​

      — Ты, пожалуй, права. — Он по театральному красиво наморщил свой гладкий лоб. — В таком случае…  Да, мы можем сказать, что случайно встретились на этом концерте.

      — Ты был там один или с Каменецкой?

    — Злюка. — Он блеснул в меня своими голубыми глазами. — Я послал эту девчонку подальше. Вместе с ее крутой задницей.

      — Но следователю наверняка покажется подозрительным, что мы оба ходим в одиночестве по концертам.

      — Ты можешь сказать, что была… Ну да, с Валентином. Ему придется это подтвердить.

      — Почему ты так думаешь?

      — Он проиграл мне в карты пять тысяч баксов. Я мог бы скостить ему  тысячи две.

      — Маргарита знала об этом?

      — Зачем? Она, как ты помнишь, не поощряла мой интерес к азартным играм.

      — Вы из-за этого и поскандалили?

      — Нет. — Он энергично затряс головой. — Она сказала, что это я забрал браслет и все остальное. Но я даже не знал, где они лежат.

      — Ты собирался уехать с Каменецкой на недельку-другую, — догадалась я. — Маргарита это просекла и…

    — Я хотел как можно скорей избавиться от этого наваждения. Ты же знаешь, клин вышибают клином. Я бы разочаровался в этой девахе  за неделю, не больше.

    — Тебе придется сказать, что ты был с ней. В твоем возрасте как-то не принято слушать в одиночестве классическую музыку. Или ты не хочешь ее в это впутывать?

      — Я не хочу быть у нее на крючке.

      — А у меня? Хотя ты наверняка считаешь, что я от тебя никуда не денусь.

      — Послушай, Лёлик, я, конечно же, так не считаю. Но ты…  В общем, я так давно тебя знаю.

      Он наклонился и поцеловал мою руку, в которой я держала бокал. Шампанское пролилось ему на голову — он налил наши бокалы до краев.

      — Ты знаешь мою слабость. — Я сделала глоток шампанского и закрыла глаза. — Как выяснилось, я на самом деле тебя люблю.

      Он поцеловал меня. Очень нежно и бережно. Расстегнул две пуговицы блузки и засунул под нее свою горячую ладонь.

        — Я не умею быть верным. Прости, — прошептал он. — Но я буду учиться. Вот увидишь.

      — Мы были на концерте органной музыки в зале Чайковского. — Я достала из тумбочки «Вечернюю Москву», раскрыла на нужной странице. — Тони Бергман. Концерт старинной музыки. В программе произведения Баха и Генделя. Я знаю, где взять подробную программку.

      — Но это нельзя откладывать в долгий ящик. Они сидят у меня на закорках.

      — Мы  не будем откладывать. Что ты сказал следователю?

    — Я сказал,  у меня было свидание. И я не имею права раскрывать имени этой женщины, потому что она замужем.

      — Я на самом деле еще не разведена официально с Иваницким.

     — Как здорово! — Он расстегнул еще несколько пуговиц и поцеловал меня в пупок. — Ты просто прелесть! Я схожу от тебя с ума.

      — Не переигрывай. Сейчас ко мне приедет Шпаков.

      — Что, ему тоже нужно алиби?

      — Ему нужны деньги.

     — Замечательно. — Вадим аккуратно застегнул мою блузку. — Ты была на концерте со Шпаковым. Я встретил там тебя, и остаток вечера и ночь мы провели в объятьях друг друга. Очень жаль, что мы на самом деле так не сделали, правда?

      Я взъерошила его густые пшеничные волосы. Этот мальчишка себе слишком много позволял. Но я понимала в глубине души, что ему в его возрасте можно все и даже больше.

  Шпаков уже сидел на кухне. Иваницкий сидел напротив. Посередине стола стояла большая бутылка «Смирновской». Они успели отпить из нее пальца на два.

      — Моя хорошая! Я снова у твоих ног. Как всегда, с обожанием. — Шпаков плюхнулся на колени и чуть было не ткнулся носом мне в живот. — Я должен с тобой поговорить, — успел шепнуть он мне. — Конфиденциально.

