​

      — А что тут рассказывать? Тоже мне событие:  щелкнул несколько раз Жанку с ее чучмеком.

      —  Первый раз слышу, что она собралась замуж.

      Я обратила внимание, что у меня дрожат руки, и сунула их в карманы.

      Славка присвистнул.

      — Она-то, может, и собралась, да он ее раскусил и сделал ноги. Слушай, давай сменим пластинку, а? Тем более что я эту Жанку видел в гробу в белых тапочках. Что, слетаем в степь?

      —  Не тянет что-то. А  когда ты ее в последний раз видел?

      — Вчера на Бродвее, — без запинки выпалил Славка. – Когда шел к тебе на день рождения.

      — Чего это тебя понесло на Бродвей?

    — Покупал в универмаге пленку. Немецкую, цветную. Торжественно обещаю  завтра же напечатать фотографии. Еще есть вопросы, господин Штирлиц?

      Вопросов у меня была целая куча, но я боялась засветиться.

      — Тогда пошли в сад, — предложил Славка. – Вмажем шампанского и помечтаем под пение райских птичек.

      Он улыбнулся и положил руку мне на плечо.

      —  Мы все до капли вчера выпили. И вообще…

      Я неопределенно махнула рукой, хотя мне, признаться, очень хотелось шампанского.

      — Идем скорей, пока какой-нибудь  искатель красивой жизни не набил о бутылку шишку. – Славка потащил меня к двери. –  Она нагреется на таком пекле.

      — Ты что, был в саду? Как ты туда попал?

      —  Угадай.

      Я не рассказывала Славке про мой лаз.  Зачем мне это?

      Мы шли по дорожке в сторону ореха. Когда мы проходили мимо крольчатника, Славка сказал:

      — Давно пора разобрать на дрова. Эта хибара портит весь пейзаж.

      Бутылка была привязана за горлышко к ветке на уровне моего лба. Мы влезли на наше любимое местечко в развилке трех могучих веток. Оттуда хорошо просматривались близлежащие дали.

    —  Сегодня я не поеду, — сказала я шепотом и покосилась на крольчатник.

    Воображение вдруг нарисовали мне, как в мое отсутствие Арсен проникает в дом через незапертую дверь веранды, крадется на цыпочках по коридору, заходит в бабушкину комнату… Они ведь ни о чем не подозревают, а потому спят себе безмятежно. А вдруг Арсен – настоящий убийца?

      Я простонала.

      — Что с тобой? – участливо спросил Славка.

      — Думаю, перегрелась на солнце. Весь день спину жарила. Как ты думаешь, эта Жанка в самом деле… легкомысленная девушка?

      — Черт ее знает. – Мне показалось, он смутился. – Я ее плоховато знаю. Спроси у своей рыжей сексапилки. Они, кажется, подружки.

      — Не обзывай мою родную тетку.

      — И не собираюсь. Она на самом деле ужасно аппетитная. – Славка вдруг взял мою руку, медленно поднес к своим губам и поцеловал. – Но ты в тысячу раз красивей. Слушай, давай поедем сегодня в степь, а?

      — Нет.

      — Я загадал желание.

      — Отстань.

      — Не отстану. Я тебя люблю.

      Последнюю фразу он выпалил скороговоркой, и я не сразу среагировала на нее. К тому же мои мысли были поглощены крольчатником.

      — Что?

      — Сеньорита, очнитесь. Не провороньте свой звездный час.

      Мои ноздри уловили запах табачного дыма. Я с опаской покосилась на Славку.

      Он тоже смотрел на крольчатник. Потом вдруг в упор посмотрел на меня.

      — Голова разболелась. – Я состроила кислую гримасу. – Завалюсь-ка  спать. Спасибо за шампанское.

     

    

                                                                                              *    *    *

      Я лежала и слушала ночную тишину, окутавшую наш дом. В прошлую ночь я здорово недоспала. Слипались глаза, я все время куда-то проваливалась, откуда с каждым разом все трудней было возвращаться. Наконец, я сделала над собой усилие, спустила с кровати ноги и прошлепала босиком в столовую.

      Ветерок шевелил марлевую занавеску в проеме настежь распахнутой двери. Я скосила глаза в сторону дивана, освещенного полной луной. Подушка оказалась пуста, на полу валялась скомканная простыня. Дедушки Егора опять не было. Может, он вышел в сад?

      Луна гипнотизировала меня. Я смотрела на ее грустный, словно заплаканный, лик и шла ей навстречу. Даже, кажется, протянула к ней руки. Я плохо соображала, что делаю. Пришла в себя возле крольчатника, очутившись в густой черной тени от старой груши.

      Меня подняли в воздух чьи-то сильные руки.

      Вокруг был кромешный мрак, пахнущий прелой соломой.

      —  Не надо, вяло сказала я. – Прошу тебя, не надо.

      —  Тебе будет хорошо, — донесся до меня тихий шепот. – Я сделаю тебе очень хорошо.

      —  Я боюсь. Я еще никогда не пробовала.

      —  Никто не узнает. Я сделаю так, что никто не узнает.

      —  Мне будет больно.

      —  Нет. Тебе будет очень приятно.

      Это на самом деле оказалось сказочно хорошо. Я кусала губы, чтобы не закричать от восторга. В ту пору я была неопытная в смысле секса, но даже у меня хватило ума понять, что от удовольствий подобного рода роковых последствий вроде нежелательной беременности быть не может. Эти ласки можно было назвать невинными. Другое дело, что они вызывали во мне отнюдь не невинную реакцию.

      —  Я, кажется, до крови искусал тебе губы. Прости.

      —  Ничего.

      —  Понравилось?

