​

      —  Ты попробовал с мужчинами?

      —  Нет. Мне кажется, я бы не смог. Разве что с Юрасиком. Но нас насильно разлучили.

      —  Это был не бред. Но ты сказал всем, что это был мой бред. Зачем?

      —  Я боялся Старого Мопса. Я уже тогда знал, что это добром не кончится.  И Юрасик знал.  Он говорит, в тот вечер, когда он стоял нагишом перед зеркалом, он увидел на стене сзади себя тень, хотя там ее не должно было быть – свет падал сзади. После того как тебя забрала мать, я целый месяц провалялся в больнице. Врачи сказали, у меня нет никаких отклонений. Я решил жениться, потому что очень боялся этих отклонений. Мать всегда говорила: если в городе узнают, что тебе нравятся мужчины, наш дом обольют керосином и подожгут. Я верил в это. Сначала у нас с Иркой все было хорошо. Но потом я увидел в городе Юрасика, издалека и даже не подошел к нему – характер выдержал, и все полетело к чертям. Когда мы с Иркой занимались любовью, мне казалось, я изменяю Юрасику, хотя между нами ничего не было. Я стал приходить домой позже, ссылаясь на неотложную работу, часто ложился спать на диване в столовой. Но Ирка  у меня въедливая как моль. Она смогла вызвать меня на откровенность. А разве я мог сказать кому-то, кроме тебя, про нас с Юрасиком? Я и тебе долго не решался говорить об этом. Знаешь, я должен что-то предпринять. То, что я отсиживаюсь под маминым крылышком, не решает проблему, а наоборот все усложняет. Уехать бы куда-нибудь!

      —  С Юрасиком?

      —  Он никуда не поедет. Мы могли бы уехать с тобой. Мы и он – словно одно целое. Я люблю вас обоих.

   Я улыбнулась. Мне тоже было приятно окунуться в сложные перипетии нашего треугольника. То, что это был настоящий любовный треугольник, я не сомневалась ни минуты.  И все его углы  были одинаково значимы. Ни один из них нельзя было заменить, как  можно сделать в ненастоящих треугольниках.

      — Он погибнет в психушке. Или превратится в стопроцентного психа. Его поят всякой дрянью.

      —  Его там ничем не поят. Я  всех купил. Мне это стоило немалых денег. Ирка уверена, что я содержу на стороне бабу. Пес с ней! Она не должна знать правду. – У Димки блеснули глаза. – О Господи, как бы я хотел  бежать из этого проклятого города! Были бы у меня деньги.

      Меня так и подмывало сказать Димке про сокровища Лидии. В голове в мгновение ока возник план: сменить эти цацки на доллары и махнуть туда, где сквозь листья кокосовых пальм светит тропическое солнце. Я по характеру авантюристка. Да и ситуация, то есть наш треугольник, казалась мне на редкость неординарной и интригующей.

      —  Может, у Лидии есть деньги? – осторожно предположила я.

      Димка пожал плечами.

      — Если и есть, мне она не даст. Она странная. Знаешь, она сказала, что будет ужасно рада, если мы с тобой закрутим роман. – Он неопределенно хмыкнул. – В нашей семье все какие-то тронутые: бабушка вышла замуж за родного дядьку, Лидия вообще не вышла, мы с тобой двоюродные, а она толкает нас в одну постель. Ну а я, кажется, с дефектом. И это не случайно.

      Он зажмурил глаза и простонал.

    — Только без паники. По-моему, выход есть. Помнишь Мишу Орлова? Я уверена, он не забыл о том, что в России осталась его родня.

      — Миша Орлов был на ножах со Старым Мопсом. Из-за нее он и Юрасика невзлюбил. Считал, что она испортила его, превратила в маменькиного сынка. Он им не пишет.

      —  А тебе? Тебе пишет?

     —  Нет. Но бабушке он писал. И она отвечала ему. Тайком от всех. Даже мою фотографию послала. Я тоже хотел ему написать, но мать говорит, что не знает, куда бабушка дела его письма. Там был адрес.

