от моей тетки, что я попал в аварию и нахожусь в тяжелом состоянии. Она не смогла найти эту телеграмму и решила, что Семен взял ее с собой. Мы с ней вместе пошли на почту узнать, была ли такая телеграмма. Но девушка, которая принимала телеграммы, уехала в Чернигов сдавать экзамены — она училась заочно в техникуме связи. Журнал, куда она записывала номера принятых телеграмм, куда-то исчез.
— Это случилось в июле позапрошлого года, — сказала я. Мне словно кто-то шепнул это. — Семнадцатого июля.
— Я же сказал, что ты колдунья.
Вацлав смотрел на меня испуганно.
— Нет, я не колдунья. Я была в том домике. Я подошла к окну и увидела лодку с двумя мужчинами. Альберт оттащил меня от окна и задернул занавеску. Потом мне показалось, что кто-то зовет на помощь. Альберт сказал, что это кричит сова. Но совы кричат только в темноте, верно?
— Кто этот Альберт?
— Друг моего первого мужа. Когда-то я любила его. Я думала, он тоже любит меня. Я приехала к нему без предупреждения, — рассказывала я и сама слушала себя с удивлением. Я не знала, что скажу в следующую секунду. — Я думала, мы все сможем начать сначала. Мы бы даже смогли завести своих детей. Мы прожили в этом домике два дня. Альберт почти не разговаривал со мной. И даже ни разу не поцеловал меня. Он сказал, что любит мою дочь и ничего не может с собой поделать. И что этот домик он построил для нее. Когда-нибудь она тоже полюбит его и будет жить с ним в этом домике. Но это в будущем. Он будет хранить ей верность. Он и так изменил ей, но это случилось потому, что ему было одиноко на Севере. А пока про этот домик не должна знать ни одна живая душа. Тут я подошла к окну и хотела закричать ему назло, чтобы привлечь внимание рыбаков… Боже мой, но откуда мне все это известно?..
Вацлав схватил меня за плечи и сильно встряхнул.
— Мы сию минуту едем к твоему Альберту или как там его. Я сам спрошу у него, где Семен.
— Я не поеду. Он обошелся со мной ужасно. Насильно посадил меня в поезд и сказал, чтобы я больше не смела к нему приезжать. Но к нему поехала Лариса, моя дочь.
— Ты поедешь к нему. — Вацлав схватил меня за локоть и потащил к машине. — Ты помнишь дорогу?
— Да. Но я боюсь Зинаиду Сергеевну. Она меня не любит. Когда Николай познакомил меня с Зинаидой Сергеевной, она посмотрела на меня очень сердито. Словно я что-то у нее отняла. В тот день у меня поднялась температура и по телу пошли нарывы. Это Зинаида меня сглазила. Когда я сказала об этом Николаю, он надо мной долго смеялся. А потом появился Альберт, и у меня все прошло. В тот вечер мы с ним танцевали и целовались. А через две недели я поняла, что забеременела. Но мы с Альбертом только целовались…
Я молола еще что-то. У меня было ощущение, будто я рассказываю Вацлаву какой-то сериал. А он несся на бешеной скорости по шоссе.
— Вспоминай, где живет этот Альберт!
Вацлав то и дело теребил мое плечо. Как вдруг остановил машину на обочине, взял меня за горло и потребовал:
— Говори, ведьма!
— Но я на самом деле не помню, — шептала я.
— Ты притворяешься. Играешь в какую-то мерзкую игру. Ты совсем молодая и неопытная в любви, а прикидываешься хожалой шлюхой. Если ты собираешься завлечь меня в свои сети, ты выбрала неверную тактику.
— Я не притворяюсь. Я на самом деле не помню, где он живет. Он встретил меня на вокзале и повез на велосипеде в тот домик на озере. Он сказал, что его мать и тетка не должны знать о том, что я приехала. Иначе они все расскажут Ларисе, моей дочери.
Вацлав убрал руку и впился мне в губы долгим страстным поцелуем. Он стонал, ему не хватало воздуха, мне же казалось, будто он целует не меня, а кого-то другого, и я вижу это со стороны. Это было странное чувство. И мне было здорово не по себе.
— Ты думаешь, что целуешь меня. На самом деле ты целуешь мою дочь, — наконец сообразила я. — А она тебя не любит. Она вообще странная девушка: ждет чего-то необычного, чего не бывает на этом свете.
Я нащупала ручку, быстро повернула ее и выскочила в редеющий мрак ночи.