      —  Да. Но…

      —  Мы не сделали ничего дурного.

      —  Я тебя совсем не знаю.

      Он хмыкнул.

      —  Какая разница? Тебе хорошо, а остальное не имеет значения.

      — Я… Понимаешь, мне всегда казалось, что… до этого нужно очень сильно полюбить.

      Его смех показался мне ненатуральным.

      — Неужели ты не понимаешь, что это и есть любовь? А теперь уходи. Тебя хватятся.

      Я послушно поднялась с соломы, поправила волосы, рубашку. Он отошел в дальний угол и повернулся ко мне спиной. Впрочем, это мне могло показаться – там было темно.

      Луна заметно переместилась вправо. До меня дошло, что я провела в крольчатнике часа два, если не больше. Они пронеслись как один миг.

      Дедушки Егора все еще не было – я отметила это машинально. Благополучно добравшись до своей комнаты, я в изнеможении рухнула на кровать.

 

 

                                                                                              *    *    *

      —  Мой Пупсик не опух от сна? Проснись! Уже второй час. Давай же, пока мамочка не пришла!

      Я с трудом подняла тяжелые веки. Накрашенная, благоухающая духами Марго сидела у меня в ногах.

      —  Еще пять минут. Отстань, Марго!

      —  Не отстану. – Марго громко чмокнула меня в лоб. – Фу, от тебя за версту гнилью несет и в волосах полно сора. – Она рассматривала соломинку, которую извлекла из моих волос. – Где тебя носило?

      —  Как всегда, — буркнула я и опустила глаза. – Совсем не выспалась.

      — Я пришла в четверть второго. Тебя еще и в помине не было. Между прочим, погреб был на засове.

      —  Сегодня я вышла через веранду. А ты знаешь, дедушка Егор…

      Я прикусила язык. В конце концов, это была чужая тайна.

      — Шутишь, подруга.

      У Марго возбужденно блеснули глаза.

      — Я хотела сказать, дедушка  Егор так храпит.

      — Я тебя поняла. —  Марго смотрела на меня насмешливо. – Я знала всегда, что любви все возрасты покорны.

      — При чем здесь любовь?

      — Поговорим об этом в другой раз. Немедленно вставай, слышишь? – Марго принялась меня щекотать. – Мамочка не имеет никакого права застать свое единственное чадо в таком виде.

      — А какой у меня вид?

      Я спустила на пол ноги. Марго отошла к окну и, отогнув краешек шторы, выглянула на улицу.

      — Из-за этой Жанки мне придется тащиться в типографию. Хоть бы заранее предупредила, что не выйдет на работу – я бы Витьку не отпустила.

      Я зажмурила глаза и стиснула зубы, чтобы не выдать себя.

      — Марго, а ты хорошо… знаешь Жанку? – незнакомым хриплым голосом спросила я.

      — Не заговаривай мне зубы. – Марго направилась к двери, вихляя своим обтянутым французским поплином задом. – Как следует, умойся и расчеши волосы. Жду тебя на кухне.

      Я встала, потянулась и чуть не рухнула на пол. Когда мрак перед глазами рассеялся, увидела в зеркале напротив бледное лицо с распухшими цвета перезрелой сливы губами. В ужасе я закрыла рот обеими ладонями. Поздно. Марго наверняка успела сделать соответствующие выводы. К счастью, мама не такая наблюдательная, как Марго. К тому же она уверена, что я перегрелась на солнце.

      Едва я появилась на пороге, как Марго налила мне в чашку кофе и поставила на стол тарелку с марципанами – она обычно приносила в перерыв свежие булочки с марципаном, которые я обожала. Но сейчас мне не хотелось есть. Меня  поташнивало, и это было очень неприятное ощущение. Очевидно, я на самом деле перегрелась на солнце.

      — Выглядишь вполне пристойно, — прокомментировала Марго. – Как видишь, старина Зигмунд отвечает за каждое свое слово.     

      — Как ты мне надоела со своим Фрейдом!

      Я со злостью разломила булку.

      — Не сердись. – У Марго был примирительный тон. – Пупсик, я очень рада за тебя. – Она сделала шумный глоток и подняла на меня глаза. Эта Жанка когда-нибудь допрыгается.

      Я поперхнулась и под этим предлогом убежала в ванную. Меня чуть не вывернуло наизнанку.

      Я слышала, как пришла мама, как они с Марго о чем-то говорили в прихожей. Я заплела волосы в две косички, припудрила щеки и даже губы, побрызгала под мышками и шею дезодорантом и вернулась в кухню. Теперь мне было слышно каждое слово.

      —  Слаба Богу, обошлось, — сказала мама. – Только прошу тебя, Рита, никому ни слова. Мало ли что может присниться полоумной бабке. Потом стыда не оберешься.

      Они появились на пороге кухни. У Марго было испуганное лицо.

      —  Что случилось? – вырвалось у меня.

      — К тебе это не имеет никакого отношения, — сказала мама не требующим возражений тоном. – Может, скушаешь два яйца всмятку?

      — Поняла. – Марго подошла и остановилась  у меня за спиной. – Ты не знаешь, где Варечка? – спросила она у мамы.

      — У Ставицких. Славу забрали ночью в больницу с несколькими переломами.

      Марго присвистнула и выругалась. С ней это случается в минуты особого душевного волнения.

      —  Как это случилось?

      Мне показалось, это спросила не я, а кто-то чужой.

      — Не справился с мотоциклом и врезался на полном ходу в кирпичную ограду возле ликеро-водочного. Говорят, еще легко отделался.

      — В котором часу это произошло? – спросила Марго и поцеловала меня в макушку.

