​

      - Я ненавижу всякие игры. Хочу нежности и ласки. Мужской нежности и мужской ласки.

      -  Правда?

      -  Обними меня покрепче и прижми к себе. Вот так. А теперь поцелуй.

      Его губы были жесткими и безжизненными. Я с трудом подавила в себе желание укусить Бруно за его жесткие безжизненные губы.

      Потом мы пили что-то в баре отеля, где жил Бруно. Помню, я ругалась по-русски и все пыталась ему растолковать, что не могу любить мужчин потому, что они считают женщину низшим существом.

      Мы продолжили пьянку в его комнате. Бруно отключился первым. Я сидела на краю кровати в одних трусиках и, дрожа от холода, с ненавистью смотрела на его задранный кверху подбородок и открытый рот, из которого разило сигарами и еще какой-то дрянью. Я думала о том, что от Лизы всегда пахнет духами, цветами и прочими  приятными запахами. Я не помню, чтобы от Лизы когда-нибудь неприятно пахло.

      Наконец я успокоилась. Свернулась калачиком на ковре возле кровати и закрыла глаза.

      Мне снилось, что меня встречает в Шереметьево Лиза.

 

                                                          *    *    *

      -  Синьора, вам несколько раз звонили из Москвы, - сообщила хозяйка отеля, едва я вошла в вестибюль. – Сказали, это очень срочно, синьора.

      -  Это ошибка.

      - Нет, синьора. У нас в отеле больше нет русских. – Она протянула мне листок бумаги. – Телефонистка продиктовала мне номер, с которого вам звонили.

      Это был телефон Эдуарда. Я смотрела на квадратик бумаги и недоумевала, каким образом Эдуарду удалось меня отыскать. Ведь я не сказала Лизе, что собираюсь уехать. Иначе, подозреваю, я бы не уехала. Я взяла материны деньги, зашла в первое попавшееся агентство и купила тур на Мальту. Я не взяла с собой ничего из вещей, а только необходимые мелочи, которые уместились в сумке, с какой я обычно выходила на улицу.

      - Вы можете позвонить из своей комнаты, синьора, - прервала мои размышления хозяйка. – Я написала сверху код.

      Я поднялась к себе, медленно разделась и встала под душ. Мне нужно было время кое-что обдумать.

      -  Как хорошо, что ты позвонила, - услыхала я в трубке расстроенный и одновременно возбужденный голос Эдуарда. – Только не говори  ей, пожалуйста, что я тебе звонил. Она не велела тебя тревожить. Пускай она думает, что ты сама позвонила, ладно?

     -  Откуда ты узнал, где я?

     -  Ты оставила в кухне на холодильнике визитную карточку тур агентства. Ее нашла Каролина. Я позвонил туда, и мне продиктовали телефон отеля, где ты остановилась.

      - Понятно. – Честно говоря, я ничего не поняла. Я была уверена, что не брала в агентстве никакой карточки. Правда, последнее время моя память давала сбои. – Что стряслось?

      -  Заболела Лиза. Не пойму, что с ней. Ничего не ест и не позволяет мне вызвать врача. Я за нее очень переживаю.

      -  Я ей позвоню.

      -  Она отключила телефон и никому не открывает дверь.  Карина, дорогая, тебе бы следовало приехать.

      -  Передай ей…  Конечно, завтра же прилечу, - приняла я неожиданное для себя решение. – Кажется, завтра есть аэрофлотовский рейс.

      -  Это было бы замечательно. – Мне показалось, Эдуард растрогался. -  Попытаюсь довести это до ее сведения. Подсуну под дверь записку, что ли.

      Я положила трубку и долго смотрела на неспокойное море. Под моим окном была настоящая поляна крупных высоких цветов всевозможных оттенков радуги. В Москве, я знала, меня ожидали преимущественно серые тона. Но, судя по всему, нашим отношениям с Лизой не суждено было закончиться с моим тайным отъездом из Москвы. Что-то еще ждало нас впереди. Я пока не очень хорошо представляла – что.

      Раздался стук в дверь. На пороге стоял улыбающийся Доменико.

      -  Ты только встала? Ай-яй-яй, какая же ты лентяйка. – Он шутливо погрозил мне пальцем. – А я уже был возле моря. Сегодня будет замечательный день. Хотя немного ветрено. Ты позавтракала?

      -  Нет.

      - Очень хорошо. Я тоже еще не завтракал. Надеюсь составить тебе компанию. Давай поедем куда-нибудь в центр? Я взял напрокат машину.

      -  Мне не хочется есть, Мимо.

      -  У тебя что-то случилось?

      -  Как тебе сказать… В принципе, в этом для меня нет ничего неожиданного. Я знала, что это случится. Словом, завтра я улетаю… домой.

      Его лицо помрачнело, но ненадолго.

      -  Значит, у нас есть повод вместе позавтракать. Я вижу, у тебя тяжело на душе. Я не хочу, чтобы у тебя было тяжело на душе, Карина.

      -  Спасибо. – Я встала и задернула тюлевую занавеску – меня начинали раздражать эти слишком сочные краски. – Скажи, Мимо, почему жизнь нам диктует свои условия, а не мы ей?

      -  Это случается тогда, когда мы начинаем думать о других и забываем о себе. Мы никогда не должны забывать о себе, понимаешь?

      -  Кажется, ты прав. – Я расправила плечи и сладко потянулась. – Спущусь через десять минут. Не умрешь от голода за десять минут, а, Мимо?

     

                                                        *    *    *

      Лиза открыла мне дверь почти мгновенно. В прихожей было темно, и я не видела ее лица.

      - Перегорела лампочка, - сказала она каким-то надтреснутым - старческим -голосом. – Я знала, что ты приедешь, Малыш.

      -  Что с тобой? – спросила я, когда мы оказались в комнате, освещенной ее ночником-лотосом. На дворе был вполне весенний, солнечный день, но шторы на окнах были не просто задернуты, а еще и сколоты по краям английскими булавками.     

      -  Сама не пойму.

      -  Ты похудела, Лиза. Заметно похудела.

      -  Кажется. Но это вышло само собой. У меня совершенно пропал аппетит и сон тоже. Я лежала ночами с открытыми глазами и все думала, думала…

      -  О чем ты думала?

      - О том, что была не права,  обращаясь с тобой слишком деспотично и требовательно. – Она тряхнула головой. – Ладно, об этом потом. Как ты отдохнула, Малыш?

      -  Неплохо. Правда, было довольно скучно. Сезон еще не начался, и там было почти пусто. Я много спала, гуляла.

      -  Ты замечательно выглядишь. Просто великолепно.

      -  Спасибо за комплимент.

      Она вздохнула, отвернулась, сказала тихо и задумчиво:

      - Ты правильно сделала, что уехала, Малыш. Здесь все как-то странно сгустилось и стало нечем дышать. Малыш, признайся: это Эдуард вызвал тебя?

      -  Какое это имеет значение? Я очень скучала по тебе, Лиза.

      Ее лицо просветлело.

      -  Правда? Скажи мне, это правда?

      - Это правда. Я бы все равно ни за что не выдержала без тебя целых две недели. Лиза, прости меня.

      -  За что, Малыш?

      -  За то, что я уехала тайком. Ненавижу себя за это.

      Она взяла мою руку в свою и приложила ладонью к своей жарко пылающей щеке. В тот момент мне на самом деле стало очень жаль Лизу.

      - Нет, нет, ты ни в чем не виновата, - заговорила она быстро. – Это я виновата перед тобой. Я все время боялась, что ты уедешь. Мне казалось, ты больше не вернешься сюда. Во мне все умирало, когда я думала об этом. Я не могу представить себе, как буду без тебя жить.

      -  Не будем об этом, ладно?

      - Почему же? Нет, я должна тебе все сказать. Помнишь тот день, когда поминали Веру, и ты ушла в спальню отдохнуть?

      -  Помню, Лиза, помню.

      - Я полезла в шкаф, сделав вид, что мне нужны кухонные полотенца. На самом деле я хотела забрать и спрятать от тебя те деньги, которая тебе оставила Вера. Я слышала, как она тебе про них говорила. Я стояла за дверью и ждала врача. – Лиза смотрела не на меня, а куда-то в сторону. – Я знала: если они окажутся у тебя, ты обязательно от меня сбежишь. Прости меня за это, Малыш.

      -  Но почему ты не забрала их раньше? – полюбопытствовала я. – У тебя была возможность взять их еще до маминых похорон.

      - Я боролась с собой, Малыш. Я несколько раз подходила к шкафу, даже один раз уже отлепила скотч и подержала конверт в руках. – Она посмотрела на меня глазами, полными слез. – Малыш, мне не хотелось удерживать тебя силой. Мне всегда казалось, нас с тобой связывают особые чувства. Насилие все убьет, потому что эти чувства, как все настоящее, очень хрупки и…

      Она замолчала и сдавленно всхлипнула.

      -  Ты права, Лиза.

      - Ты тоже так думаешь? Ну да, конечно. Это началось так давно. Ты была моей самой первой любовью. В то время я сама не могла понять, что со мной творится. Все было так необычно, так не похоже на то, что бывает у  остальных.

      -  Да, Лиза, да.

      - Малыш, я должна открыть тебе еще одну тайну. Сейчас или никогда. – Лиза вдруг опустилась на колени, взяла мои руки в свои. – Мне хочется, чтобы между нами ничего не стояло, понимаешь?

      -  Понимаю.

      -  Ты простишь меня, Малыш?

      -  Говори.

      Я освободила свои руки из ее потных, горячих ладоней, стащила с себя джинсы и свитер, плюхнулась на кровать. В комнате было очень душно.

      -  Это я убила Станислава, - услыхала я шепот Лизы. – Сама не знаю, что вдруг нашло на меня. Я случайно увидела в твоей сумочке «браунинг». Малыш, это произошло случайно – я никогда не стану лазить по твоим сумкам и карманам, поверь мне. Просто я открыла ее, чтобы положить тебе чистый носовой платок и увидела… - Лиза грузно поднялась с колен, подошла к кровати. Она оказалась в нескольких сантиметрах от меня. Я почувствовала запах пота и отодвинулась. Меня начинает тошнить от запаха пота. Я подумала о том, что раньше от Лизы никогда не пахло потом. – Понимаешь, Станислав все равно был обречен. Да, я ненавидела его. За то, что ты когда-то его любила. Ты любила его больше, чем меня, хоть он и измывался над тобой каждый день. Этот человек был настоящим садистом. Скажи, ну почему ты любила его больше, чем меня?

      -  Не знаю, Лиза. Дальше рассказывай.

      - Малыш, понимаешь, я подумала, что если я убью Станиславаиз твоего «браунинга», подозрение в первую очередь может пасть на тебя.

      -  Разумеется. Мне  могли дать большой срок. Правда, я бы сказала, что вижу это оружие впервые.

      -  Я заставила Станислава написать письмо. Под мою диктовку.

      -  Не может быть. В ту ночь он здорово напился и  вряд ли бы смог водить по бумаге ручкой.

      - Он написал это письмо за два дня до своей смерти, Малыш. В нем говорится о том, что он тебя боится. Потому что уверен, что ты вернулась в Москву с единственной целью – отомстить ему за прошлое. Он написал, что видел у тебя в сумочке «браунинг» с костяной ручкой.

      -  Покажи мне это письмо, - потребовала я.

      -  Я его сожгла, Малыш. Клянусь собственным здоровьем.

      -  Когда ты это сделала? – недоверчиво спросила я.

      -  Вчера. После того, как Эдуард мне сказал, что ты вернешься. Я достала это письмо, порвала в клочки и сожгла в той малахитовой пепельнице, которую ты подарила мне на день рождения. Малыш, это было так символично, правда? Потом я поставила «Реквием» Моцарта, и у меня на душе стало легко и даже возвышенно.

      Я поежилась, подумав о том, что последний месяц моя жизнь полностью зависела от прихоти Лизы.

      - Ты сердишься на меня? Скажи, Малыш, мне честно: ты на меня очень сердишься?

      -  Очень.

      -  Но я бы никогда не смогла отдать это письмо в чужие руки. Я бы скорее умерла, чем сделала это.  Неужели ты можешь представить себе, что я беру это письмо и иду к следователю?

      -  Ты собиралась меня шантажировать этим письмом.

      - Да. Но это ужасное слово, Малыш. Зачем ты его произнесла? Я почувствовала себя законченной мерзавкой.

      Она всхлипнула.

      -  Не надо. Пускай все остается в прошлом. В нашем с тобой прошлом, Лиза.

      -  Какая же ты добрая и великодушная, Малыш!

      Лиза,  наконец, включила большой свет, и я смогла разглядеть ее лицо. Она превратилась в настоящую старуху. А ведь ей и сорока не было.

      -  Я ужасно выгляжу, - угадала она мои мысли. – Боже мой, в последнее время мне было абсолютно наплевать на то, как я выгляжу. Но появилась ты, и все изменилось. Я сейчас приведу себя в порядок, Малыш.

      Она поспешила в ванную.

      Я лежала и ни о чем не думала. Вернее, думала обо всем сразу. Это вопиюще бесполезное занятие.

      Наконец, Лиза вышла из ванной – в халате из легкого серебристого шелка, благоухающая «пуазоном» - это был любимый аромат моей ранней юности, - с густо напудренным, похожим на театральную маску, лицом.

      - У меня есть настоящее французское шампанское, Малыш. И много вкусных вещей. Я попросила Эдуарда купить всякой вкусной еды, когда узнала, что ты возвращаешься в Москву. Мы с тобой устроим пир. Может, ты хочешь принять ванну?

      -  Наверное. - Я медленно поднялась с кровати. – Я так давно не сидела в твоей ванне.

      -  Сейчас все сделаю. У меня есть шарики с маслом жожоба. От них кожа становится как  шелк, - ворковала Лиза, роясь в деревянной шкатулке, которую извлекла из недр своего шкафа. – Я берегла их для тебя. Я думала: вот, вернется мой Малыш, и я наполню для нее ванну, брошу туда эти шарики, а потом она позволит мне погладить ее по нежной шелковистой спинке. Малыш, ты позволишь тебя погладить?

      Я промолчала.

      В ванне я расслабилась. Приказала себе ни о чем не думать. И не строить планов на будущее. Жизнь достаточно непредсказуемая штука, а потому грех убивать время на то, чтобы строить планы на будущее. Все равно получается не так, как ты думаешь.

     - Можно к тебе? – Лиза появилась на пороге с бокалом шампанского и очищенным и разобранным на дольки апельсином на блюдечке из тонкого китайского фарфора. – Знаешь, мне вдруг ужасно захотелось есть. Никогда в жизни так не хотелось. – Она широко и радостно улыбнулась мне. – И вообще я вдруг поняла, что в нашей жизни много прекрасного. Гораздо больше, чем дурного. Правда, Малыш?

      Я кивнула и взяла у нее бокал с шампанским. У меня были мокрые пальцы, и он выскользнул из них, упал на пол и разлетелся на мелкие осколки. Я знала, это был любимый бокал Лизы из синего венецианского стекла ручной работы. Я помнила его с детства.

      -  Прости меня, Лиза.

      -  Это судьба, Малыш. – Она присела на корточки и стала собирать в руку осколки. – Я усматриваю в этом хороший знак. Ты веришь в приметы, Малыш?

      Она ощупала меня своими большими от щедро наложенной косметики глазами.

      -  Верю. – Я набрала в легкие воздуха и скрылась под водой. Здесь так уютно булькало и журчало. Сейчас эти звуки показались мне слишком спокойными и домашними. Как выяснилось, мне  больше был по душе шум прибоя на Мальте. – Мы с тобой начнем новую жизнь, Лиза, - сказала я, едва высунув из-под воды голову. – В самое ближайшее время. Может, даже сегодня.

      Мы пили на кухне шампанское и строили планы на будущее. Я пила мало – в последнее время у меня болела от шампанского голова.

      - Я понимаю, Малыш: тебе здесь скучно. Да и климат в Москве отвратительный. Ты должна жить там, где не бывает зимы.

      -  Ты так считаешь?

      - Я много размышляла, когда ты отдыхала на Мальте. Только об этом, день и ночь. Сидела в темноте и казнила себя за то, что мне не пришло это в голову раньше. Ты представить себе не можешь, как я себя казнила за это.

      -  Но я бы не хотела уехать отсюда навсегда. Я буду по тебе скучать, Лиза.

      -  Ты моя прелесть.

      Лиза смотрела на меня растроганными повлажневшими глазами.

      -  Мне на самом деле без тебя плохо, Лиза.

      - Мы можем уехать вместе. Я уверена, Эдуард с удовольствием возьмет на себя заботы о Каролине. Сейчас я позвоню ему и сообщу о том, что мы с тобой уезжаем.

      Она потянулась к телефону.

      -  Погоди. Лучше давай сначала все обдумаем.

      -  Ты права, Малыш.

      -  Мне бы хотелось уехать в Испанию. Или в Италию. Я люблю эти страны. Со многими другими у меня связаны не слишком приятные воспоминания.

      -  Мы так и сделаем, Малыш. Моя подруга в Малаге с удовольствием примет нас у себя. Помнишь, я рассказывала тебе, что у нее вилла на берегу…

      -  Я не хочу, чтобы нам с тобой мешали. Чужие люди помешают нам создать нашу привычную атмосферу, - сказала я, задумчиво постукивая ногтем по ножке бокала. – Нет, Лиза, мы с тобой должны быть вдвоем. Только ты и я. Это мое условие.

      -  Ты как всегда права, Малыш. Тем более, у этой Роситы несимпатичный муж. Я чувствую себя неуютно в его обществе.

      -  Мы могли бы снять квартиру или виллу где-нибудь на берегу моря, но это будет стоить огромных денег, - сказала я и вздохнула.

      -  У нас с тобой будут деньги, Малыш. Много денег. Обещаю тебе.

      -  Я не хотела бы сидеть у тебя на шее, Лиза.

      -  Что за глупости, Малыш? Ты иногда такое сморозишь.

      - Это вовсе не глупости. Я чувствовала себя униженной, когда жила на иждивении у Станислава. Хоть он и давал мне вполне достаточно денег и никогда не спрашивал, куда я их потратила. Все равно мне было не по себе.

      -  Прекрасно понимаю тебя, Малыш. Мужчины не учитывают многих вещей. У них, как правило, отсутствует представление о деликатности. Ты у меня очень щепетильная девочка, я знаю.

      - За мной здорово ухлестывал один итальянец, - сказала я как бы между прочим. – Весьма состоятельный тип. Предлагал свое покровительство. Но я-то прекрасно знаю, что мужчины всегда держат кошелек при  себе, мотивируя это рыцарством и прочими глупостями, и щедрыми становятся только  когда ты классно ублажишь их в постели. Я устала быть зависимой от чьей бы то ни было прихоти, Лиза.

      - Малыш, ты должна чувствовать себя свободной каждую минуту своей жизни. Уж я позабочусь о том, чтобы ты чувствовала себя свободной, - торжественно заявила Лиза и полезла в холодильник за новой бутылкой шампанского. – У меня появилась одна славная идейка…

 

 

 

                                                     *    *    *

      Мы ужинали в ресторане отеля «Эксельсиор», что находится в одном из самых богатых районов Неаполя. Воистину это было заведение для очень состоятельных людей, и цены здесь кусались. На мне было вечернее платье, которое стоило не одну тысячу евро, уж поверьте. Это был подарок Лизы к моему дню рождения.

      - Ты за что-то на меня дуешься, Малыш, - сказала она и осторожно погладила мою красиво лежавшую на скатерти руку, над которой часа два трудилась вызванная в наши апартаменты маникюрша.

      Я безучастно пожала плечами.

      -  Нет, я так не могу. Ты должна сказать мне откровенно: в чем я перед тобой провинилась?

      - Мелочи жизни, - пробормотала я и отвернулась к окну, из которого открывался прелестный вид на  ночной город.

      - И все равно я должна знать. Малыш, я должна знать о тебе все, понимаешь?

      -  Ладно. Тогда объясни: почему ты ушла с пляжа? – спросила я, вызывающе дерзко  глядя Лизе в глаза. – Бросила меня одну с этим ужасным типом.

      -  Я была уверена, что тебе с ним весело. Вы так заразительно смеялись.

      - Он рассказывал всякие глупости. Просто ты была рядом, и потому мне было весело. Когда ты ушла, мне стало ужасно скучно.

      - Прости, Малыш. Мне показалось,  я стала тебе последнее время в тягость.

      -  Мало ли что тебе показалось?

      -  Но вчера ты не разговаривала со мной почти целый день, - осторожно напомнила Лиза. – А сегодня утром, когда мы завтракали, ты сказала, что тебе все осточертело.

      -  Просто я была не в настроении. Ты тут не при чем.

      -  Тебе не нравится Неаполь? – спросила Лиза не без опаски.

      -  Нравится. Но в нашем  отеле очень шумно. И не видно из окон моря. Мне бы хотелось жить где-нибудь поближе к морю, понимаешь?

      -  Тогда почему мы уехали из «Гранд Альберго»? Оттуда был чудесный вид на Залив и…

      -  Я хочу, чтобы под моими окнами всегда шумело море. Я говорила тебе об этом, Много раз.

      - Да, Малыш, конечно. Но я думала, тебе понравится в «Эксельсиоре». Здесь очень элегантная и изысканная публика.

      -  Плевать я на них хотела, если не сказать хуже. -  Я скривила злую гримасу. – Одни старые дамы в похожих на вшивые домики париках и эти отвратительные альфонсы. Шагу не дают ступить.

      -  Они вполне безобидны, Малыш. Как тебе известно, они занимаются этим только за деньги.

      -  Но они так нагло разглядывают меня. Мне противно, Лиза, когда  на меня пялятся с таким бесстыдством. Я начинаю себя презирать.

      Я стукнула кулаком по столу. На шум обернулось несколько голов. Во взгляде этих людей был явный интерес. К нашему столику заспешил официант.

      -  Что-нибудь нужно, синьора? – поинтересовался он у Лизы.

      -  Моя маман не говорит по-итальянски, - сказала я. – А почему не играет оркестр?

      -  Музыканты сейчас вернутся, синьорина. – Я заметила восхищение в глазах официанта. Определенно он принял меня за избалованного отпрыска богатого аристократического семейства. Это меня пьянило. – Они вышли покурить и попить воды.

      -  Здесь всегда собираются одни старики и старухи? – поинтересовалась я у официанта.

      -  Синьорина, сезон только начинается, и…

      -  А мне-то что до этого? У вас ужасная скука. Хотя бы цветы у вас есть?

      -  Конечно, синьорина. Какие вы хотите?

      -  Розы. Двадцать пять штук. Нет, лучше тридцать девять. – Я посмотрела на сидевшую напротив меня Лизу и усмехнулась, - Только сделайте так, чтобы маман решила, будто розы мне прислал поклонник.

      -  Я вас понял, синьорина.

      -  И принесите еще шампанского.

      Официант поклонился и поспешил выполнять мои поручения.

      -  О чем ты говорила с ним, Малыш? – поинтересовалась Лиза.

      - Спросила, почему здесь так жарко и попросила включить кондиционер. Заказала бутылку шампанского. Хочу выпить за нас с тобой, Лиза.

      Розы были великолепны. Очевидно, их только что срезали. Когда официант нес их, торжественно держа в вытянутых руках, все без исключения взгляды были устремлены на него. Зато потом, когда он поставил их возле нашего столика, все смотрели только на меня. И вдруг разом зааплодировали.

      -  Вам прислал их человек, который пожелал остаться неизвестным, - сказал официант и улыбнулся мне по-приятельски.

      -  Спасибо. Счет дадите мне.

      Он понимающе кивнул и ретировался.

      -  От кого они, Малыш?

      Лиза улыбалась, но довольно натянуто.

      -  Не имею представления. Я не знаю в этом городе ни души.

      -  Наверное, это очень дорогие цветы. – У Лизы было расстроенное лицо. – Очень жаль, Малыш, что мне не пришла в голову мысль подарить тебе цветы.

      -  Ты и без того завалила меня подарками. Между прочим, мне не нравится, что ты положила деньги на мое имя.

      - Малыш, ты здесь, как рыба в воде, а я не говорю ни на одном цивилизованном языке. Ведь это и твои деньги тоже.

      -  Нет, Лиза, это твои деньги. Почему ты не позволила мне продать мамину квартиру? – капризным тоном спросила я.

      -  Я хочу, чтобы ты всегда могла вернуться, если захочешь. Вдруг когда-нибудь тебя снова потянет в Москву?

      -  Вряд ли. Тем более после того, как ты продала наше уютное гнездышко на Малой Грузинской. Мне так не хотелось, чтобы ты продавала эту квартиру, Лиза. У меня связано с ней столько приятных и дорогих воспоминаний.

      -  Но за нее дали очень приличную сумму. Малыш, я не хотела, чтобы мы чувствовали себя здесь стесненно. Это очень унизительно, верно?

      -  Ты такая щедрая, Лиза. Но у меня сердце разрывается при мысли о том, что по той дорожке, по которой мы с тобой когда-то ходили на речку, теперь будут ходить другие. Ты помнишь ту дорожку, Лиза?

      -  Еще бы не  помнить ее, Малыш. – Она мечтательно закатила глаза. – Я обычно шла сзади и любовалась твоими узкими розовыми пяточками, бойко топавшими по траве. У тебя такие восхитительные пяточки, Малыш. Помню, я с ума по ним сходила.

      -  Тогда зачем ты продала дачу, Лиза?

      -  Ты все равно не захочешь там жить.

      Она сощурила глаза и посмотрела на меня испытующе.

      -  Ты, наверное, права. Хотя, если честно, я стала забывать ту страшную историю. Тем более что мне нечего вспомнить из нашего со Станиславом прошлого. Если не считать обид и разочарований.

      -  Это правда, Малыш?

      Я уставилась на нее обиженно.

      - Прости, но иногда мне кажется, будто ты ведешь со мной какую-то странную игру.

      -  Какую игру? Лиза, о чем ты говоришь?

      - У меня такое ощущение, будто ты хочешь привязать меня к себе еще сильней. Но я и так вся твоя. – Я заметила капельки пота, выступившие у нее на лбу, и поняла, что этот разговор дается ей не просто. – Да, Малыш, я вся без остатка твоя. До последней капельки крови.

      -  Неужели ты думаешь, будто я способна вести с тобой какую-то там игру, Лиза?

      Я поджала губы. Я чувствовала, как на глаза навернулись слезы.

      - Ну, ну, Малыш. Не слушай старую глупую гусыню. – Она громко вздохнула и промокнула салфеткой лоб. – Я старею, блекну, становлюсь занудливой и деспотичной, хотя мне всего тридцать девять. А ты хорошеешь день ото дня и все больше упиваешься

.