— Эта девушка утверждает, что ей тридцать шесть лет и что у нее есть дочь. Она звала ее в забытьи и просила у нее прощения. Мы опасаемся, у девочки раздвоение личности на почве маниакального психоза и…
— Лариса всегда была абсолютно здорова психически, — услышала я спокойный и очень родной голос мамы. — Вероятно, она переутомилась. Она только что с блеском сдала вступительные экзамены на филологический факультет Московского университета, а там был конкурс пятнадцать человек на место. Можете себе представить, что это была за нагрузка.
— Мы не стали вводить ей психотропные средства, не посоветовавшись с вами. Реланиум подействовал на нее не сразу, и пришлось удвоить дозу.
— Моя бедная девочка. Моя Мурзилка. Я так и знала, что с тобой должно что-то случиться.
Мне ужасно хотелось спать, но я все-таки приоткрыла левый глаз и увидела маму. Она сидела возле моей кровати: как всегда изысканно нарядная, экстравагантно причесанная. Она заметила, что я приоткрыла глаз, и лукаво мне подмигнула. Я поняла, что мне нужно закрыть его. Что я и сделала.
— Расскажите, что произошло, — слышала я сквозь сон убаюкивающий мамин голос. — Не могу себе представить, чтобы моя дочка, это тишайшее целомудреннейшее создание, устроила дебош в ресторане и стала снимать с себя одежду. Уверена, это какое-то недоразумение.
— Свидетели показали, что ваша дочь, Лариса Королева, пришла в ресторан «Застава» в компании двух молодых людей из тех, кто на примете в отделении милиции, — слышала я монотонный мужской голос. — Оба дети высокопоставленных родителей, а потому мы вынуждены смотреть на их, мягко выражаясь, шалости сквозь пальцы. Они заказали ужин с шампанским и очень скоро напились. К вашей дочери стали приставать из-за соседних столиков — она вела себя несколько развязно. Кричала, что не любит сопляков. Что вот уже восемнадцать с лишним лет она любит одного человека, своего ровесника, хотя у нее молодой муж. Говорят, она замечательно танцевала, и специально для нее освободили площадку в центре зала. Ей все аплодировали, оркестр играл то, что она заказывала. Потом она сняла платье, оставшись в купальнике, прыгнула на большой стол, за которым отмечали день рождения, и стала выделывать такие па…
— Господи, только не это, — услышала я сдавленный мамин шепот. — Этого не может быть. Моя бедная девочка.
— Публика была в восторге. В особенности мужчины, — продолжал свой рассказ доктор. — Но директор ресторана позвонила в милицию. Один из парней, с которыми были ваша дочь, догадался сообщить отцу, и тот распорядился, чтобы ее отвезли в нашу клинику. Я считаю, ваша дочь пережила душевную травму, вследствие чего отключилась на какое-то время от реальности и нафантазировала себе, что это не она, а ее тридцатишестилетняя подруга, у которой, как она считает, все в полном порядке. Возможно, вы поможете нам во всем разобраться и найти причину…
— Я хочу забрать мою девочку домой, — решительно заявила мама. — Смена обстановки пойдет ей на пользу.
— В настоящий момент это исключено. Я, как главный врач клиники, обязан вас предупредить, что ваша дочь может представлять угрозу для окружающих людей.
— А, пошел бы ты к черту. Я так или иначе заберу Лорку, — услышала я усталый голос отца. Он был слева от меня. — Сейчас позвоню Альке, и мы мигом все устроим.
— Я уже звонила ему, — сказала мама. — Зинаида Сергеевна сказала, что он не появлялся с позавчерашнего дня. Они все очень волнуются. Мать слегла с сердечным приступом.
— Этот Алька и раньше был большим чудаком. Я же велел ему глаз с нее не спускать. Интересно, как она очутилась в Чернигове, да еще в компании двух великовозрастных балбесов?
У отца была неуверенность в голосе, и инициативу снова подхватила мама.
— Я позвоню начальнику горздравотдела, — заявила она. — Помнишь, Коля, мы обедали с ним? В то время он был хирургом в городской больнице. Думаю, он нас не забыл.
— Куда уж ему забыть тебя! — Отец рассмеялся. — Ты отплясывала такой канкан в ресторане, что полгорода сбежалось.
— Прекрати, Коля. Все было в высшей степени пристойно. — Судя по голосу, мама слегка смутилась, но быстра собой овладела. — Мы тогда на славу повеселились. В присутствии Алика мне всегда становилось весело, и я чувствовала себя озорной бесшабашной девчонкой. — Мама вздохнула. — Помню, я разбила вазу, и Алик заплатил за нее двести пятьдесят рублей. По тем временам это были бешеные деньги.