      — Около трех часов ночи. Понятия не имею, зачем его понесло на Маяковскую, — рассуждала вслух мама. – Вот уж кто точно без царя в голове.

      — Все ясно, — пропела Марго. – Не расстраивайся, Пупсик. – И удалилась, звонко стуча каблуками.

      Мы с мамой остались в кухне вдвоем.

      — Понимаю, ты расстроилась из-за Славы, но, поверь мне, все обойдется. Бедная Эмма Вячеславовна – она ведь в нем души не чает. Слава Богу, ты у меня девочка. Хотя если бы у меня был сын, я бы ему  не позволила  даже подойти к мотоциклу. Эмма с матерью совсем избаловали Славку.

      По моим щекам текли слезы. Известие о несчастном случае со Славкой оказалось последней каплей, и мои нервы сдали окончательно.

      Я рыдала, уткнувшись в мамино плечо, а она гладила меня по спине и называла ласковыми именами. Потом мама повела меня к себе в комнату, усадила в кресло. Я сидела и смотрела, как она укладывает в затейливую прическу свои завитые волосы, красит ресницы. Это было непривычное зрелище – в отличие от Марго, мама, сколько помню, никогда не следила за своей внешностью. Еще я заметила, что у мамы виноватое и растерянное выражение лица. Впрочем, все происходящее вокруг в тот отрезок времени казалось мне нереальным, а потому я не утруждала свои мозги размышлениями. Наконец, мама нарядилась в  костюм из лилового с разводами немецкого шелка с белым  отложным воротником, в котором обычно играла на утренниках и выпускных вечерах в своей музыкальной школе, и озабоченно посмотрела на часы.

      —  Мне пора, Асенька. Будь умницей. Я скоро вернусь.

      —  Ты куда? У тебя же каникулы?

      Не знаю, почему я вдруг это спросила, — мне было совсем неинтересно, куда идет моя мать. Хотя она была такой правильной, и после работы обычно сидела дома с книгой или вязанием в руках.

      — Мне нужно поговорить серьезно с одним человеком. Это очень важно. – Она улыбнулась, глядя куда-то мимо меня. – Я ему обещала, понимаешь?

      Она вышла, оставив в комнате слабый аромат «Лесного ландыша». Эти духи очень подходили той маме, которую я до сих пор знала, — нежный, слегка старомодный запах. Так и должно пахнуть от женщины, ведущей безгрешный образ жизни.

      Когда ее шаги стихли, я подумала, что пора заглянуть в крольчатник. После случившегося ночью я боялась встречи с Арсеном, хотя мне очень хотелось его увидеть. Но мне было стыдно. В то время я еще была во власти дремучей девчоночьей наивности.

      В доме не было ни души, и я спокойно собрала в сумку все, что посчитала нужным: два помидора, несколько бутербродов с толстыми кружочками полтавской колбасы, марципан. Потом еще насыпала в пол литровую кружку три полные ложки растворимого кофе, налила кипятку. Уже на подступах к крольчатнику вспомнила, что забыла положить в кофе сахар. Я решила сбегать за ним потом.

      —  Ау, — тихо окликнула я, шагнув в полумрак крольчатника.

      Мне никто не ответил.

      Я поставила сумку и кружку с кофе на крышу полуразвалившейся клетки и огляделась по сторонам. Никого. Тогда я вышла наружу, придвинула козлы, на которых когда-то пилили дрова, и вскарабкалась на них. На крыше тоже никого. От нагревшегося рубероида воняло смолой и какой-то химией.

      Я спрыгнула на землю и села прямо в лебеду. Во мне боролись самые противоречивые чувства, но сильней всех оказалось разочарование. Только я не хотела себе в этом признаваться.

      «Он убийца, — думала я. – Потому и слинял. Вполне может вернуться и убить меня. Как убил Жанку. Испугался, наверное, что я могу проболтаться. Но, с другой стороны, если Арсен хотел меня убить, он мог спокойно сделать это ночью. Нет, он куда-то пошел. Он ко мне вернется. Господи, хоть бы его не поймали…»

      — И что, интересно, делает здесь эта прелестная нимфетка? – услышала я шаловливый голос дедушки Егора. Он стоял в двух шагах от меня. Я обратила внимание, что на нем были брюки и белая рубашка. Дома он обычно ходил в штанах на резинке и пестрой рубашке навыпуск.

      —  Греюсь. Сегодня прохладно.

      —  Дома кто-нибудь есть?

      —  Никого, если не считать меня. Но меня можешь не считать.

      Дедушка улыбнулся.

      —  Тебе известно, что я не ночевал дома?

      — Откуда?

      — Ты же у нас всезнайка. – Он сделал шаг в мою сторону и протянул мне руку, помогая встать. – Ладно, пошли  в дом. Напоишь меня кофейком. – Он посмотрел на меня внимательно и загадочно улыбнулся. – Из тебя вырастет настоящая сердцеедка. Это в тебе по нашей, Захаровской, линии. Твой покойный дедушка, Петр Михалыч, был замечательным человеком и заядлым преферансистом, а вот огонька в нем не было. Я бы даже сказал – ни единой искорки. Правда, мне неизвестно, что из себя представлял твой отец, но, судя по его потомству, он был отличным экземпляром хомо сапиенс.

      Я налила кофе себе тоже. Стало чуть легче. Даже мелькнула мысль,  что если Арсен исчез, это к лучшему. В такую историю можно вляпаться…

      Я вздохнула, вспомнив минувшую ночь. К щекам прихлынула кровь. Внизу живота что-то вздрогнуло и заныло.