      — Я должна тебе кое-что сказать, — заявила я во всеуслышанье и погрозила Шпакову пальцем. — Прекрати изображать из себя паяца. Это уже не смешно.

      Он с трудом поднялся с колен и пошел за мной следом. Мы вышли на балкон. Я видела, как в кухню вошел Вадим, и поняла, что он решил отвлечь Иваницкого.

      — Говори, — сказала я, садясь в кресло. — У нас немного времени.

      — Знаю. — Он был совсем не пьян. — Мне нужно алиби на вечер одиннадцатого августа. Иначе я погиб.

      — Но ведь ты был в Праге.

   — Что я там забыл? Я торчал в Москве, на даче у своего друга. Вернее, караулил его дачу. Где ты была одиннадцатого августа?

      — На концерте органной музыки в зале Чайковского вместе с человеком по имени Валентин Шпаков.

    — Моя ты умница. — Он схватил мои руки и стал их по очереди целовать. — Я знал, что ты все поймешь. Недаром мы с тобой…

    — Когда-то вообразили, что между нами пробежала искра. Увы, это был самый обыкновенный солнечный зайчик.

      — И все равно нам было хорошо какое-то время. Потом появился этот ариец…

      — Ты что-то путаешь. Он появился в жизни твоей бывшей жены, а не в моей.

      — Да, конечно. Но этому нибелунгу удалось нас всех если не перессорить, то отдалить друг от друга. Зачем ты пускаешь его к себе в дом?

      — Он говорит, ты задолжал ему пять тысяч баксов. Он обещает скостить тебе часть долга.

      — И что я должен за это сделать? Продать душу дьяволу?

      — Всего лишь сказать, что был со мной на концерте одиннадцатого августа и слушал органную музыку.

   — Собственно говоря, почему я должен покрывать этого?.. — Шпаков смотрел на меня какое-то время удивленно. — Но это же и есть…

   — Твое алиби. Ты можешь преподнести это как одолжение, которое делаешь этому… нибелунгу. Обдумай хорошенько мое предложение, а я пошла к своим гостям.

      — Ну и как? — спросил Вадим, когда Иваницкий отправился в туалет. — Он согласен?

      — Думает. Это не так просто, как тебе может показаться. У Валентина бесхитростная душа.

      — Да, он стопроцентный вахлак. Но заработать ни за что полторы тысячи зеленых…

      — Он не согласен на полторы. Говорит, его могут посадить за дачу ложных показаний. Он уже имел дело с судом.

      — Ладно, я дам ему две с половиной. — Вадим налил в рюмку водки и залпом выпил. Налил снова и подвинул мне. — Пей. Сегодня у нас тяжелый день. Кстати, как насчет этой программки?

      — Она у меня есть. Я на самом деле была на этом концерте.

      — Значит, ты была все эти дни в Москве. Но почему я не мог тебе дозвониться?

    — Потому что был занят Каменецкой. — Я показала ему язык. — Но теперь ты будешь занят только мной. Пока мне не надоест.

      — Иваницкий звонил тебе в эти дни. Говорит, даже ночью. Якобы у тебя молчал телефон.

      — Я отключила свой городской телефон. Но вообще-то я отлучалась на какое-то время.

      — Ты была у Насти?

      — У нее тоже. Заехала на несколько часов.

      — Настя отдыхает на Кипре. Прилетит только завтра.

      — Мне нужно было забрать свои вещи. Домработница хорошо  меня знает.

      — Ты была там одиннадцатого?

      — Да. Утром. Хотела проведать Маргариту, но спешила в редакцию.

      — Где они?

      — Если ты имеешь в виду так называемые драгоценности, то Маргарита давно их продала. Думаешь, на какие деньги вы так шиковали последнее время?

      — Они у тебя. Она сказала,  они у тебя.

      — Это уж слишком. Убирайся из моей квартиры.

