки, выглянула в окно.
— Хулиганья нынче развелось… — Галина Никитична смотрела на Катю с сочувствием и тревогой. — И как это Антоша тебя одну отпускает? Здесь не Москва - здесь по ночам нельзя одной ходить.