     Меня вдруг осенило: письма Миши Орлова наверняка хранятся в сейфе под «Золотой осенью». Лидия  спит мертвым сном после реланиума. Вдруг она забыла запереть сейф?

      —  Идем, я тебе кое-что покажу.

    Димка безропотно повиновался. Я вообще заметила, что мужчины, имеющие склонность к «голубизне», чаще всего сговорчивы и покладисты. Возможно, все дело в том, что женщины обращаются с ними без нажима и предъявляют к ним минимум претензий. Не то, что к обыкновенным самцам.

     Лидия лежала на спине. Она дышала совсем бесшумно. Словом, ее присутствия мы не ощущали. Я подняла «Золотую осень». Под ней была печная отдушина. И больше ничего.

      —  Но где же сейф? – пробормотала я. – Может, она убрала его в другое место?

      —  Что еще за сейф? В нем были письма?

   — Нет. Шкатулка с драгоценностями. Лидия говорит, они принадлежали бабушке. Ты видел когда-нибудь, чтобы бабушка носила золотые побрякушки? – спросила я шепотом.

    — Она носила брошку-сердечко. Я никогда не видел на ней  золотых побрякушек, кроме этой брошки. Может, тебе приснилось?

    — Нет. Я снова бредила. Рубиновыми браслетами, бриллиантовыми сережками, аметистовыми кулонами. Словом, словила царский кайф.

      —  Прости. В таком случае это наверняка были стекляшки. Мать когда-то пела в самодеятельности. Вся в бусах и разноцветных стекляшках.

       —  Такое барахло не хранят, — возразила я. – А уж тем более в сейфе. Он был размером с пятилитровую канистру из-под оливкового масла. Его вполне можно вынуть из отдушины и перепрятать в другое место. Правда, он наверняка очень тяжелый.

      Мы обыскали весь дом. Безрезультатно.

     — Интересно, а что это вдруг мать распустила перед тобой перья? – недоумевал Димка. – Она из тех людей, кто просто так шага не сделает. Что ей от тебя нужно?

      — Чтобы мы оба забыли Юрасика. Чтобы я была с тобой. Она считает, в моих силах сделать тебя счастливым.

      —  А ты знаешь, она, кажется, права. Нам вдвоем может быть очень хорошо. Мы даже представить себе не можем, как нам будет хорошо.

    ...Отныне я тоже много думала о Юрасике. Я никогда не представляла нас вместе, как это делают влюбленные женщины в своих мечтах. В моих мечтах Юрасик всегда был один. Мне нравилось думать о нем, засыпая под шелест дождя за окном. Иногда Юрасик мне снился. Я жила в самом настоящем царстве Юрасика.

      Я рассказала о своих ощущениях Димке, и он понимающе закивал головой.

    —  Со мной происходит нечто похожее. Я тоже никогда не представляю нас вместе. Ирка мешала мне думать о Юрасике, и это выводило меня из себя. С тобой все иначе. Наверное, мы смогли бы полюбить друг друга.

    Я думала о том же.  Прежде, чем полюбить, я решила оценить ситуацию. В этом было что-то необычное и даже сверхъестественное. Но ведь в нашей жизни присутствовал Юрасик. Никто из окружающих не смог бы это понять. Мы и не стремились быть понятыми окружающими.

     — Он сейчас сидит и смотрит в поле. Но видит его по-своему. Он рассказывал мне, что осенью отчетливо видит поле в весенних цветах, а летом ему часто кажется, что оно покрыто мягким сверкающим снегом, на котором отпечатались крестики птичьих следов. Один раз он даже видел  кобчика, который кормил птенцов живыми лягушками. Юрасик говорит, он развил в себе эти способности в детстве, когда Старый Мопс запирала его в комнате и заставляла делать уроки. Он ни разу не сделал их  до конца, и она бесилась от злости. Как я ненавижу эту гадюку!

      —  Ты боишься ее.

      — Боюсь. Потому что она может ославить меня на весь город. Она и про бабушку знает что-то гаденькое. Эта тварь похожа на мусорный ящик. Мать говорит, Старый Мопс держит в страхе весь город.