     — Послушай, Лелёчик, я пошутил. —  Он попытался меня обнять, но я его оттолкнула. — У твоего бывшего супружника давно едет крыша. Он сказал…

      — У тебя она тоже поехала.

     — Прости. Но он сказал, что видел тебя одиннадцатого августа в нашем переулке. Ты вылезала из машины. Он даже описал, в чем ты была одета.

      — И в чем я была одета?

      — Джинсы и черный свитер. Как сейчас, наверное. Только почему-то у тебя были светлые волосы.

      — Я их срочно покрасила. Хотела сделать бедному Паше сюрприз.

      — Ты могла надеть парик…

      — А ты не спросил у него, может, со мной был дракон или зеленый змей?

      — У мужчины, который сидел за рулем, голова была накрыта зеленым ковриком.

      — Мне все ясно. И что делал там Иваницкий?

      — Он сказал, Маргарита позвонила ему в десять утра и попросила срочно приехать. Он вызвал такси.

      — Его возят аспиранты, насколько мне известно.

      — Она просила, чтобы он приехал на такси. То есть без свидетелей.

      — А где в это время был ты?

      — Ты же знаешь… Я приехал уже после четырех.

      — Забавно. А я и не знала, что снова стала навязчивой идеей Павла Аркадьевича. Когда-то он уже сидел из-за меня в психушке.

      — Я могу сказать, что ты была со мной. Мне тоже нужно алиби на это время.

      — Но я была в дороге. Я поймала на станции такси и приехала в Москву.

      — Лёля, дорогая, менты тоже смотрят голливудские фильмы. К тому же сейчас многие данные фиксируются в компьютере. Маршруты такси, например. Кстати, ты не знаешь, кому Маргарита могла продать  драгоценности?

      — Спроси у Кахидзе. Она вполне могла обратиться за помощью к нему.

      — Этот кретин уверен, что их взял я. Слушай, а он не мог сидеть под этим зеленым ковриком?

      — Это известно только Павлу Аркадьевичу. Но прежде, чем спрашивать у него,  дай ему  грамм двести водки.

     — Нам ни к чему ссориться. — Вадим перевернул мою руку и поцеловал ладонь. — Нужно пережить это нелегкое время без нервов и помогая друг другу. И сохранить о ней самую светлую память. — Он вздохнул. — Мне очень не хватает Маргариты.

      Вадим сказал эту последнюю фразу, когда на пороге кухни появился Иваницкий. Правда, Вадим был к нему спиной.

      — Я не утверждаю, что это была именно ты, — сказал Иваницкий и положил руки мне на плечи. — От тебя пахнет совсем как раньше. Ну да, когда-то я на самом деле попал из-за тебя в психушку. Но я не спутаю тебя ни с кем. Даже если буду пьяным в усмерть.

      — Может, это была Диана? — осторожно предположила я.

     — Они с Маргаритой не больно жаловали друг друга. Правда, на людях вели себя как близкие подруги. Это могла быть и Диана. И даже моя нынешняя пассия.

      — Но это была я. Почему бы и нет? Украла у Маргариты шкатулку. Хотела завести ее тебе на хранение, но тебя не оказалось дома. Тогда я отдала ее Диане. Потому что последнее время они с Маргаритой на самом деле сдружились. — Я подмигнула Вадиму, который, судя по выражению его лица, был в недоумении. — Где-то у меня должна быть ее расписка…

      — Вообще-то я тебе ничего не должен. И ты сам прекрасно это знаешь. Но это уже вопрос твоей, а не моей чести. — Валентин подошел к открытой форточке и просунул в нее лицо. Уму непостижимо, как ему удалось протиснуться в эту часть лоджии — со стороны кухни здесь все завалено хламом. — Но я решил не таить зла. Я всегда был настоящим, а не показным христианином. Когда я увидел тебя на этом концерте, я понял, что нам с тобой нечего делить. Я верну тебе эти две тысячи. Очень скоро верну. У меня тут наклевывается один заказ…

      Я услышала звон разбиваемых банок. Потом сверху упало что-то тяжелое. Скорее всего, этот чертов сервиз, который Кахидзе оставил у меня месяца три тому назад и пока не удосужился забрать. Грохот был страшный. Как будто в той коробке был не столовый сервиз какого-то там лохматого года, а…  Впрочем, я не знала точно, что было в той коробке, потому что меня это мало интересовало.