— Вы говорите, что тоже танцевали в ресторане? — услышала я изумленный голос врача.
— А, чепуха. Прошлась несколько туров вальса. А ваза стояла у них на такой хлипкой подставке, что достаточно было открыть окно, и ее свалило сквозняком. Тем более, к моей дочери этот эпизод не имеет ни малейшего отношения.
Мама, как всегда, говорила категоричным тоном.
— Но мне бы хотелось узнать некоторые подробности…
— Лучше дайте мне номер телефона начальника вашего горздравотдела, — бесцеремонно перебила врача мама. — Только, пожалуйста, прямой.
— Но я обязан изложить ваш рассказ в истории болезни Ларисы Королевой. Вы не смогли бы повторить его подробней?
— Нет! — Я услышала, что мама встала. — Я ничего вам не рассказывала. Николай, звони немедленно Филиппу Сергеевичу и скажи, что товарищ Скоромышев Вэ Вэ превышает свои полномочия.
Через два с половиной часа мы уже ехали в поезде. Я лежала на нижней полке, отвернувшись к стене, и дремала.
—…Я была в ту пору беременна, — доносился до меня мамин голос. — Я еще не знала этого. Это случилось в ту ночь, помнишь?
— Да. Мы гуляли втроем по городу до рассвета, и Алик декламировал Байрона. — Отец откашлялся и продолжал низким хриплым от волнения голосом: — Он был явно в тебя влюблен, а я ревновал. Я места себе не находил от ревности. Алик все спрашивал у нас: «Ну почему вы не заведете ребенка? У вас родится красивая умная девочка. Вам все будут завидовать». У него была идея фикс — заставить нас родить ребенка.
— А помнишь, как он нас познакомил? — Я услышала в голосе мамы мечтательные нотки. — Помню, я сидела за столиком возле окна в кафе «Мороженое» на Горького и скуки ради разглядывала прохожих. Вдруг какой-то молодой человек остановился прямо напротив меня и послал мне воздушный поцелуй. Потом он взял за локоть тебя и повел ко входу. Через пять минут мы уже болтали так, словно знали друг друга несколько лет.
— Я влюбился в тебя с первой секунды, — сказал отец. — Алик всегда одобрял мой выбор. Если бы я верил во всю эту мистическую чушь, я бы сказал, что это Алик заставил меня в тебя влюбиться…
—…чтобы у нас родилась Лорка, — подхватила мама и как-то странно хихикнула. — А как ты думаешь, Николай, Альберт на самом деле обладает даром внушать людям свои мысли, желания и все прочее?
— Кто его знает? Может и обладает. А вообще это та самая область таинственного, перед которой пасует современная наука.
— Если он на самом деле может навязывать людям свою волю, почему он не повлиял на судью, чтобы он вынес ему оправдательный приговор?
— Думаю, он не хотел, чтобы его оправдали.
— Не хотел? Глупости. Отбарабанить полтора года в колонии строгого режима в компании убийц и прочей мрази, к тому же на всю жизнь остаться с клеймом судимости.
— Алька странный человек, Кирюша. Он считает свой дар большим грехом. Он убежден, что Господь наложил проклятие на все их семейство по материнской линии.
— Постой, постой, а ты видел когда-нибудь его отца? — с неожиданным любопытством спросила мама. — Ведь вы, мне кажется, дружите чуть ли не с младенчества.
— Никогда не видел. Да, я часто бывал в доме у Булычевых. Об отце и слова никто не сказал. Думаю, это весьма тривиальная история с обманом, изменой и всеми вытекающими отсюда последствиями. Варвара Сергеевна очень гордая и независимая женщина. Алика они воспитали вдвоем с сестрой.
— Не нравится мне эта Зинаида. — Мама вздохнула. — Уж больно она мужеподобна. Если бы одеть в женское платье тебя, ты бы выглядел куда более женственным и привлекательным. У нее ручищи, как у кузнеца. И почти нету задницы.
— Зинаида Сергеевна всегда везла на себе хозяйство. В их прежнем доме было печное отопление, а по воду они ходили к колодцу почти за километр. Зинаида колола дрова, возила на санях большие бадьи с водой. Как-то на моих глазах она подняла в одиночку толстый ствол акации, рухнувший на собачью будку. Она ведь двуполое существо, эта Зинаида Сергеевна Булычева.
