Она стояла ко мне вполоборота. Я видела, как тяжело и гневно вздымается ее грудь. Вдруг она быстро наклонилась, схватила с пола телефонный аппарат и подала его мне.

      -  Спасибо, Лиза. Пожалуйста, прости меня.

      Она молча вышла в кухню и с грохотом закрыла за собой дверь.

      - Ты скоро приедешь? – поинтересовался Станислав, едва услышал мой голос. – Когда? Давай скорей. Я придумал одну композицию. Получится нечто потрясающее. У тебя дома не найдется полосатого покрывала или чего-нибудь в этом роде?

      -  Поищу.

      -  Ладно, это не так  важно. Послушай, у меня завелась бутылка джина. Я ее только что открыл. У тебя есть шансы успеть к последней трети. При условии, что ты не будешь копаться.

      Я положила трубку и быстро стащила рубашку. Я рассчитывала на то, что мои вещи лежат где-нибудь рядом  с кроватью – вечером я швырнула их на пол. Их там не оказалось.

      -  Малыш, я постирала белье, а верхнюю одежду повесила на плечики. – Лиза стояла на пороге комнаты и разглядывала меня с нескрываемым восхищением. – До чего же ты совершенна. Будто над тобой трудился сам Роден. Увы, мужчины ласкают нас так грубо и вообще обращаются с нами ужасно небрежно, а потому к тридцати наша плоть превращается в  рухлядь.

      - Дай, пожалуйста мою одежду, - попросила я Лизу и прикрыла ладонями грудь.

      -  Белье еще не высохло, Малыш.

      -  На дворе тепло.

      -  Я не пущу тебя в мокром.

      -  Лиза, послушай, я могу уйти и без трусов. Где мои джинсы и свитер?

      Она молча открыла дверцу шкафа, достала вешалку, на которой висели мои вычищенные и отутюженные джинсы. Потом подала второе плечико со свитером.

      - Спасибо. – Я ощутила прилив нежности. Обняла Лизу, прижалась к ее мягкой груди. – Он меня ждет, понимаешь?

      Лиза пожала плечами и отошла в сторону.

      Я быстро оделась, слегка подкрасила ресницы и губы перед зеркалом в ванной. Лиза все это время курила на кухне. Я заглянула туда и спросила:

      -  У тебя случайно нет полосатого покрывала или чего-то в этом роде?

      Она молча встала, открыла дверцу кухонного шкафа. Откуда-то сверху ей на голову упал прозрачный полиэтиленовый пакет с чем-то красно-бело-желтым.

      - Подарили в Софии. Может служить покрывалом и одновременно декорацией к трагикомедии под названием «Любовь зла». Держи. Только привета от меня не передавай.

      Я задержалась на пороге прежде, чем захлопнуть входную дверь.

      -  Если я к тебе приду, не прогонишь?

      -  Буду тебя ждать, Малыш.

      Лиза жалко улыбнулась.

 

                                                       *    *    *

      Я понимала, что мешаю матери – мое присутствие лишний  раз говорило о том, что ей уже не двадцать и даже не тридцать. Тем более что Артем был на семь лет  моложе ее. Мать видела во мне соперницу, хоть и знала о том, что я  презираю мужиков, которые прочно уселись на шее у бабы и еще держат ее в постоянном страхе. Слышала своими ушами, как Артем сказал ей довольно громко, скорее всего, работая на публику в моем лице: «Уйду – останешься одна. Кому ты теперь нужна?»

      Мать служила в частной фирме и получала довольно приличные бабки, а потому могла позволить себе относительно молодого, то есть дееспособного, жиголо. Те же, кто перебивался на крохи от госбюджета, довольствовались своими законными – с печатью в паспорте – инвалидами. Такова была расстановка сил на поле любовно-сексуальных отношений в Москве к тому моменту, когда я туда вернулась. Мужчины здесь еще остаются в большой цене. Меня это не столько раздражало, сколько забавляло. Хотя, если разобраться по крупному счету, плевать я на все хотела.

      Денег на дорогой отель у меня не было, прозябать  в ночлежках, населенных тараканами и приезжими из стран ближнего зарубежья  мне не хотелось. После того, как мать запретила мне курить в постели – Артему она это разрешала, даже сама с ним покуривала, - я  позвонила Лизе.

      Подошел мужчина. Но это был не Эдик.

      - Малыш? – услыхала я через пару секунд растерянный и слегка запыхавшийся голос Лизы. – Почему ты звонишь из автомата?

      -  Мне нужно с тобой поговорить. Можно, я к тебе подъеду? Это срочно.

      -  У меня тут…  ремонт. Грязища жуткая. Что, очень срочно?

      -  Да.

      - Тогда встречаемся через сорок минут в той же забегаловке напротив церкви. Не возражаешь?

      Она пришла в шикарной норковой шубе примерно за двенадцать тысяч баксов, если не больше. Мой беличий жакет рядом с ней выглядел более чем скромно.

      - Поживешь у меня на даче, - сказала Лиза, выслушав мое нытье вперемешку с жалобами на не слишком ласковый прием матери. – Там все удобства, газовое отопление, даже есть телефон. Если позволишь, буду тебя навещать.

      -  А Эдик не будет против? – спросила я не без подковырки.

      - Эдик никогда не бывает на даче, Малыш. Да я и не собираюсь отчитываться перед Эдиком за каждый свой шаг.

      -  Прости меня, Лиза. – Я взяла ее руку и прижала к своей щеке. – Сама не знаю, что меня удерживает в Москве. Скорее всего, я из тех идиоток, для которых надежда умирает последней, как выразился какой-то классик.

      -  Сегодня же перевезу тебя на дачу. – Лиза решительно встала, запахнула полы своей восхитительной шубы. – Мы устроим праздник. Скромный, но запоминающийся.  Собирай вещи – я подъеду минут через сорок.

      Она вела свой стального цвета «опель»  уверенно и в то же время аккуратно. Мне было трудно представить Лизу за рулем. Однако наши представления о людях тоже имеют склонность к изменениям, которые бывает не так уж и просто пережить. Что касается Лизы и ее водительского мастерства, о котором я даже не подозревала, меня это позабавило и даже отвлекло на какой-то момент от безрадостных дум. Дело в том, что Лиза напомнила мне мадам из одного заведения, где я какое-то время пользовалась бешеным успехом.

      Некогда принадлежавший Лизиной тетке бревенчатый сруб превратили во вполне современное, я бы даже сказала, модерновое строение. С высокими окнами и мансардой, которую, похоже, использовали как студию.

      -  Ты стала писать? Какой великолепный букет. Лиза, ты очень талантливая художница.

      -  Я самая обыкновенная дилетантка, Малыш. Тут в шкафу висят кое-какие вещи Эдика. Пусть это тебя не смущает, ладно? Холодильник набит под завязку. Все до последней мелочи в твоем полном распоряжении.

      -  Спасибо. Ты что, хочешь бросить меня одну?

      -  Увы, но мне пора, Малыш.

      Лиза озабоченно глянула на свои часы.

      - Ты же сказала, что мы устроим праздник. И вообще мне скучно одной. Побудь хотя бы часик.

      -  Ладно. – Она сняла свою богатейшую шубу, оставшись в черной атласной юбке и красной шелковой блузке с большим воротником. Она показалась мне очень элегантной. – Минут сорок у меня есть. Сейчас мы с тобой перекусим. Пошли на кухню.

      Она напоминала зимний сад, хотя пальмы и прочие кустики в горшках и кадках были искусственными. Когда-то здесь стояла настоящая русская печь, а под потолком чирикали волнистые попугайчики. Но это было в ту пору, когда мы с Лизой только познакомились.