      Я открыла дверь и зажгла свет. Шпаков держался обеими руками за голову. На самом деле упала  коробка Кахидзе.

      — Небезызвестный тебе Кахидзе выставит тебе счет. По меньшей мере, тысяч на тридцать долларов, — сказала я и попыталась поднять коробку. Она была очень тяжелая.

      — Черт побери, что в ней? Драгоценные камни, что ли?

      — Он сказал, что это сервиз какой-то там фрейлины Марии Федоровны. Оригинал, разумеется. Если это так, от него остались одни черепки.

   — Давай посмотрим. Этот придурок и нам оставлял какие-то коробки. Я говорил Маргарите, что это контрабанда, и нас могут замести, а она только смеялась, — сказал Вадим.

      — Смотреть не будем, — возразила я. — Засунь ее туда, откуда она упала. Иначе Зурико предъявит нам счет в шестизначных цифрах. Он сам ставил эту коробку на полку.

     — Ты, как всегда, права, Лёлечка. — Вадим помог Шпакову поставить коробку на место. — Пошли, выпьем водки. А вообще-то ее нужно было выкинуть вниз. Но мы цивилизованные люди, не так ли?

      — Оторвись на минуточку от этого арийца, — незаметно шепнул мне Павел Аркадьевич. — Это важно. Я буду ждать тебя между вторым и третьим этажом.

      — Мне пора. — Иваницкий пошатнулся и схватился за стул. У него это вышло очень даже правдоподобно. — Стременную будете пить без меня.

      — Что это он так быстро слинял? — спросил у меня Вадим. — Ты сказала ему какую-то гадость?

     — Он мне осточертел. Это все равно, что вернуться в тюремную камеру, в которой просидел двенадцать лет. Я просто сказала, кое-кому пора сматываться.

      — Зря. Он может нам навредить. Если он будет утверждать, что видел тебя одиннадцатого августа в нашем переулке, ему могут поверить.

      — Только в том случае, если следователь будет общаться с ним через медвытрезвитель.  Слушай, я совсем забыла: мне нужно срочно спуститься на второй этаж и вернуть Соне двести баксов — она отдала за меня на ремонт подъезда. Я мигом.

      Я схватила для достоверности свою сумку.

      Иваницкий сидел на подоконнике вполоборота. Я подошла и положила руку ему на плечо. Он вздрогнул. Павел Аркадьевич был глуховат на оба уха, о чем мало кто знал.

      — Ну и…

      — Кахидзе тебя продаст. Зачем ты связываешься с такими людьми, как Кахидзе?

      — Он мне кое-чем обязан. Да и я про него  знаю много интересного.

• --  Она сказала тебе что-то про эти стекляшки?

    — Кахидзе потребовал вернуть долг. Маргарита задолжала ему очень кругленькую сумму. Плюс проценты. Оказывается, некоторые бывшие мужья тоже берут проценты.

      — Очень остроумно. К счастью, я расплатилась с тобой до копейки.

      — А это? — Он сунул мне под нос копию какой-то бумажки. — Между прочим, заверено у нотариуса. Конечно, я бы мог списать энную сумму…

      — Что ты от меня хочешь?

      — Аметистовое колье из коллекции мадам Воробьевой. Хотя, разумеется, оно не стоит пятнадцати тысяч зеленых. Но я, как ты знаешь, человек сговорчивый.

      — Нет, я этого не знаю.

    — Маргарита сказала, что отдаст стекляшки тебе на хранение. Потому что этот ариец, что называется, взял ее за горло. Она хотела отдать их мне, но я сказал честно, что бываю в отключке. Я же не знал, что она так быстро сыграет в ящик. Ты не говори арийцу, что они у тебя — с его аппетитами просадите за месяц или раньше. Кстати, я  серьезно насчет своих аспирантов. И совершенно бесплатно.