      —  Я ее ни капли не боюсь.

    —  Ты не принадлежишь этому городу. – Димка потянулся,  взял меня за руку. – Хочу полежать рядом с тобой. Как раньше. Помнишь?

      —  Тогда нас было трое.

      —  Да. – Он громко вздохнул. – Можно представить, что нас трое. Ты, Юрасик и я. Он лежит посередине, а мы по бокам. Мы соединили руки. Вот так…

      Димка снял ботинки и очутился рядом со мной. Он прижался ко мне своим горячим боком, уткнулся носом в мое плечо и затих.

     Я тоже закрыла глаза. И перенеслась мысленно на пятнадцать лет назад. Я помнила каждую деталь из того прошлого, но я его не ощущала – я так и не смогла вернуть ту атмосферу. Я сказала об этом Димке.

     —  Я тоже не могу проникнуться прошлым. Оно почему-то не возвращается. Мне кажется, даже если Юрасик будет рядом, оно не вернется. Мы перестали быть чистыми и наивными. Мы знаем то, чего не нужно знать. Мне так хочется, чтобы вернулось все, как было.

     Он сел в кровати, достал из кармана рубашки пачку сигарет. Мне в ноздри ударил соблазнительный аромат чего-то, похожего на «Кэмел».

   Я протянула руку и взяла у него сигарету. Какое-то время мы лежали молча, голова к голове, и курили. Первым заговорил Димка:

      —  Вот вошел Юрасик. Он сказал: я вижу на стене тень от колыхания складок хитона твоей души. Она танцует танго в объятьях собственного страха.

    —  Я вижу отражение свечей на глади реки, — подхватила я. – Ночные бабочки носятся в воздухе, шелестя своими большими крыльями. На серпе юного месяца раскачивается стрекоза с серебряными от звездной пыли крыльями. Дым от костра Дафниса и Хлои стелется над лугом…

    Мы обнялись и закрыли глаза.  Мое тело поднималось и опускалось на волнах. Оно касалось Димкиного где-то под волной, и тогда я испытывала душевную негу. Мне больше ничего не хотелось. Димке, уверена, тоже.

      Мы встали, повинуясь одному и тому же импульсу. В доме было темно и тихо. Я открыла шкаф в чулане. На верхней полке  под стопкой некогда белоснежных ночных рубашек бабушки нашла «Огонек» за июль 1965 года. Меня тогда не было на свете. Я уселась на ковер. Мной вдруг овладело жгучее любопытство: что происходило в мире тогда, когда меня еще не было на свете. Я стала листать журнал, положив его между своих широко расставленных ног. Димка сидел сбоку меня на корточках и вылизывал мою левую щеку. В журнале я обнаружила конверт. В этот момент Димка заставил меня лечь на спину и стал вылизывать мне шею. Я читала письмо, которое держала перед собой на вытянутых руках. Мой мозг работал четко, но каждое  слово, запятая, даже пробел между строчками почему-то казались мне смешными.

​

      «Бесценная моя!

​

     Не осуждай за странный с точки зрения обывательского смысла поступок. Ладно? Мы могли бы уехать вдвоем и быть наконец вместе. А ведь мы с тобой никогда не были вместе, если не считать тех трех счастливых и тревожных дней в Рассветном, когда я сидел возле твоей постели и прислушивался к твоему лихорадочному дыханию. Может, ты… Нет, ты никогда не сможешь бросить в физиономию этого вонючего городишки свое презрение. Я не осуждаю тебя: не мое это право. Но я хочу, чтобы ты знала: примчусь по первому твоему зову, если даже придется лезть на брюхе через Гималаи…»

​

      Димка в это время расстегивал пуговицу за пуговицей на моей пижаме, постепенно добираясь языком до моего пупка. Я расхохоталась, почувствовав приближение оргазма.