      — Варечка меня осуждает за то, что я ушел от семьи, — слышала я словно издалека голос дедушки. – Женя, твоя мать, тоже. Понимаю, на семейных устоях, как ни верти, держится все наше общество. Но с какой стати, позвольте, именно я должен его держать? Я что, атлант? – Он задумчиво размешивал в чашке кофе. – Никакой я не атлант – я дедушка Егор. «Из-за лесу, из-за гор ехал дедушка Егор», — пропел он неожиданно высоким тенором, наклонился над столом и сказал, глядя на меня в упор: — А лучше всего, когда окружающие не видят ни лица твоей жизни, ни ее изнанки. Для этого всего-навсего нужно быть великим актером. Да ведь жизнь и есть ни на минуту не прекращающийся спектакль. Сегодня играем греческую трагедию, завтра — русский водевиль. Играем одинаково увлеченно и профессионально. Я прав, как ты считаешь?

      Он протянул через стол руку и погладил меня по голому плечу. Я вздрогнула.

      — Да. Если принимать все всерьез, можно сыграть в ящик. Либо кого-то убить, — изрекла я. – Как ты думаешь, почему люди любят друг друга обманывать?

      —  Потому что они слишком серьезно относятся к жизни. Знаешь, кто самый умный человек на земле? Цирковой клоун, с лицом, размалеванным красно белой краской, и в больших неуклюжих башмаках. Он говорит людям: смейтесь над собой, облегчайте душу. Только не стройте постных рож. Тот, кто часто смеется, ни за что не возьмет в руки топор или нож и не поднимет его на ближнего. Мошенниками и убийцами бывают люди со скучными постными физиономиями.

      Он говорил что-то еще, время от времени касаясь рукой моего голого плеча, и я каждый раз вздрагивала от его прикосновения. Я погрузилась в свои безрадостные думы. Мне вдруг пришло в голову, что я должна увидеться с Арсеном и сказать ему, что люблю его. Иначе то, что произошло между нами ночью, можно назвать одним отвратительным словом – разврат.

      —  Ты пользовался моей лазейкой? – спросила я у дедушки.

      — Я через нее вышел и вошел. Потом еще раз вышел и еще раз вошел. Немного узковато, но если вобрать живот и…

      —  В саду никого не видел?

      —  Не обратил внимания. Был погружен в собственные переживания.

      Дедушка громко отодвинул стул и встал.

      — А вот и Варечка. – Я тоже услышала, как хлопнула входная дверь. – Внимание, занавес. Попрошу всех актеров, занятых в мизансцене, занять свои места. – Дедушка Егор застегнул воротничок своей рубашки, пригладил рукой волосы. — Ну, я пошел, — заявил он громко и бодро. – Спасибо, Сашенька, за компанию.

      —  И куда ты, интересно, собрался? – спросила из коридора бабушка.

      — Купить «Мурзилку». Варечка, ты не знаешь, в киоске на Маяковской продают «Мурзилку»?

      Бабушка буркнула что-то непонятное. Похоже, она была не в настроении.

 

 

                                                                                              *    *    *

      Марго нашла меня в саду. Я взобралась на теплый бетон фонтанчика и бессмысленно пялилась на крольчатник.

      — Жанку зарезали, — сообщила она, присаживаясь рядом и обдав меня запахом духов и свежего пота. – А ты не знаешь, где Женька?

      —  Понятия не имею.

      —  Ты слышала, что я сказала?

      —  Зарезали Жанку.

      —  Похоже, для тебя это не новость.

      Марго наклонила голову и попыталась заглянуть  мне в глаза, но я опустила веки.

      —  Я ее почти не знала.

      —  Ты про нее спрашивала. Вчера. С чего это вдруг?

      —  Да так. Видела недавно на Бродвее.

      — Говорят, она вся плавала в крови. Ей перерезали горло кухонным ножом, а потом выпотрошили живот. Представляешь? Да проснись же, наконец.

      Марго принялась меня тормошить, и я от неожиданности до крови прикусила язык.

      — Отстань. – Я чувствовала, как по подбородку сбегает струйка слюны. – Мне больно.

      Марго достала из сумки платочек и вытерла мой подбородок.

      — Не хочешь проведать своего дружка? К нему уже пускают. Первым, как положено, визит нанес следователь.

      —  Следователь? Но почему?

      —  Пока не знаю. У тебя есть возможность расспросить Славку лично.

      —  Сегодня я не смогу к нему пойти.

      — Как знаешь. Интересно, а где все-таки может быть Женька? – Марго встала, уперлась руками в бедра и выгнула спину. – Не нравится мне эта история с Жанкой. Ты когда сегодня вернулась?

      —  Я не посмотрела на часы.

      —  Жаль. Он довез тебя до пустыря?

      —  Послушай, Марго, какое это имеет отношение…

      — Имеет, Пупсик. Еще как имеет. Следователь наверняка выспрашивал у Славки, где он был в ту ночь и с кем.

      —  Славка не проболтается.

      — Как знать. – Марго задумчиво поковыряла кончиком своего длинного малинового ногтя между передними зубами. – Интересно, что он все-таки делал в три часа ночи на Маяковской?

      —  Может, он поехал домой по…

      — Скажи это кому—то другому, но не нам со следователем. Из Парижа в Мадрид не летают через Северный полюс.

      —  Убийцу нашли? – тихо спросила я.

      —  Шутишь, подруга? Шефу сказали в милиции, что под подозрением сразу несколько человек. Слышала собственными ушами. Жанка была общительной чувихой. А ты, я вижу, не умираешь от жалости к Славке. – Марго взяла меня за подбородок и заставила посмотреть ей в глаза. – И правильно делаешь. Но проведать все-таки советую.