      — Пошел ты…

      — Туда я еще успею.

      — Зачем тебе это колье?

      — Хочу подарить одной знакомой.

      — Мне ты никогда не делал таких дорогих подарков.

      — Она актриса и ей двадцать три года.

      — Приезжай завтра. С утра.

      — Ты привезешь его сама.

      — За мной следят, разве ты еще не усек?

      — Ну да, ариец подозревает, что у вас шашни с этим на «Ша», и ты отдашь ему стекляшки. Шпаков колхозник, а ты у меня девочка утонченная и интеллигентная.

      — У нас с тобой уже ничего не получится, понял?

     — Можно попробовать. Кахидзе старше меня на десять лет. Если хочешь, я сделаю пластику. Я ненавижу этого арийца. Он перетрахал всех актрис театра мадам Воробьевой.

      — Завидно? Между прочим, я люблю профессионалов.

      — Что ты мне посоветуешь сделать с этой бумагой?

      Павел Аркадьевич вертел у меня под носом своей ксерокопией.

      — Подтереть задницу оригиналом.

      — Я не собирался подавать на тебя в суд. И не собираюсь. Надеюсь, ты еще мне позвонишь. Я умею ждать.

      Я взбежала по лестнице и оказалась перед закрытой дверью. При мне был ключ, но дверь заперли на щеколду. Я позвонила в звонок, потом стала колотить пятками по железу. Прошло минуты две, не меньше. На пороге стоял Вадим. У него был растерянный вид.

      — Не нашли?

      — Нет…Ты о чем?

      — О том, что вы искали.

      — Мы ничего не искали. Замок стоял на собачке.  Ты же знаешь, я ненавижу, когда из двери дует.

      — Знаю. Иваницкий требует у меня колье. И продолжения супружеских отношений

      — Козел. Может, натравим на него Диану?

      — А что Диана?

   — Разве ты  не знала? Он соблазнил ее дочуру, с которой занимался. Маринке  тогда было тринадцать. Разумеется, откупился деньгами. Но если об этом узнают в его институте, будет скандал.

    — Я люблю играть по взрослому. Его можно было бы поймать на взятке, но вступительные экзамены уже закончились. Постой… Он как-то рассказал мне по пьяни, что сбил женщину и удрал с места происшествия. Это могло быть обычной трепней, но чем черт не шутит.

      — Она осталась жива, прикована к инвалидному креслу и требует крупную сумму денег за молчание.

      — Которую он сдерет по этой дурацкой расписке с меня.

      — Я помогу вам, ребята. Тем более, у меня с ним давние счеты. — Шпаков обнял нас за плечи и привлек к себе. — Это обойдется вам в две тысячи баксов и ни цента больше.

      — Что?

      Мы спросили это в унисон.

      — Я просто отдую его в собственном подъезде. Так, что ему не покажется мало. Поваляется недельки две в больнице и поумнеет. Помнишь, как тогда, когда я застукал их с Маргаритой?

      — Первый раз слышу.

     — Не строй из себя дурочку. — Валентин чмокнул меня в ухо. — Помнишь, на твоего супружника напали в вашем подъезде, отняли ондатровую шапку, три сотни настоящих советских рублей и еще прыснули в физию черемухи? Ну, живо вспоминай.

      — Вот гад. Он уже тогда лазил в чужие постели. — Я искренне расстроилась. Хоть  давно перестала питать к Иваницкому какие-либо чувства, кроме равнодушия. Но ведь тогда, когда это случилось, я еще любила его. — Замечательная идея. Но моя расписка все равно останется у него.

      — Хочешь, чтобы я сломал ему шею?

      — Это можно сделать более цивилизованно и без лишнего шума. — Я почувствовала, как рука Валентина скользнула мне на талию и стала ее сжимать. — Ты можешь напроситься к нему в гости. Придешь с экзотической бутылкой — я сама

    

  

 

​