Мама недоверчиво хмыкнула.
— Не веришь?
— Какое мне дело? Впрочем, если хочешь знать мое мнение, то эта баба похожа на настоящего богатыря. Ей бы со Змеем Горынычем сражаться, а не читать на уроке литературы «Стансы к Августе»·. И никакие платья и побрякушки не скроют ее истинной сути.
Помню, я отсыпалась двое суток. Мама не отходила от меня, отец появлялся несколько раз в день. Наконец, проснувшись окончательно, я почувствовала себя бодрой и отдохнувшей. Правда, слегка побаливал затылок, а голову точно ватой набили. Но это, как говорится, были детали.
— Доченька, послезавтра начинаются занятия, — сказала мама, подавая мне в постель клубничный джем с теплыми тостами и кофе. — Ты не забыла, что ты у нас студентка?
Она смотрела на меня настороженно.
— Черт меня дернул поступить в этот университет. Лучше бы я пошла работать корректором в издательство, как и собиралась, — буркнула я и обожглась кофе.
Мама вздохнула облегченно и тут же сдавленно всхлипнула.
— Диплом всегда пригодится. В университете прекрасная кафедра романо-германских языков. Есть возможность поехать на несколько месяцев в Сорбонну или Кембридж для усовершенствования. Если появится желание, можно и туда, и туда. У меня там работает знакомый…
— Мама, а что со мной было? Почему вдруг я решила, что я — это ты? Я все помню до мельчайших деталей.
— Ты переутомилась, Мурзик. Но все уже позади.
— Я не переутомилась. Такое ощущение, будто я пережила эпизод из твоей жизни, связанный с Аликом, Альбертом Булычевым. Бедная мамочка, тебе пришлось столько страдать. Прости меня.
— Это я должна просить у тебя прощения.
Мама опустилась на колени перед моей кроватью и ткнулась любом мне в живот.
— Ты ни в чем не виновата. На свете нет ничего вышел любви. Женщины к мужчине и наоборот.
— Ошибаешься, Мурзик. Любовь к собственным детям — самое святое и чистое чувство. Увы, я поняла это не сразу.
— Я испортила тебе жизнь. Вы с отцом совершенно разные по характеру и всему остальному люди. Вы бы никогда не поженились, если бы не родилась я.
— Ну, тогда я, скорее всего, вышла бы замуж за Альберта. Думаешь, я была бы счастлива с ним?
Я покачала головой.
— Скажи, Мурзик, тебе тоже показалось, что ты влюбилась в него?
— Быть может, я влюбилась в него на самом деле.
— Нет. Это была его фантазия. Он и со мной проделал нечто подобное.
— Ты хочешь сказать, что он заставил меня в него влюбится? Нет, мама, я в это вряд ли поверю.
— Ты была в том домике на озере? — спросила она, медленно поднимаясь с колен.
— Была.
— Тебе понравилось там, верно?
Я молча кивнула.
— Но почему ты оттуда сбежала?
— Потому что он покидал меня на ночь, и мне было очень одиноко. — Я задумалась. — Но и не только потому. Мне кажется, я поняла, что не смогу жить одной любовью.
— А вот я бы, вероятно, смогла. — Мама тихо вздохнула. — Если бы мне было семнадцать лет.
— Он дал мне возможность все решить самой. — Меня вдруг осенило, и я даже подпрыгнула на кровати. — Знаешь, мама, он боялся, что я возненавижу тебя из-за того, что ты собиралась от меня избавиться. Его это все время мучило. И он решил заставить меня на какое-то время стать тобой, почувствовать то, что чувствовала ты. Мамочка, если бы не он, мы бы на самом деле могли стать врагами.
Она молчала. Зазвонил телефон, и она быстро сняла трубку.
— Алик у меня, — услышала я на расстоянии возбужденный голос отца. — Он хочет поговорить с Ларисой.
— Но она еще так…
— Пускай приезжает ко мне! — крикнула я в трубку. — Я тоже хочу видеть его. Скажи ему, что я знаю ответ на один из его вопросов. Ты тоже с ним приезжай, ладно?
— Мне уйти? — спросила мама, едва я положила трубку.
— Зачем? Тебе это тоже полезно.
— Мне уже поздно что-то менять в моих представлениях о жизни. — Мама смущенно улыбнулась. — Я с детства интересовалась всем загадочным, непостижимым и недостижимым. Я тянулась к этому, напрягая все силы сердца и разума. В итоге поняла, что самое правильное — плыть по течению. Да и для здоровья полезней. Сейчас мне все говорят, что я выгляжу как ровесница Игоря.