    Все-таки я дочитала письмо до конца, хоть Димка и делал все возможное для того, чтобы не позволить мне это сделать. Из письма я поняла, что мою бабушку и Мишу Орлова на протяжении двадцати с лишним лет связывало глубокое платоническое чувство, которое в один прекрасный момент вышло из-под контроля, в результате чего на свет появился Димка. Еще я сделала вывод, что об их романе каким-то образом стало известно Августе Петровне, после чего жизнь влюбленных превратилась в кромешный ад. Миша Орлов регулярно платил своей племяннице за молчание, а бабушка обшивала ее с ног до головы. Бриллианты, которые достались Мише от матери, он отдал на хранение Юрасику. В письме он просил бабушку разделить их между Димкой, мной и Юрасиком.

     Прошло несколько часов, прежде чем я смогла заставить Димку прочитать это письмо. Он читал его вслух, зевая после каждой фразы – уже пропели предрассветные петухи. В мозгах у Димки еще царил беспорядок, а потому он изрек:

      —  Наши предки умели красиво жить.

     Через каких-нибудь полчаса он рыдал на моей груди, оплакивая свою настоящую мать, а больше тот факт, что его настоящий отец бросил сына на произвол судьбы и глупых провинциальных предрассудков.

    —  Если бы мы жили во Франкфурте, ты, я и Юрасик, мы могли бы открыто заниматься чем хотим, — жалобно всхлипывал Димка. – И Старый Мопс не посмела бы засунуть Юрасика в психушку, а Лидка женить меня на Ирине… И где же, интересно, эти бриллианты, которые мать должна была поделить между нами?

     

 

 

      Я наделала столько грохота и переполоха, когда упала с лестницы и сломала ключицу. В тот короткий промежуток времени, когда я летела вниз, перед моими глазами был Юрасик. Он улыбался и вертел пальцем возле своего виска.

      —  Это я виноват, — сокрушался Димка. – По справедливости упасть должен был я. Мне вполне хватает того, чем мы с тобой занимаемся. – Он наклонился и нежно провел языком по моим бровям. – Я всегда думаю о Юрасике, когда ласкаю тебя, и это похоже на оргазм. Тебе этого мало. Тебе нужен постоянный мужчина. Вредно подавлять в себе естественные желания. От этого и происходят всякие спазмы.

      —  Но я ничего не подавляла, — возразила я.

      — Тебе так кажется. – Димка был убежден в своей правоте, и я поняла, что спорить без толку. – Юрасика взяли домой. Вопреки его желанию.

      —  Он живет в той же самой комнате?

      — Да. Мопс поставила на окна решетки. А дверь запирает на ключ. Она сделала ему там туалет и ванную.

      —  И все это только из-за того, что он… такой, как он есть?

   Прилагательное «голубой» вдруг показалось мне не сочетаемым с существительным «Юрасик». Как «мокрый» и «огонь».

   Дима сначала неуверенно, а потом решительно замотал головой. У меня было впечатление, что он не может остановиться.

      —  Перестань, — наконец взмолилась я.

      Он сделал это не сразу. Его лицо приняло серьезное выражение. И он тут же расхохотался.

      —  Я тоже хочу курнуть. Так нечестно, — ныла я.

      Наконец, он остановился.

      — Она думала, Юрасик отдал  бриллианты нам. Наверное, он сам ей так сказал.

      —  Надо спросит у Лидии. Ведь бриллианты каким-то образом оказались у нее.

      —  Она говорит, что нашла их в швейной машине моей… матери. Она даже показала мне,  где именно. Ты поправишься, и мы поделим все пополам. То есть, фифти-фифти.

     —  А Юрасику?

      —  Ему ничего не нужно. Старый Мопс у него все отнимет.

      —  Это нечестно, Димка.

      —  Если я разведусь с Иркой и женюсь на тебе, их вообще не придется делить.

      —  Для меня это слишком сложно. Я, как ты знаешь, простой человек.

      — Не прикидывайся! Ты будешь пользоваться полной свободой и в то же время числиться замужем.

      —  Поясни для тупых.

      Димка поморщился.