      —  Завтра, — буркнула я и отпихнула Марго.

      —  Сегодня, Пупсик.

      —  Нет. — Я встала и посмотрела на нее в упор. Она выдержала мой взгляд. – Не суй свой нос в чужие дела.

      — Зря ты хорохоришься. – Марго обняла меня за плечи и попыталась прижать к себе. – Я не думаю, чтобы у Славки были шашни с этой Жанкой. Уж слишком явно он в тебя влюблен. Правда, нынешняя молодежь подчас ведет себя весьма неадекватно. Короче, это кроссворд, в котором мне пока не удалось отгадать ни слова.. Ладно, пойду переоденусь и – вперед. Надеюсь, сегодня у тебя будет ночь поспокойней.

      С вечера на улице разыгралась буря с ураганным ветром, молнией и прочими спецэффектами. Но я все равно семь раз побывала в крольчатнике. В ту ночь мне было наплевать на то, что я могла засветиться. Мне вообще на все было наплевать в ту ночь.

      Обошлось, однако. Я не слышала, когда вернулись Марго и мама, — скорее всего, это произошло во время моего отсутствия.

      Я заснула на рассвете. Мне снились высокие заборы, которые я одолевала на ходу, потому что за мной гнался кто-то опасный и страшный. Потом я заблудилась в лабиринте из серого камня и стала звать маму. Мама не пришла. Она была  рядом, но я так и не смогла докричаться до нее.

      Наконец, я открыла глаза и уже в следующее мгновение с облегчением осознала, что лежу в своей кровати под знакомым потолком с трещиной, похожей на реку Амазонку с притоками. Дверь открылась, на пороге показалась мама. Она, как говорится, вся цвела и пахла. И вообще у нее был загадочный вид.

      Она придвинула к моей кровати стул и села на него. В отличие от Марго, мама никогда не садилась на мою кровать, так как считала это в высшей степени негигиеничным. Она улыбнулась и погладила меня по руке.

      —  Сашуля, я пришла к тебе с весьма заманчивым предложением. Готова выслушать?

      —  Да.

      Я поспешила спрятать под одеяло ноги. Я только сейчас заметила, что они в засохшей глине.

      — Мы тут держали семейный совет и пришли к единогласному решению, что две солнечные недельки на пляже в Гагре обеспечат нас здоровьем и силой на целый год. Рита пообещала заняться билетами. Надеюсь, дядя Егор  поживет у нас еще какое-то время, и бабушке не будет одиноко.

      —  Не хочу на море. Мне и здесь хорошо.

      —  Ты из-за Славы, да? Тебе кажется, что ты должна быть с ним рядом в эту нелегкую минуту?

—  Да.

      Я облегченно вздохнула. Даже не пришлось ничего придумывать.

      —  Но Славе какое-то время будет не до тебя. Я думаю, ему не захочется, чтобы ты видела его в бинтах и в гипсе. Поверь мне, в подобной ситуации любой нормальный человек предпочитает, чтобы его оставили в покое.

      —  Я никуда не поеду, — заявила я и отвернулась к стенке.

      — Доченька, мы вернемся к этому разговору позже. Ты все как следует  обдумаешь и поймешь, что тебе будет лучше на какое-то время уехать. Да, забыла совсем: Слава передал тебе привет через Эмму Вячеславовну и попросил, чтобы ты к нему сегодня не приходила. У него все будет в порядке, поверь мне. Врач говорит, Слава родился в рубашке.

      Мама встала. Я чувствовала, она хочет сказать мне что-то еще. В другое время я бы непременно вызвала ее на откровенность, но сейчас мне было не до того. Наконец за мамой закрылась дверь. Я натянула на голову одеяло, поджала к подбородку колени, закрыла глаза.

      Мое тело больше мне не принадлежало. Оно жило отдельной от меня жизнью. Помимо моей воли меня бросало то в жар, то в холод, странно ныло внизу живота, пощипывали соски. Возврата в прошлое не было, я поняла это отчетливо. Я страшилась этого неотвратимого  будущего. Мне хотелось верить в то, что Арсена забрали  в милицию, когда он вышел утром из крольчатника, или же он сдался туда сам. Иначе чем объяснить его отсутствие всю минувшую ночь? Ведь после того, что случилось между нами, он должен думать лишь об одном — о следующем свидании. Мой рассудок пытался мне доказать, что Арсен на свободе, что он сменил убежище из соображений безопасности, что в самое ближайшее время он найдет способ со мной связаться. Ну, и так далее.

      В противном случае моя жизнь потеряет всякий смысл.

      Я стиснула зубы, чтобы не разреветься. И вдруг почувствовала себя взрослой. А взрослым ведь негоже распускать нюни, правда?

      —  Куда ты? – осведомилась бабушка, когда я направилась к выходу. – Может, поможешь  мне вынуть косточки из вишен? Дедушка набрал утром целое ведро вишен.

      — Я скоро.  Через час, даже через полчаса. – Я уже засунула ноги в новые материны босоножки без пяток. – Мне нужно купить… «Советский экран».

     —  Не дом, а публичная библиотека. А вырядилась-то как на свидание. Если, не приведи Господи, порвешь юбку, Евгения устроит мне такой…     

      Я уже была за дверью. Я догадывалась, что может устроить бабушке мама, если я, чего доброго, порву либо испачкаю ее роскошную совсем новую гофрированную юбку. Она была на широкой тугой резинке и потому годилась чуть ли не на все размеры. Сегодня мне хотелось быть красивой. Вдруг меня увидит Арсен?!