— Иногда ты выглядишь моложе его, мамочка.
Она грустно вздохнула.
— Ну и что из этого? Счастье обошло меня стороной. Да и существует ли оно где-нибудь еще кроме как в наших девичьих грезах?
Я тоже вздохнула. Я вспомнила домик на озере. И то, что я была там счастлива как в своих мечтах.
Мне показалось, Алик постарел лет на десять и теперь выглядел старше отца, который пришел с большим букетом белых роз для меня и мускатным шампанским для мамы. Мы сидели вчетвером у меня на кухне. Я пила сок. У меня даже от него кружилась голова.
— Я обязан сказать вам правду. — Алик протянул руку и похлопал отца по плечу. — Эх, Коля, святая душа, ты так ни о чем и не догадался.
— Почему ты так думаешь? Я еще тогда понял, что ты влюблен в Кирюшку и… — начал было отец, но Алик его перебил.
— Ты бывал у нас в доме почти каждый день. Видел нас в домашней обстановке, что называется, без грима. Ты был, можно сказать, членом нашей семьи. Вернее, чуть было им не стал.
Отец смущенно хмыкнул.
— Да, я знаю, Зинаида Сергеевна видела во мне талант. Эта женщина склонна к преувеличениям. Согласен, мне льстило, когда Зинаида Сергеевна говорила, что я похож на Лорда Байрона. Честно говоря, Алька, я не могу поверить в то, что она гермафродит. Хоть ты меня режь. Она натуральная стопроцентная…
Алик рассмеялся. Громко. Безудержно. Это было похоже на истерику.
Отец с матерью переглянулись.
— Он мой отец, Коля. — Алик громко всхлипнул. — Ты прав: он стопроцентный мужчина. Но ты смутил его душу. Наверное, всему виной был Лорд Байрон и наши долгие посиделки за чайным столом при свечах. Ты был красивым кудрявым мальчиком. И великолепно декламировал стихи. В тебя невозможно было не влюбиться.
— Постой, но ведь ты сам сказал, что Зинаида Сергеевна родилась или родился с аномалиями физиологического порядка.
— Старшая сестра моей матери, которую звали Зинаидой Сергеевной, на самом деле имела врожденные аномалии. Она умерла от туберкулеза, когда ей было сорок лет. Мы закопали ее во дворе нашего прежнего дома на Кленовой. Помнишь тот поросший ромашками бугорок возле сарайчика?
— Ты говорил, там зарыта Альма, овчарка, с которой вы вместе росли. Помню, мы рвали в овраге сирень и колокольчики и клали на эту могилу. Но я, признаться, не пойму, в честь чего весь этот… маскарад?
Алик разлил по бокалам остатки шампанского и, как мне показалось, посмотрел на меня виновато.
— Дело в том, что мой будущий отец бежал из мест заключения. Он был осужден в свое время как враг народа. Моя будущая мать и Зинаида Сергеевна приютили его у себя, благо что мы тогда жили на отшибе. Когда-то отец играл в драмтеатре, подрабатывал клоуном в какой-то цирковой труппе. Немного грима, парик, соответствующая экипировка — и он превратился в Зинаиду Сергеевну, которая к тому времени уже не вставала с постели. Соседи к нам не ходили — боялись туберкулеза. Словом, тетку считали кандидатом в покойники. Разумеется, многие на нашей окраине были удивлены, когда увидели, как Зинаида Сергеевна расхаживает по двору. Мать сочинила байку про какую-то бабку, к которой она якобы ездила за рецептом чудодейственного снадобья. Кто-то переписал этот рецепт, кому-то он помог. — Алик грустно улыбнулся. — Моя родная тетка к тому времени лежала в сырой земле возле сарайчика. Мы даже не смогли пригласить священника, чтобы отпеть ее. Помню, мать молилась целую ночь, стоя голыми коленками на снегу. Она чувствовала себя виноватой перед своей сестрой.
Если ты помнишь, Коля, к нам изредка заглядывал учитель чистописания, который был с детства влюблен в мою мать. Соседи с удовольствием подхватили сплетню о том, что он мой отец. А потому мое появление на свет ни у кого не вызвало удивления. Скоро учитель утонул в пруду, и мать заставила меня целый месяц носить черную курточку и шаровары. Сама она, если мне не изменяет память, ходила в черном целый год. Я долго ни о чем не догадывался. Я называл родного отца Зиной, дергал за юбку, раскидывал подушки на его постели, похожей на ложе провинциальной кокотки. Отец выучился вышивать и часто проводил за пяльцами целые вечера. Я подрастал, они старели. Все в городке к нам привыкли и уже не показывали пальцами на Зинаиду Сергеевну. Потом, Коля, мы с тобой подросли, и отец увлекся тобой. Думаю, в заключении он попробовал мужскую любовь. Мать страшно переживала — она больше всего на свете боялась позора. К тому времени, мне кажется, они уже отдалились друг от друга. Но когда отец завел себе любовницу, мать каждый вечер велела мне совершать ритуал сожжения куклы, изображающей ту женщину. Та женщина вскоре умерла. На следующий день после ее смерти мать разбил паралич.
— Обычное совпадение. Никогда не поверю, чтобы вся эта средневековая глупость могла послужить причиной чьей-то смерти.
Это сказала мама. Правда, в ее интонации я не уловила прежней категоричности.
— А когда ты узнал о том, что Зинаида Сергеевна твой отец? — спросил мой папочка, при этом смущенно отвернувшись к окну.
— Еще в дошкольном возрасте. Я подсматривал, как они с матерью купались в бане. Я знал, что Зинаида Сергеевна гермафродит: я прочитал в медицинской книжке описание этой физиологической аномалии, видел рисунки. Но когда отец повалил мать на лавку и… совершил над ней то, что совершает с женщиной нормальный здоровый мужчина, я обо всем догадался. Но молчал до последнего. То есть до тех пор, пока мать сама не призналась мне во всем. И тогда я решил бежать из дома. Потому что возненавидел их обоих за этот гнусный обман.
— Но у них не было другого выхода, — сказала мама. — Тогда было такое страшное время.
— Согласен. Но вы не можете себе представить, как я страдал, когда случайно за столом ловил похотливые взгляды отца, адресованные моей матери. Если ты помнишь, Коля, одно время он носил парик с рыжими локонами и красил губы фиолетовой помадой. Это было отвратительное зрелище. Потом, когда он подстригся под Лорда Байрона и перестал пользоваться косметикой, он стал выглядеть более пристойно. Но я все равно ненавидел его. Я боялся, что мне не удастся совладать со своими фантазиями и я сотворю над собственным отцом что-то страшное. К счастью, тут появилась ты, Кира. Вы с Колей так любили друг друга, вы были так прекрасны в этой любви, и я понял, что у вас родится необыкновенное создание. Я представлял, как красиво вы занимаетесь любовью. Мне снились чудесные сны…
Я заметила, как отец с матерью переглянулись. И то, как они пожали друг другу под столом руки, тоже не ускользнуло от моего внимания.
— А меня зачали в той безобразной кровати с кружевными подушечками и вышитыми простынями. Мужчина, почти всю жизнь носивший комбинации, бюстгальтеры и юбки с оборками, и женщина, превратившаяся во что-то еще более грязное, чем лесбиянка.
Он уронил голову на стол и зарыдал. Я хотела погладить Алика по волосам, сказать ему что-нибудь хорошее, но отец взял меня за плечо и подтолкнул к двери.
— Пускай они побудут вдвоем, Мурзик. — Он прикрыл за собой дверь. — У твоей мамы очень тонкая душа. Беда в том, что я не сразу это понял. Она королева по духу, а я всего лишь жалкий шут. Такие браки, как тебе известно, называются мезальянсом.
— Вы с мамой очень любили друг друга, когда зачали меня. Верно, папочка?
— Да, Мурзик. Я читал в какой-то индийской книжке, что дети, рожденные в результате красивой страстной любви, бывают очень талантливыми и, увы, одинокими. Ты уж прости нас, Мурзик.
— Потому что нам трудно найти себе равного, да? Мне показалось на какое-то мгновение, что я нашла его в Алике. А он говорит, что его зачали…
— Тише, Мурзик. Кажется, он уже успокоился. Я сейчас схожу за шампанским и тортом, и мы отпразднуем… Что мы отпразднуем, Мурзилка?
— Мое вступление во взрослую жизнь. Знаешь, папа, я, кажется, поняла, что одной любви мало для счастья. Или, точнее, я не из тех, кто сумеет всю свою жизнь быть преданным и верным одному, даже любимому, человеку. Это скучно, правда, папуля?
— Не знаю. — Он вздохнул и опустил глаза. — Мне кажется, я бы мог всю жизнь хранить верность твоей матери. Но ей это не нужно. Кому нужна верность шута?..