      -  Помнишь шиповник под окном? – спросила Лиза, собирая на стол. – Его пришлось вырубить, когда проводили газ.

      -  Помню. Я наколола об его ветку палец, и ты притащила целый километр бинта. Интересно, почему время не может остановиться в тот момент, когда мы бываем хотя бы немного счастливы?

      -  Немного? Я в ту пору была очень счастливой. – Лиза вздохнула и открыла дверцу холодильника. – Выпьем шампанского?

      -  Разумеется. Но ты же за рулем.

      -  Поеду электричкой. Машина останется здесь.

      Не помню, как мы очутились в постели. Мы выдули три бутылки шампанского – это я еще помню. Кажется, еще что-то пили. Лиза раздевала меня и приговаривала:

      - Ты ужасно похудела, Малыш. Стала похожа на двенадцатилетнюю девочку. Господи, как же я тогда любила тебя! Ты была смыслом моего бытия, центром Вселенной, идолом, божком и всем-всем остальным. Спрашивается, почему мы с тобой поняли это слишком поздно?

      Ее ласки были такими же нежными, как  два с лишним года назад. Правда, в них появился какой-то автоматизм. Но мне это могло и показаться. Я на них отвечала. За эти годы я прошла неплохую школу, в которой наука лесбийской любви занимала не последнее место в списке обязательных для изучения предметов.

      -  Ей бы сейчас было два годика с небольшим, - прошептала Лиза и прижала меня к своей горячей груди. – Ну почему ты тогда не разрешила мне вызвать «скорую»?

      -  Ты потом все равно ее вызвала.

      -  Да. Только было слишком поздно.

      Лиза прижала меня к себе еще крепче.

      -  Ты сама сказала, что врачи ужасные варвары.

      -  Я очень боялась за тебя, Малыш. Куда больше, чем за нее, понимаешь?

      -  Ты похоронила ее здесь?

      - В кустах жимолости. Там есть холмик. Скоро на нем расцветут белые крокусы.

      -  Знаешь, у меня больше  не будет детей.

      -  Малыш, это не самая страшная трагедия в нашей жизни.

      -  Но это не потому, что ты слишком поздно вызвала «скорую». После этого я еще два раза была  беременна. В первый раз это случилось не по моей воле – арабы не понимают, что у женщины могут быть причины не хотеть ребенка. Правда, в конце концов, он сам дал мне деньги на аборт. Второй раз я очень хотела родить. У меня был замечательный муж, и вообще жизнь сулила счастье, как поется в опере. Я упала с лошади, и мне удалили матку. Через десять дней после того, как я вышла из больницы, муж попал в тюрьму по ложному обвинению, и его там убили.

      -  Вижу, тебе пришлось несладко, Малыш.

      - Но ты сама сказала, что я совсем не изменилась. Ты не ошиблась. Черт побери, я все еще думаю о нем. Чуть ли не каждую минуту.

      -  Это не очень умно, Малыш. Но тебе и это идет.

      -  У него есть дети? – неожиданно спросила я.

-  Он взял из приюта девочку.

      -  Девочку? – Я удивилась. – Помню, он всегда хотел иметь сына.

      -  Я посоветовала ему взять девочку.

      -  Ты? Выходит, вы с ним поддерживаете отношения?

      -  Малыш, дело в том, что у нас с Хотунцевым была совместная выставка. Так что волей-неволей нам с ним приходится поддерживать некое подобие дружеских отношений.

      -  Понятно. Значит, ты вхожа к нему в дом. Может, ты расскажешь…

      - Это ни к чему, Малыш. У нас был замечательный день. Господи, моя голова кружится как та карусель в Парке Культуры, на которой мы с тобой катались в день твоего рождения.  Помнишь?

      -  Я тогда объелась мороженым и целую неделю разговаривала шепотом.

      - На тебе был поплиновый сарафан – лиловые букетики сирени по темно синему фону. