той же Леры. Бог воздаст мне за то, что я приютила сиротку. Ее отец окончательно спился и сгинул неизвестно куда.

      -  Продавай эту квартиру, - сказала я. – Здесь все стало мне чужим и даже враждебным.

      Я сглотнула слезы. Мне не хотелось плакать в присутствии Лизы.

 

 

                                                           *    *    *

      …Мы с матерью остались ночевать на даче у Лизиной тетки, которая сама нас об этом попросила. Лиза была в Москве. Кажется, они с теткой из-за чего-то поссорились.

      Меня положили на веранде, на продавленной тахте, похожей на старый сундук. На окнах не было штор, и луна чувствовала себя полновластной хозяйкой. Я спряталась от нее под одеяло. Мой сон был зыбок и прерывист. И все равно мне приснилось много снов.

      Дверь на лужайку открылась без скрипа, хотя, я помнила, она ужасно скрипела, и Лизина тетка всегда морщилась, когда ее открывали.

      Я увидела Лизу. Она была во всем белом. Как фея из сказки.

      -  Подвинься, Малыш.

      Ее тело было холодным, как лунный свет Я прижала коленки к подбородку, взяла пятки в руки. Мне все никак не удавалось согреться.

      - Что ты делала сегодня днем? – услыхала я приглушенный и какой-то сдавленный голос Лизы. – Ходила купаться на речку?

      -  Да.

      -  Теплая вода?

      -  Не помню. Мне не понравилось сегодня на речке.

      -  Почему?

      -  Мама не позволила снять купальник.

      - А тебе очень хотелось это сделать, да, Малыш? Приятно, когда между тобой и водой нет ничего, правда?

      -  Но я переплыла на другой берег и сняла купальник. Там не было ни души. Я загорала нагишом в камышах.

      -  Как я завидую тебе, Малыш.

      -  А почему ты никогда не загораешь голенькой? Это так приятно.

      -  У меня ужасная фигура. Я не хочу, чтобы ты видела, какие у меня складки жира на животе.

      -  Ты мне очень нравишься, Лиза.

      - Это потому, что я стараюсь показать тебе все самое лучшее, что у меня есть. Ты  возненавидела бы меня, если б узнала про меня все. 

      -  Нет, Лиза, тебя невозможно ненавидеть.

      Она засмеялась тихим журчащим смехом, который растворился в дымке лунного света под потолком.

      -  Ты идеализируешь меня, роднуля. Кто научил тебя выдумывать из жизни сказку?

      -  Я ничего не выдумываю. Может, я вижу то, чего не видят другие?

      -  Это так и есть, Малыш. – Она погладила меня по попе, и я вздрогнула. Я почувствовала вдруг, что мне больше всего на свете не хватает Лизиной ласки. – Малыш, ты очень красивая и чистая. Я хочу, чтобы ты осталась такой навсегда, понимаешь? Если кто-то посмеет тебя запачкать, сделать из тебя безмозглую дуру из тех, кто отдает себя без остатка первому встречному мужчине, я этого человека уничтожу. Я заставлю его страдать, я превращу каждый день его жизни в адскую пытку. Малыш, ты должна остаться такой же чистой и прекрасной, как…

      Я проснулась оттого, что маленькая Каролина тянула меня за волосы. Мне было очень больно.

      -  Что ты делаешь?

      -  Вставай, слышишь? Лиза сказала, что ты пойдешь со мной гулять.

      -  На улице такой холод. – Я натянула одеяло до самой макушки. – Дай мне еще поспать.

      -  Тогда я  лягу к тебе.

      Девочка быстро стянула колготки и майку и юркнула ко мне под одеяло. У нее было горячее упругое тельце.

      -  Не вертись, - сказала я. – Спи. Еще очень рано.

      -  Ладно. – Она вздохнула. – Только не говори Лизе, что мы лежали вместе.

      - Не скажу. – Я сладко зевнула, закрыла глаза. Увы, сон не захотел возвращаться. – Послушай, а почему нельзя говорить Лизе о том, что мы с тобой лежали вместе? – поинтересовалась я, с наслаждением вдыхая свежий и  сладкий запах волос Каролины.

      -  Не знаю.

      -  А она разрешает тебе приходить к ней в постель? – с интересом спросила я.

      Девочка снова вздохнула.

      -  Только если я болею и не могу заснуть. Но я очень редко болею.

      -  Ты любишь Лизу?

      -  Я должна ее любить. Она спасла меня от папочки-алкоголика. Она сделала так, что я стала ее дочкой. Все говорят, это очень хорошо, что я стала дочкой Лизы.

      -  Должна? Но ты ее не любишь, да?

      - Я очень сильно стараюсь ее полюбить. Ты не представляешь, как я хочу полюбить Лизу.

      -  Но почему же тебе не удается ее полюбить? – не унималась я.

      -  Она очень странная. Она на меня смотрит, а сама меня не видит. И еще она никогда меня не целует. Мне очень нравится, когда меня целуют.

      Я обняла девочку за шею и поцеловала в обе щеки. Она прижалась ко мне и всхлипнула.

     -  Почему ты плачешь?

     -  Лиза узнает, что ты меня целовала и отправит в интернат.

     -  Не отправит. Почему она должна тебя туда отправить?

     -  Когда я делаю, что ей не нравится, она всегда говорит, что отправит меня в интернат.

     -  Но откуда ты знаешь, что ей это не понравится?

     -  Знаю. Когда я целовала папу, она потом на меня целую неделю сердилась. Но я поцеловала папу только потому, что мне сказали, будто я его больше никогда-никогда не увижу.

     -  Кто тебе это сказал?

     Любопытство разгоралось во мне все сильней и сильней.

     -  Лиза. Она говорит, я должна его забыть. Потому что он не любит меня и хочет сделать мне зло. Лиза хочет мне делать только добро.

      Я задумалась. О различии между добром и злом. Последнее время мне казалось, что четкой границы между этими двумя понятиями не существует. Одни считают добром то, что другие называют злом. И так было испокон века.

      - Ты останешься у нас навсегда? – вдруг спросила девочка, оперлась на локоть и внимательно посмотрела мне в глаза.

      -  Пока не знаю. Вообще-то мне некуда идти. Лиза и мне делала всегда только добро.

      -  А я бы отсюда уехала. Ты очень красивая. Если бы я была такая красивая, как ты, я бы обязательно уехала от Лизы далеко-далеко.

      -  Почему?

      Девочка пожала плечами и улыбнулась мне совсем беззащитно.

      -  Потому что Лиза любит, чтобы все ее слушались. И делали только так, как хочет она. Но это не всегда можно сделать, правда?

      -  Правда. – Я привлекла девочку к себе, погладила по мягким шелковистым волосам. – И все равно Лиза добрая. Она всегда хочет так, как лучше нам с тобой.

      -  Ты так думаешь?

      Во взгляде Каролины было недоверие.

      -  Я так думаю.

      -  А вот я так не думаю. Но только ты не говори об этом Лизе. Никогда не говори, ладно? Ой, это она вернулась.

       Девочка спрыгнула с кровати и стала  поспешно натягивать колготки. Честно говоря, я пока ничего не слышала.

      -  По-моему, ложная тревога, - сказала я, когда Каролина уже стояла посреди комнаты в полном обмундировании и даже в шлепанцах.

      -  Она едет в лифте. Вот лифт остановился. Она уже идет к двери…

      Я услыхала, как щелкнул входной замок. Девочка обернулась, скорчила мне смешную рожицу и отправилась на кухню. Там возле окна стояли ее столик и этажерка с игрушками.

      Лиза, не раздеваясь и даже не снимая сапог, вошла в комнату и тяжело опустилась на стул.

      -  Ты уже проснулась, Малыш. Вот и замечательно, - сказала она, с трудом переводя дух.

      -  Я хочу проведать мать. – Я откинула одеяло и села в кровати. – Вчера она мне не понравилась.

      -  Мне тоже. – Лиза расстегнула шубу и сняла парик. Я обратила внимание на капельки пота на ее лбу. – Малыш, Веру перевели в реанимационную палату.

      -  Почему? – У меня все похолодело внутри. Хотя мне всегда казалось, что я не люблю свою мать. – Ей стало хуже?

      -  Ей подключили искусственную почку. Я только что из больницы, Малыш. Веру консультировал сам профессор Бартышев. Это большое светило.

      Я вскочила и бросилась к шкафу. Лиза молча наблюдала за тем, как я одевалась, от волнения путаясь в колготках и прочих деталях туалета.

      - Возьми такси, - сказала она, когда я уже была в прихожей. – Там очень холодный ветер.

      -  У меня нет денег.

      -  Ты знаешь, где они лежат.

      Лиза сидела на стуле все в той же позе. Очевидно, она очень устала.

      -  Но это твои деньги. Я не привыкла брать чужое.

      - Глупости. – Она наконец встала, выдвинула верхний ящик тумбочки. – Нужно дать нянечкам. Лечащему врачу я подарила туалетную воду «Живанши». Думаю, нам придется взять сиделку.

      Лиза протянула мне пачку разномастных купюр, и я машинально засунула их в карман своего жакета.

      -  Спасибо, Лиза. Ты…

      - Ну что ты, Малыш, разве я смогу тебя бросить? – Она на мгновение прижалась к моей щеке. – Сейчас вызову Эдуарда. Я никогда не оставляю Каролину одну. Я к тебе приеду. Примерно через час-полтора. Крепись, Малыш.

 

                                                        *    *    *

      Мама умирала долго и тяжело. Как выяснилось, у нее был запущенный диабет и еще целый букет сопутствующих болезней. Мы с Лизой попеременно дежурили возле нее.

      -  Она хочет сделать на тебя завещание, - сказала Лиза, когда я подъехала как-то утром ее сменить.

      -  Зачем? Насколько мне известно, кроме меня у нее нет наследников.

      -  Вера все еще состоит в браке с твоим отцом.

      -  Что ты. Она давно с ним развелась.

      -  Нет, Малыш. Просто она потеряла паспорт. Это я  ее научила.

      -  Но отец за кордоном. Вряд ли он станет на что-то претендовать.

      -  Кто знает. Мне кажется, лучше подстраховаться. Тем более что завещание стало ее навязчивой идеей.

      -  Я слышу первый раз.

      - Она твердила об этом всю ночь. Малыш, я пообещала Вере, что мы обязательно это сделаем. Я уже договорилась со  знакомым нотариусом.

      Я пожала плечами и вошла в палату. Мама лежала на спине и тяжело дышала. У нее было отекшее землисто-желтое лицо.

      Я присела на стул, и она открыла глаза.

      - Девочка, уезжай отсюда, - прошептала она. Я увидела слезинки в ее глубоко запавших глазах.

      -  Что ты, мама. Я ни за что тебя не брошу.

      -  Уезжай. Похоронишь меня, и сразу уезжай. В тот же день.

      -  Не говори так, мама. Ты выкарабкаешься. Я уверена в этом.

      -  Нет. Да мне, если честно, и не хочется. Кому я здесь нужна?

      -  Мне. Ты нужна мне, мама.

      -  Не будем притворяться. Я  только мешаю. Я знаю, ты меня стыдишься.

      -  Я стала совсем другой. Многое могу понять.

      -  Моя девочка. – У матери задрожал подбородок. – А знаешь, мне всегда казалось, будто ты мне мешаешь жить. Что из-за тебя у меня не сложилась личная жизнь. – По ее щекам ручьем текли слезы. – Но в последние дни я поняла, что тебя мне послал сам Господь. Ты и была смыслом всей моей жизни. Увы, теперь ничего не изменишь.

      Я взяла ее руку в свои и крепко сжала.

      -  Ты поправишься. Лиза тоже так считает.

      -  Она хорошая женщина. Только ты все равно отсюда уезжай. Обещаешь?

      -  У меня нет денег, мама. Там нечего делать без денег.

      -  Тебе хватит пять тысяч? Хотя бы на первое время?

      -  Не знаю.  Мне  не хочется уезжать отсюда. Вообще.

      - Доченька, они в черном конверте. Я прилепила его скотчем к задней стенке того шкафа, где лежат твои детские вещи. Артем о них ничего не знает. Кажется, я сказала о них Лизе, но не уверена. Я отложила их на черный день.

      -  Мамочка, прошу тебя, не надо. – Я расплакалась. – Я не хочу, чтобы ты умирала. Мне страшно, понимаешь? Ведь я… совсем одна.

      - Выживешь. Квартиру продашь потом. Сейчас не продавай квартиру, слышишь?

      В ее горле что-то булькнуло, и она потеряла сознание.

 

                                                       *    *    *

      - Тебе нужно прилечь, роднуля, - сказала Лиза, когда разошлись поминальные гости, оставив в квартире тошнотворный запах духов и пота. -  Ты неважно выглядишь. Я  сама уберу.

      Я послушно поплелась в бывшую мамину спальню, легла на кровать поверх ярко-зеленого атласного покрывала и уставилась в потолок.

      Все произошло слишком быстро. Сначала Станислав, теперь мать. Ощущение было такое, словно на меня обрушилась лавина камней и придавила к земле. У меня совсем не осталось сил жить. И я не знала, чем мне заполнить остаток сегодняшнего дня, не говоря уже о завтрашнем и так далее.

      Лиза позвякивала на кухне посудой, что-то двигала, хлопала какими-то дверцами. Эти звуки тоже казались мне бессмысленными – они принадлежали этому холодному безжалостному миру, в котором мне, похоже, уже не было места.

      Правда, в нем еще оставалась Лиза.

      Она всегда была мне близким человеком. Если бы Лиза вдруг взяла и отказалась от меня, я бы, вероятно, скатилась на самое дно. Правда, что-то в наших с Лизой отношениях меня не устраивало.

      Я подозревала, что Лиза будет всеми силами препятствовать моему общению с мужчинами. Я же, наверное, еще не до конца разочаровалась в противоположном поле. Мы с Лизой были чем-то вроде любовников, но в то же время это было не совсем то, о чем я мечтала в детстве. Правда, я уже  забыла, о чем мечтала в детстве.

      Почему мать перед смертью настаивала на моем немедленном отъезде из Москвы? Тем более что последнее время они с Лизой были очень дружны. Когда мать попала в больницу, Лиза подняла на ноги лучшие медицинские силы,  угрохав на это кучу денег.

      Да и как мне уехать от Лизы? Вернее, чем мотивировать свой отъезд? Зачем мне эта свобода, предполагающая новые разочарования в любви, муки, страдания? Не лучше ли отдаться течению и плыть, плыть под теплым Лизиным крылышком?..

      Мои мысли стали обрывочными и бессвязными. Я словно куда-то провалилась.

      Рядом что-то зашуршало, и я открыла глаза. В спальне было темно, если не считать полоски света из прихожей. Я прислушалась. Похоже, кто-то рылся в шкафу.

      -  Кто?

      Я приподнялась на локтях.

      - Роднуля, я не хотела тревожить тебя. Прости, пожалуйста. Мне нужно чистое полотенце.

      Я протянула руку и щелкнула выключателем настольной лампы на тумбочке. Лиза стояла возле шкафа с ворохом моих детских вещей в руках.

      -  Это твое? – Она прижала вещи к груди, сделала глубокий вдох и закрыла глаза. – Какая прелесть. Благоухает райским садом.

      -  Полотенца в кухонном шкафу. Я же тебе показывала.

      -  Я забыла, Малыш.

      Она положила вещи на полку, закрыла дверцу шкафа. И направилась к двери.

      -  Лиза.

      -  Да? – Она остановилась, повернула голову. – Я тебя слушаю, Малыш.

      -  Может, нам стоит на какое-то время расстаться?

      -  Зачем?

      Я видела, как она вздрогнула.

      - Мне кажется, нам нужно друг от друга отдохнуть. Мы слишком много пережили вместе.

      -  Как хочешь, Малыш. Я сделаю так, как хочешь ты.

      -  Ты не обиделась?

      -  Нет. – Она вздохнула. – Мы же расстанемся не навсегда.

      -  Мне нужно прийти в себя. Мне кажется, я на грани нервного срыва.

      -  Поезжай в Малагу к моей приятельнице. У них свой дом и сад.

      - А ты меня не ревнуешь, Лиза? Вдруг я и твоя приятельница понравимся друг другу?

      -  Ты все равно ко мне вернешься, роднуля.

      -  Ты в этом уверена?

      -  Я люблю тебя больше всех на свете.

      Она сказала это  без тени пафоса или мелодраматизма. Таким тоном говорят о погоде или о том, что в туалете перегорела лампочка и  ее необходимо заменить. Меня это поначалу покоробило, а потом растрогало.

      -  А если я выйду замуж, Лиза? Что ты будешь в таком случае делать?

      - Не знаю. Я сама часто об этом думаю, Малыш. Мне кажется, ты не сможешь жить семейной жизнью.

      -  Каждому хочется  счастья, верно? Тем более что мне нравятся мужчины.

      Она присела на край кровати, ссутулила плечи, опустила голову. Сейчас она показалась мне старой и измученной.

      -  Постараюсь не ревновать тебя, Малыш. Правда, сердцу трудно приказать. Но я сделаю все возможное, чтобы не мешать твоему счастью.

      Я вскочила и обняла Лизу за плечи. Кажется, мы обе плакали. Не помню точно.

 

                                                           *    *    *

      Я опять валялась на пляже, только теперь не в Касабланке, а на  острове Мальта. На мне был пуховый свитер и джинсы – апрель здесь выдался неласковый. Моей компанией оказались два итальянца неопределенного возраста. Оба семейные, на какое-то время вырвавшиеся на свободу. В тот период меня тянуло к мужчинам, и я проводила много времени в их компании.

      Примерно до трех часов дня меня обычно развлекал Доменико. Мы играли в теннис, бродили среди скал, любуясь красотами природы, прикладывались к рюмке в местном баре, просто валялись на солнце.

      Потом появлялся Бруно на своем вишневого цвета «рено» и вез меня в  Валетту в какой-нибудь хороший ресторан. С ним мы тоже любовались красотами природы. Правда, главным образом из окон его «рено».

      Сейчас было время Доменико.

      Мы сидели в шезлонгах возле моря. Я повернула к нему голову и спросила:

      -  За что ты любишь свою жену?

      - Мне с ней спокойно. Я знаю, она никогда не станет искать удовольствий на стороне. – Он снял свои темные очки и посмотрел на меня долгим внимательным  взглядом.

      -  Ты в ней уверен на все сто процентов?

      -  Да. – Он надел очки и отвернулся. – Иначе бы я не женился на Изабелле.

      Он набрал горсть камней и швырнул их в набежавшую волну прибоя.

      -  Она красивая?

      Доменико пожал плечами и усмехнулся.

      -  Я бы никогда в жизни не женился на красивой девушке. Это глупо.

      -  Почему ты так считаешь?

      -  Я не хочу, чтобы каждый мужчина раздевал взглядом мою жену.

      -  Но разве тебе не хотелось бы обладать красивой женщиной?

      -  Хотелось бы, но… - Доменико снова кинул в воду камешки, беспокойно поерзал в своем шезлонге. – Это не имеет никакого отношения к семейной жизни.

      -  А что такое семейная жизнь, Мимо? Ты можешь сформулировать это в нескольких словах?

      -  Покой. Комфорт и покой. Плюс уверенность, что тебя ждут в любое время дня и ночи.

      -  А как же любовь?

      Доменико опять снял свои очки, но тут же их надел.

      - Любовь существует лишь в мечтах совсем молодых, не знающих жизни людей.

      -  Как странно. Но тогда для чего мы живем на этом свете?

      -  Это  детский вопрос, Карина. Его часто задает мой сын.

      -  Сколько ему лет?

      -  Двенадцать.

      -  И что ты ему отвечаешь?

      Доменико набрал в ладонь камешки, но почему-то раздумал швырять их в прибой.

      -  Я говорю ему, что сначала нужно окончить лицей, выбрать профессию, которая будет приносить хорошие деньги. А уж потом думать о том, зачем мы живем на этом свете.

      -  Ты не прав. Об этом нужно думать всегда. Смысл – это то, что привязывает нас к этой жизни.

      - Думать об этом, особенно в  раннем возрасте, очень вредно. Сын моего друга стал наркоманом.

      -  Из-за того, что думал о смысле жизни?

      Доменико снова пожал плечами.

      -  А если бы ты влюбился в красивую девушку? Например, в меня. Что бы ты делал, Мимо?

      Он посмотрел на меня поверх своих очков и отвернулся.

      -  Ну же, отвечай.

      -  Все красавицы непостоянны. Мне бы это стоило много денег и нервов.

      -  Но ведь я нравлюсь тебе, правда?

      -  Да. Но я знаю, что мы с тобой скоро расстанемся и забудем друг друга.

      -  А если не забудем? Вдруг ты не сможешь меня забыть, Мимо?

      Он встал, отодвинул свой шезлонг в тень от скалы, уселся на него и стал барабанить пальцами по его подлокотникам.

      -  Смогу. Мужчина не должен допускать, чтобы женщина завладела его сердцем. Если такое случается, его ждут большие несчастья. Я не хочу чувствовать себя несчастным.

      -  А для женщины? Что, ее тоже ждут большие несчастья, если она влюбится  в мужчину?

      - Женщина должна влюбляться. Она для этого создана, - с уверенностью сказал Доменико.

      -  Понятно. – Я криво усмехнулась. – Знакомая теория.

      -  Разве ты с этим не согласна?

      -  Согласна. Только, увы, мне кажется, я уже не смогу влюбиться.

      -  Вы, русские, слишком много говорите о любви, хотя сами в ней ничего не смыслите, - нравоучительным тоном сказал Доменико. – Зачем так много говорить о том, о чем не знаешь? Это все равно, если бы я начал рассуждать, как нужно строить самолеты и почему ваше правительство и президент ничего не понимают в международной политике. Это бессмысленно.

      Он открыл банку джина с тоником и протянул ее мне.

      -  Вероятно, ты прав. Но мне от этого не легче. – Я вдруг вспомнила пьесу, которую Лиза играла на пианино во времена моего детства – это было «Утешение» Листа – и вздохнула. – А я так хочу, чтобы мне, наконец, стало легче.

      - В таком случае меньше рассуждай о любви и смысле жизни тоже. Я уверен, любить нужно не разумом, а телом. Любить разумом очень скучно.

      - Ты же сам сказал, что любовь существует только в мечтах молодых людей. Молодых и совсем не знающих жизни.

      -  Я имел в виду другую любовь, а не ту, о которой говорю сейчас.  Наше тело должно получать удовольствие и наслаждение. Много удовольствия и наслаждения. Оно должно любить само по себе. Разум тут не при чем.

      -  А чувства? Ты забыл про чувства, Мимо.

      -  Чувства это то же самое, что выхлопные газы. От них один вред. Мотор работает, машина движется, а выхлопные газы загрязняют атмосферу. У нас в Италии, как  тебе известно, борются за чистоту атмосферы.

      Последнюю фразу он сказал очень серьезным тоном. Я рассмеялась и уронила банку в воду. Волна тут же подхватила ее и потащила в глубину.

      - Ты очень умный, Доменико. Ты мне много всего растолковал. Спасибо.

      Он посмотрел на меня недоверчиво.

      -  Ты обиделась на меня, Карина.

      - Что ты. Я считаю, женщина не имеет никакого права обижаться на мужчину. – Я вскочила с шезлонга и протянула Доменико руку. – Давай сразимся в теннис, а?

 

                                                         *    *    *

      Бруно сидел напротив меня и курил сигару.

      -  Давай потанцуем, - предложила я.

      -  Тебе на самом деле этого хочется? – удивленно спросил он.

      -  А почему бы и нет? Смотри, сколько парочек танцует.

      Он повел меня на середину террасы и прежде, чем положить руки мне на спину, церемонно поклонился.

      -  Я тебе не нравлюсь? – спросила я и кокетливо ему улыбнулась.

      -  Ты мне очень нравишься. Ты красивая девушка, Карина.

      Его руки все так же безжизненно лежали на моей спине.

      - Тогда почему ты обнимаешь меня так равнодушно, будто я – резиновая кукла?

      -  Ты сама не хочешь, чтобы я обнимал тебя иначе.

      -  Ошибаешься. Я хочу, чтобы ты вел себя со мной как настоящий мужчина, а не как гей.

      Он посмотрел на меня недоверчиво.

      -  Давай же, будь настойчивей.

      -  Ты шутишь, Карина.

      -  Вовсе нет. Меня  обижает твое поведение. Мне даже хочется плакать.

      Я громко всхлипнула.

      -  Но, мне казалось, тебе нравится, что я с тобой обращаюсь именно так. – На лице итальянца отразилось смятение. – Ты какая-то странная, Карина.

      -  Я самая обыкновенная. Я хочу удовольствий и наслаждений. Вы называете любовью, когда тело получает наслаждения, верно?

      -  Ты играешь в какую-то игру.