      Ресницы и губы я покрасила на скамейке  в скверике, пользуясь неудобным маленьким зеркальцем. Я делала это машинально – уже три с лишним года занимаюсь этим постыдным для советской школьницы занятием. Собрала в пучок волосы, надвинула на лоб соломенную шляпу с широкими полями и направилась в сторону собора.

      Служба была в разгаре. Народу  оказалось не так уж и много, и я узнала кое-кого из своих знакомых. Слева от меня стояла Эмма Вячеславовна, Славкина бабушка, и истово крестилась. Она заметила меня прежде, чем я успела улизнуть.

      Вокруг зашикали. Какая-то старушка сказала:

      —  Сними шляпу. Это тебе не пляж.

      Я направилась к выходу. Эмма Вячеславовна резво семенила за мной. У меня не было никакой возможности скрыться, а потому пришлось сделать вид, будто я рада ее видеть.

      — Славик спрашивал о тебе. Можешь его проведать. Он будет очень рад. – Она вздохнула. – Надо же, как не повезло бедному ребенку. Я всегда была против мотоцикла, но Света его ужасно балует. Ясное дело, виноватой себя чувствует перед ним. Раньше надо было соображать. Славик гордый и независимый мальчик и даже с самым золотым отчимом не поладит, уж не говоря об этом Мишке, холера его забери. Давай прямо сейчас пойдем в больницу, а?

      От Эммы Вячеславовны, мне показалось, пахло вином.

      — Я потом зайду. У меня… дела.

      — Жанночку убили, слыхала? –  Глаза Эммы Вячеславовны подернулись влагой. – А я ведь ее знала еще совсем крохотулькой. Это тот нацмен ее убил. Я как-то встретила их на Революции. В обнимочку шли. У него рожа бандитская. И что Жанночка в нем нашла? А Лидка Куркина видела, как он Жанночку по щекам хлестал. Ревнивый ужасно. Нацмены все такие.

      У меня противно заныло внутри. Я попыталась убедить себя в том, что нельзя верить всем бабкиным сплетням. Тем более, что Эмма Вячеславовна, как я теперь догадалась, была здорово в подпитии.

      —  Мне пора. Меня ждет подружка.

      —  Погоди. Зачем ты в церковь заходила? За Славика попросить Господа?

      —  Да.

      Я быстро отвела в сторону глаза. В ту пору ложь давалась мне совсем не просто.

      — Золотце мое ненаглядное. – Она громко чмокнула меня в щеку. —  Повезло моему Славику. Я вам и дом отпишу, и все сбережения. Только бы Славик скорей на ноги встал.

      Вдруг Эмма Вячеславовна отпустила меня, и я увидела, как у нее в буквальном смысле слова отвисла челюсть.

      Я повернула голову в направлении ее взгляда и увидела на бульваре маму. Она шла под руку с мужчиной. Они о чем-то оживленно беседовали.

      — С кем это Евгения? Батюшки-светы, а я и не знала, что у нее кавалер появился. Варя мне ничего не сказала. Постой, постой, кто же это такой?..

      Меня это событие тоже слегка заинтриговало: дело в том, что я никогда в жизни не видела маму под руку с мужчиной. В музыкальной школе, где она преподавала сольфеджио, ее дразнили старой девой, хотя, разумеется, все знали, что она была замужем и растит дочь. Просто дети очень наблюдательный народ.

      Вдруг у меня закружилась голова, и опять заныло внизу живота.  Я поняла, что попала в капкан  к собственной плоти. А ведь каких-то два дня тому назад я была свободна и счастлива. Увы, я не умела это ценить.

      Я поплелась вдоль унылого серого забора, за которым находилась моя родная школа.  Я вспомнила, как весной подвернула ногу на уроке физкультуры, и Славка приехал за мной на своем Росинанте. Он подхватил меня на руки и снес по ступенькам. На нас с завистью смотрели все, даже учителя. В тот день Славка ехал очень медленно, осторожно вписываясь в повороты. Прохожие, мне казалось, тоже смотрят на нас с завистью. Я чувствовала себя такой гордой и счастливой. Теперь же я испытывала к Славке что-то, похожее на отчуждение. Я жалела его, но только разумом. Вероятно, все мои чувства были обращены к Арсену.

      «Где мне его искать? – соображала я. – Нет, только не на Бродвее. Может, он спрятался в пещерах на Выселках?.. Но там его можно взять голыми руками».

      «Это тот нацмен ее убил… Рожа у него бандитская… Ревнивый ужасно…» — звучал в моих ушах голос Эммы Вячеславовны.

      Я стиснула кулаки. Я поняла, что ревную Арсена к Жанке. К тому, что было между ними.  Я испытывала облегчение оттого, что Жанку убили. Это было жестоко, но я ничего не могла с собой поделать.

      — За матерью шпионишь? – услышала я у себя под ухом голос Марго. – Считаешь, она не имеет права на личную жизнь?

      Я повернула голову. Марго была не одна. Рядом с ней стоял потный лысый толстяк. Я обратила внимание, что он едва достает моей тетке до уха.

      —  Я… просто гуляю.

      — Просто гуляешь? Нет, ты не просто гуляешь. – Марго скривила в ехидной гримасе свои малиновые губы. – Знакомьтесь, Борис Моисеевич, это моя… младшая сестренка Саша, — сказала она, обращаясь к толстяку. – Круглая отличница. А еще мечтательница и фантазерка. Но при всех вышеназванных достоинствах очень даже себе на уме. Как, между прочим, и я. – Толстяк смотрел на меня с любопытством из-под своих густых черных бровей. У него были противные маслянистые глазки. Наконец он улыбнулся, выставив на наше обозрение два ряда крупных золотых зубов. — Твоя мамочка с Камышевским любовь крутит, — пояснила Марго. — Слышала про такого?

      Еще бы я не слышала про Камышевского! Он был любимцем нашего города. Вернее, его женской половины. Актер театра драмы и комедии. Герой-любовник. Поклонницы ждали его у подъезда и засыпали цветами. Мама и Камышевский… Нет, такое даже во сне не приснится!

      — Не веришь? Вон они, на лавочке сидят. – Марго была возбуждена. — Этот пижон за Женькой целый месяц ухлестывал, а она все носом вертела. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха.

      — Ваша сестренка очаровательная девушка. —  Толстяк не спускал с меня своих противных глазок. – Девочки, я приглашаю вас в ресторан. Отметим наше знакомство черной икрой с шампанским.

      Толстяк все улыбался и улыбался мне. Его золотые зубы блестели на солнце.

      —  Нет, Борис Моисеевич, в ресторан втроем не ходят. – Марго взяла его под руку и потерлась щекой о его щеку. – Пошли скорей. А то я глупостей натворю. – Она засунула в рот два пальца и громко – по-разбойничьи – свистнула. – Эй, на бульваре, только, чур, не целоваться, слышите?

      Мне еще никогда не приходилось видеть Марго такой возбужденной. Признаться, сейчас меня это совсем не волновало. Я развернулась на сто восемьдесят градусов и направилась в сторону Маяковской. Меня потянуло взглянуть на то место, где позавчера разыгралась трагедия, столь круто изменившая мою жизнь.

      Жанка жила в угловой комнате в одноэтажном кирпичном доме на две или три семьи. У Жанки был отдельный от соседей вход, который сделал еще ее покойный отец, слывший алкоголиком и дебоширом. Соседи не раз заявляли на него в милицию, а он, в свою очередь, мстил им всеми возможными способами: клал кучи перед их дверями, мочился в окна. Дверь он тоже прорубил им в отместку. Все остальные жильцы этого дома не могли себе позволить заиметь собственный вход, потому что дом стоял на земле, принадлежавшей молзаводу. И только его торцовая часть, где находилась комната Буяновых, выходила на ничейную территорию. Соседи сполна отомстили Жанкиному отцу: они видели, как он, пьяный, спал в канаве в промозглую осеннюю ночь и даже не подумали его разбудить. Буянов умер от воспаления легких.

      Вокруг не было ни души. Я зашла со стороны единственного окна, прижалась носом к нагревшемуся на солнце стеклу.

      Там царил бардак. Постель была скомкана, матрац съехал, обнажив металлическую сетку кровати. На полу пустые коробки из-под обуви и какие-то бумажки. Возле платяного шкафа валяется кверху ножками табуретка.

      «Они спали на этой кровати, — невольно подумала я. – Он  занимался с ней тем же, чем позапрошлой ночью со мной».

      Мне в лицо ударила кровь, подогнулись колени, когда я вспомнила, что он творил со мной позапрошлой ночью. Какой стыд…

      Я уселась в пыль под окном и спрятала лицо в ладонях. Не помню, сколько времени я так просидела.

      —  Что ты здесь делаешь?

      Я подняла голову. Передо мной стоял дедушка Егор. В белой кепке, с бидоном в руке.

      — Пришла к подружке, а ее нет дома. – Я смело смотрела дедушке в глаза. – Боюсь, она не скоро придет.

      — Понятно. – Дедушка кашлянул в кулак. – А меня Варечка за квасом послала. Ваш город, наверное, пьяные мужики строили – пойдешь направо, выйдешь налево. Ну, а если прямо пойдешь, непременно упрешься в какой-нибудь забор. Ты не знаешь, как называется эта улица?

      — Маяковского.

      — Ага. – Дедушка снова кашлянул в кулак. – Пошли, пока нас дома не хватились. Что-то не нравится мне здешний пейзаж. Сам не пойму, в чем дело.

      Я  послушно поплелась за дедушкой Егором, прячась в его прохладной тени. Я думала о своем, а он шел, не оборачиваясь. Так мы и подошли к нашему забору.

      — Что, воспользуемся твоей лазейкой? – Дедушка подмигнул мне, наклонился, отодвинул доску и в мгновение ока оказался в нашем саду. Я последовала его примеру. Когда я поняла, что моя юбка зацепилась за гвоздь, сокрушаться уже было поздно. Дедушка тут же меня успокоил: — Заклею нитроклеем. Никто ничего не заметит, а мы им не скажем, верно?

      Он снова мне подмигнул и бодро взбежал по ступенькам веранды.

 

 

                                                                                            *     *     *

       —…Она все поймет. К чему тебе разыгрывать эту дешевую оперетту?

      Это был голос Марго.

      — Но как мне быть? – Я узнала мамин голос, хоть он и показался мне совсем чужим. — Я не могу сказать ей об этом напрямую.

      Я затаилась, слившись со стволом ореха. Мама с Марго сидели на веранде. Вероятно, они вышли из дома, пока я ходила в крольчатник. Так или иначе, путь в дом был отрезан.

      — Любишь кататься – люби и саночки возить. – Марго ненатурально рассмеялась. – Ну, и как этот Эдвин тебя прокатил? С бубенцами?

       —  Его зовут Эдуард. И ты это прекрасно знаешь.

      — Да, моя дорогая сестричка. «За счастьем не гонись дорогою окольной…» — фальшиво пропела Марго начало выходной арии Сильвы.

      —  Я тебя не понимаю. С какими бубенцами?

      — Не прикидывайся убогой. Секс – это звучит гордо. Нужно уметь читать классиков между строк.

      —  Какие глупости! – Мама явно смутилась. – Я хочу сказать, это не самое важное в любви.

    — В любви? А кто говорит о любви? Неужели этот самозванец осмелился признаться в любви вдове румынского…

       —  В тебе говорит ревность. Он ведь тебя отверг.

      — Меня нельзя отвергнуть, повергнуть и так далее. Потому что я – Манька-встанька. Ясно тебе? К тому же отверженная от рождения.  Это ты у нас законнорожденная Ветлугина, владетельная особа, единственная наследница старого графа.

      — Тебе прекрасно известно, что папа завещал мне дом,  когда тебя еще на свете не было.

      Я уловила в голосе мамы виноватые нотки.

      — Я все знаю. Граф далеко не всегда был уверен в своей неотразимости, поскольку от импотенции не застрахованы даже люди голубых кровей. Но он был достаточно умен, чтобы предвидеть: рано или поздно графиня упадет в объятия простолюдина.

      — Как ты можешь говорить подобное о собственных родителях? Ты совсем распустилась в последнее время.

      — Хочешь сказать, с тех пор, как переспала с Камышевским? – Марго произнесла эту фразу визгливым – истеричным – тоном. Успокойся, у нас с ним ничего не получилось. Твой Эдвин не умеет пользоваться бубенцами, я же, как все современные женщины, признаю исключительно безопасный секс. Люблю расслабиться, ясно? Это вы, фантазеры, живете в вечном напряжении.

      —  Услышит дядя Егор и подумает о нас с тобой Бог знает что, — сказала мама шепотом и вздохнула.

      —  Пускай послушает. Меньше будет воображать. Небось думает, он один такой талантливый, а тут тебе целая труппа высокоодаренных актеров.

      —  Ритка, ты врешь, что у тебя было что-то с Камышевским. – В голосе мамы звенели слезы. —  Да, я видела, как ты вешалась ему на шею. Но он как будто сквозь тебя смотрел.

      — По-нашему это иначе называется. Знаешь как? Он раздевал ее своим взглядом.

      — Глупости. Эдуард очень чистый человек. Такие, как он, не умеют спать одновременно в двух постелях. Он показывал мне свой дневник – там на каждой странице по десять раз упоминается мое имя.

      — Умираю от зависти. Пошлой, избитой, банальной, сентиментальной зависти.

      —  Брось паясничать. Я к тебе за советом обратилась, а ты… Не с матерью же мне советоваться?

      — А почему бы и нет? Моя милая, ты малость недооцениваешь старую графиню. Ладно, слушай меня внимательно: поезжайте в свою Гагру вдвоем, а мы как-нибудь тут без вас управимся.

      —  Нет. Сашу нужно отсюда увезти. Мне очень не нравится эта история со Славой. Думаю, у него были интимные отношения с этой Жанной.

      —  Ну и что? Какое это имеет отношение к нашему Пупсику?

      Я унюхала табачный дым. Это Марго закурила сигарету. Она всегда курит, когда нервничает.

      — Неужели ты не понимаешь? Девочка в него влюблена. Я не хочу, чтобы ее первая любовь закончилась большим разочарованием. Да и он ей, честно говоря, не пара.

—  Брось. А твой Эдуард тебе пара?

      — Он из очень интеллигентной семьи. Так сказать, интеллигент в третьем поколении.

      —  Браво. Итак, прежде чем лечь в постель с предполагаемым претендентом на ее руку и родовое владение, графиня проверила даже голубиные яйца в гнезде на крыше его дома.

      —  Какая же ты, Ритка, циничная!

      — Ладно, забудем прошлое, как выразился известный баснописец. Если ты желаешь предаваться запретной любви  за ширмой семейного отдыха, мы с Сашкой можем поехать в Пицунду, а вы…

      — Ну да,  будешь шляться по ресторанам и всяким танцулькам. Хорошенький пример для ребенка, ничего не скажешь. У девочки как раз переходный возраст. Это самый важный момент в человеческой жизни.

      —  Полагаешь, твой пример больше достоин для подражания?

      У меня затекли ноги, и пришлось сменить позу. В темноте я не заметила эту проклятую сухую ветку.

      —  Там кто-то есть! – воскликнула мама и выскочила на крыльцо. У нее в руках была зажженная сигарета. Ну и новости! Я и представить себе не могла, что мама курит.

      — Кошки, — успокоила ее Марго. – У четвероногих тоже сейчас время сексуальных игр.

      —  Нет, там кто-то на двух ногах.

      У мамы было встревоженное лицо, но, как я поняла, она не собиралась идти в разведку.

      — Пожалуй, ты права: отдыхать нужно по семейному. – Это сказала Марго. У нее был глухой уставший голос. – Гагра так Гагра. Надеюсь, мы будем жить не под одной крышей?

      — Мы трое будем жить своей семьей, а Эдуард снимет где-нибудь поблизости комнату. – Мама нагнулась и загасила сигарету в горшке с пальмой. – Будем общаться на пляже и в кафе.

      —  Суровые порядки.

      —  Не осуждай меня, Рита. Знала бы ты, сколько лет я ждала этой любви.

 

 

                                                                                            *     *     *

     —  Готов на коленях вымаливать у вас прощение, прекрасная сеньорита. – Славка смотрел на меня глазами побитой собачонки. – Чувствую себя чрезвычайно виноватым перед вами.

      Я молча погладила его по руке. Я вдруг поняла, что, несмотря на все перипетии последних дней, мне  очень не хватало Славки.

      —  Меня хотят увезти в Гагру, — пожаловалась я. – Мне так не хочется уезжать отсюда.

      — Вам пойдет на пользу перемена обстановки, прекрасная сеньорита. Да и морской загар будет вам к лицу.