     —  Прости. Я, оказывается, тоже успел нахлебаться из этого болота. Здесь все до единой бабы грезят печатью в паспорте. Но предложение остается в силе. Семейные капиталы грешно делить. Я пущу их в дело, и мы будем процветать. Ты будешь богатой и свободной.

      —  А Юрасик? – настаивала я.

     Мы поругались и несколько часов не разговаривали. Лидия лезла вон из кожи, чтобы нас помирить. Она успела шепнуть мне, что Димка уже подал на развод. И надела мне на шею тонкую золотую цепочку с крестиком.

      Эти чертовы бриллианты на самом деле обладают гипнотической силой, я уже не раз в этом убеждалась. Я лежала на диване возле горячей стенки из желто-голубых изразцов и видела себя в соболях и горностаях на переднем сиденье иномарки, в шезлонге на краю бассейна со стаканом экзотического коктейля в руке и мускулистым красавцем возле моих ног. А еще – и это было самым ярким видением – у камина с томиком Фета в руке, в комнате с большим окном на заснеженный лес и морозный закат.

      Лидия то и дело приносила мне очищенные апельсины, бананы и прочие деликатесы красивой жизни. Димка смешивал легкие коктейли и намазывал черной икрой бутерброды. «Весной поеду на Сейшелы, — думала я. – И больше никогда не буду заниматься редактированием и переводами. Буду писать всякие пустячки для души. Когда есть деньги, плевать я хотела на славу. Тщеславие чревато психическими расстройствами и всевозможными кризами».

    А потом внезапно накрылось одно дельце, на которое Димка возлагал большие надежды. Он оказался на грани разорения и весь в долгах.  Он потребовал, чтобы Лидия отдала ему побрякушки, по крайней мере, его долю. Она отказалась наотрез. Они скандалили в моем присутствии. Я чувствовала, что Димка уже созрел для того, чтобы вцепиться в горло своей старшей сестричке. Вдруг Лидия достала откуда-то ветхий листок бумаги, где  бабушкиной рукой синим по белому было написано, что Димка получит свою часть сокровищ, лишь женившись на мне.

      —  Тогда отдай ему мою часть, — сказала я Лидии.

    Она принесла шкатулку и высыпала побрякушки на обеденный стол. В этот момент раздался телефонный звонок. Это была Августа Петровна.

      —  Юрасик умер, — услышала я. – А кто у телефона?

      —  Юрасик умер, — повторила я шепотом и передала трубку Лидии.

​

 

 

 

      Эти семеро подошли к нам, когда мы выходили с кладбища. Честно говоря, я не запомнила ни одной физиономии.

      Они взяли Димку под руки – дружески, можно даже сказать, по-родственному. Он сказал, испуганно таращась на меня:

      —  Лорка, ты с нами.

      —  Девушку беспокоить не будем, — возразил один из семерых разбойников.

      —  Умер мой…  племянник, — промямлил Димка.

      —  У всех когда-то умирают племянники, — ответили ему.

      —  Я его очень любил…

      Димку запихнули в серую иномарку. Ее номер был заляпан свежей глиной.

     Лидия так и не сумела завести свой «москвич». Ни один телефон-автомат возле кладбища не работал. Собственно говоря, нам нечего было сообщить ментам.

      —  Лорка, они оказались фальшивые, — услышала я поздно ночью разъяренный Димкин голос. – Эта стерва подсунула нам подделку. Я сейчас приеду и свинчу ей башку. А ты держи язык за зубами.

    Мне давно уже не нравилась вся эта история, но особенно с того момента, когда Августа Петровна сообщила о смерти Юрасика. Безусловно, бриллианты, крах Димкиной фирмы, смерть Юрасика каким-то образом были между собой связаны. Но каким? Лидия словно воды в рот набрала.

      Я должна была знать изначально, что бриллианты фальшивые: уж кому-кому, а мне не могли завещать такое количество настоящих драгоценностей. Мать Миши Орлова – Миша – Юрасик – бабушка – Лидия. Довольно длинная эстафета. На каком-то этапе кто-то передал ненастоящую палочку.

      Я не наблюдала за собой способности мыслить дедуктивно, но в умении мыслить аналитически я, кажется, здорово преуспела. Как правило, женщины, сознательно предпочитающие семейной жизни одиночество, прекрасные аналитики. Я сопоставила кое-какую информацию, вспомнила некоторые впечатления пятнадцатилетней давности, привязала к ним последние факты и чуть не вскрикнула от изумления, вдруг поняв то, что давным-давно должна была понять. В полном изнеможении я рухнула на диван в столовой. Вскоре я услышала, как под окном остановилась машина.

      Димка влетел вихрем в прихожую и стал запирать дверь на все замки и засовы.

      —  Она спит? – спросил он. Хотя в подтексте его вопроса было: «Она еще жива?»

      —  Вероятно. Давай поговорим.

      Я увела его в свою комнату.

     — Мерзавка! Какая мерзавка! – Димка сидел на ковре, упершись лбом в крепко сцепленные руки. – Эта тихоня обчистила нас с тобой до нитки.

      Обвинение прозвучало совсем не зло, а как констатация факта.

      —  Это не так. Давай вместе во всем разберемся. Ты способен мыслить трезво?

      —  Постараюсь.

      — Помнишь, в то лето, пятнадцать лет назад, Юрасик часто заезжал в ювелирные магазины.

      Димка с усердием наморщил лоб и неуверенно кивнул.

    — Да. У него были там знакомые. Дед Юрасика был известным ювелиром в нашем городе. У них дома сохранилась вывеска: «Барметов. Ювелирные работы. Похвальная грамота Ее Высочества княжны Елены».

     —  Миша Орлов отдал драгоценности Юрасику на хранение и сказал об этом бабушке. Судя по всему, дядька доверял племяннику. Больше чем кому бы то ни было, если не считать бабушку. Но когда Миша слинял за бугор, еще был жив наш дедушка, к которому, как ты знаешь, Миша ее ревновал. Не исключено, что бриллианты попались на глаза Августе Петровне и она решила ими завладеть.  Но она побаивалась гнева своего дядюшки, хоть он в ту пору уже жил за бугром.

      —  Мопс не боится ничего, кроме сплетен. Уверяю тебя.

      —  Тогда, выходит, Юрасик сделал это по собственной инициативе.

      —  Что?

      — Заменил настоящие драгоценности фальшивыми. Сам говоришь, у него было много знакомых ювелиров.

      —  Не может быть. Юрасик был человеком не от мира сего.

      — И не для мира сего тоже. – Я грустно улыбнулась. – Сделав то, что он сделал, Юрасик искренне раскаялся. Августа Петровна испугалась, что он расскажет обо всем нам, и решила нас с ним разлучить.

      — Я отвинчу ей башку! – Димка вскочил и стиснул кулаки. Он метался передо мной, как взбесившийся маятник.

     —  Я приехала к вам через пятнадцать лет. В стоячее болото снова бросили камень. Со дна поднялась муть, по воде пошли круги. Августа Петровна узнала, что ты разводишься с Иркой.  Что мы с тобой навестили Юрасика. И то, что мы много времени проводим вместе…

      —  Это она! – Димка замер посреди комнаты и хлопнул себя по лбу. – Теперь мне ясно, кто этот инкогнито, который перекупил мой бензин и бананы. Он же кинул в продажу сахар, когда я полгода назад закупил на Ставрополье большую партию. Я должен был наварить на сахаре тридцать с лишним тысяч баксов, а остался в минусе. Она подвела меня под монастырь с ценными бумагами. Какой же я осел, что не смог вычислить ее раньше!

       —  Ты рассказывал Юрасику о своих делах?

      —  Ну да. А кому еще мне рассказывать? Ирка в бизнесе полный ноль, Лидия к откровенности не располагает, а вот Юрасик умел слушать. Мне казалось, правда, ему до лампочки то, о чем я говорю, что ему просто приятно быть со мной, слышать мой голос. Эх, Юрасик, Юрасик, как же ты мог меня предать?

      Димка горестно качал головой.

     —  Августа Петровна пошла ва-банк, — продолжала я размышлять вслух. – Когда она узнала от Юрасика, что Лидия выволокла на Божий свет бриллианты и показала их нам…

      —  Я сам рассказал ему об этом, — перебил меня Димка. – Какой же я все-таки кретин!

      — …Она смекнула, что рано или поздно подделка будет обнаружена, а ниточка приведет к ней, и решила действовать. Сначала она разорила тебя. Она предвидела: чтобы расплатиться с долгами, ты запустишь руку в шкатулку, и твои кредиторы, обнаружив подделку, с тобой расправятся. – Димка смотрел на меня и бессмысленно кивал головой. – Она… уничтожила Юрасика как главного свидетеля.

      —  Но он же ее родной сын. Неужели из-за каких-то побрякушек она могла убить собственного сына?

     — Вспомни: из-за этих самых побрякушек мы с тобой чуть было не заключили фиктивный брак, решили за Юрасика, что он откажется от своей доли наследства. Мы бы и не такого натворили, окажись эти стекляшки настоящими бриллиантами. – Я вспомнила про колечко и цепочку, которые подарила мне Лидия. – А вот они наверняка настоящие, — размышляла вслух я, вертя на безымянном пальце колечко. – Это подарок моего дедушки. Лидия держала все в одной шкатулке. Она не подозревала, что остальные побрякушки фальшивые. – Я улыбнулась. – Представляешь, в этой куче стекляшек были всего две настоящие вещицы – и обе достались мне!

      Всю ночь мы думали над тем, как вывести на чистую воду Августу Петровну. В конце концов, пришли к выводу, что ее следует припугнуть.

      —  Эта сучка давно прокручивает наши деньги, — выступал Димка. – Если бы они с самого начала попали ко мне, моя фирма стала бы самой крутой на юге. Все родственнички были в сговоре против меня. Представляешь, прожить всю жизнь во вражеском стане. Проклятый город! Ты уедешь в Москву, а я останусь один, как пень среди поганок.

      — Слушай, давай позвоним твоему отцу, — осенило меня. – Ведь это он заварил кашу с бриллиантами.

     Миша Орлов, казалось, сидел у телефона и ждал нашего звонка – трубку он снял почти мгновенно. Димка смешался и весь потек, услышав голос родного папани, и мне пришлось взять инициативу в свои руки.

     Я еще не завершила свой рассказ, когда услышала его смех. Я оборвала себя на полуслове и уставилась удивленно на сидевшую напротив меня Лидию.

      —  Настоящих бриллиантов никогда не существовало, —  изрек Миша, вволю нахохотавшись.

      —  То есть как?

      —  А вот так. Если бы они были, я бы сумел их вывезти. Уж я бы не  подарил их  вашему проклятому городишке.

      — Ваш сын в беде. В этом виновата ваша племянница. Ему срочно нужны деньги.

      И снова на другом конце провода раздался смех.

     —  Всем нужны деньги. За свою жизнь я истратил на Измайловых десятки тысяч. Ваш дом построен на мои деньги. Пускай Дмитрий продаст дом и расплатится с долгами.

      —  А где будет жить Лидия?

    —  Она должна приехать ко мне. Я всегда хотел, чтобы Лидия приехала ко мне. Два одиноких немолодых человека смогут понять и простить друг друга.

      В трубке пискнуло. Связь прервалась.

    —  Только не это. – Лидия встала. – Я его с детства боюсь. С тех пор, как он сажал меня к себе на колени. — Она залилась краской и спрятала лицо в ладонях. – Он такой… развратный. Не знаю, как мать могла его терпеть.

      —  В тебе говорит старая дева, — изрек Димка. – Чего думать? Езжай к нему. Там сказочная жизнь.

      —  Но я боюсь. Он пишет мне в письмах такие сальности.

      —  И правильно делает. Значит, он настоящий мужчина. Я сам люблю, когда говорят сальности. Это возбуждает.

    Я задремала под их негромкую грызню. Я проснулась на диване, заботливо укутанная пледом. В столовой никого не было.

​

​

 

 

      Через два месяца мы с Димкой провожали Лидию во Франкфурт. Вылет задерживался, и мы коротали время в кафе на верхнем этаже за пивом и солеными орешками.

      Лидию было не узнать: похудела, стала краситься, оделась с ног до головы в заграничные тряпки, а главное – начала курить.

     —  Все будет о`кей, старушенция. – Димка хлопнул Лидию по плечу, и она вздрогнула от неожиданности. – Встретимся где-нибудь на Канарах или в Италии. Правда, Лорка? – Он  мне весело подмигнул.

      —  В палисаднике растут желтые хризантемы. Их еще мать посадила. Скажи Августе, чтобы она их не трогала.

      —  Сколько раз тебе говорить: Августа не собирается жить в твоей хибаре. Она сделает там евроремонт и продаст кому-нибудь из наших.

    — Может, ты купишь, Димочка? – Лидия смотрела на него умоляющим взглядом. – Когда поправишь свои дела. Как-никак ты там вырос.

    — Я не занимаюсь спекуляциями недвижимостью. Это специализация Августы. Она говорит, по нашей улице скоро будут вести трассу на Воронеж. Ей мэр об этом шепнул. Но она надеется продать дом до того, как пойдут слухи. Кому-нибудь из кавказцев. У них бешеные деньги.

      —  Под какой процент она дала тебе кредит? – поинтересовалась я.

    —  Пять с половиной в месяц. Очень даже по божески в сравнении с тем, как дерут другие. И еще уступила одну выгодную аферу. Конечно, у этой бабы большие претензии, но ладить с ней можно. Как-никак она мне двоюродная сестра.

     Объявили регистрацию на рейс во Франкфурт, и Лидия вскочила. Порывисто обняв меня возле таможенной стойки, шепнула в самое ухо:

      —  Обязательно позвоню тебе. Жди.

    Димка молчал всю дорогу из Шереметьево. В Москве было вьюжно и ветрено. Я с удовольствием думала о горячей ванне с ароматической солью и чае с малиновой наливкой. Сегодняшний вечер еще мой, а завтра… Увы, на столе ждет графоманская рукопись, из которой я просто обязана сделать бестселлер.

      — Сейчас самое время махнуть на моря-океаны, — вывел меня из задумчивости Димкин голос, когда мы вошли в мой подъезд. —  Эх, Юрасик, а ведь ты наверняка знал, что бриллианты фальшивые. Почему, спрашивается, ты  не предупредил нас? Я так тебе верил. – Димка обнял меня за плечи и притянул к себе. – С тобой я чувствую себя как в детстве, когда мир большой до необъятности, таинственный, уютный и весь твой. Только все это самообман. Чужой он и злой. А ты в нем как марихуана:  сулишь то, чего не бывает на свете. — Он толкнул плечом дверь, пропустил меня в прихожую, где мы оставили  свет. — А что если мне сегодня же во Внуково податься? Последний рейс через два с половиной часа, так что спать буду в своей постельке. Под окном «Ауди», в холодильнике пиво и икорка, в шкафу итальянская дубленка, норковая шапка и так далее. Еще я люблю смотреть в постели видик:  убийства, погони, парочки трахаются в разных позах. Потягиваешь себе спокойно пивко и наблюдаешь за всей этой кутерьмой. – Димка нерешительно топтался в прихожей. – Как ты думаешь, может,  нам с Иркой еще разок попробовать? Ну, я вовсе не собираюсь запирать ее дома и надевать пояс целомудрия. Пускай себе мужика заведет, но только чтобы я не знал. И чтобы в городе не сплетничали. Не люблю, когда мое честное имя треплют на каждом углу. Пускай у нас хотя бы видимость семьи сохранится. Я поехал, ладно? – Димка смотрел на меня виновато. – Дай поцелую тебя на прощание.

      Его губы были холодными и вялыми. Но пахло от него волнующе знакомо. Я закрыла глаза и очутилась в детстве, вернее, в том лете пятнадцатилетней давности.

        Я увидела Юрасика. Он улыбался и кивал мне одобрительно головой.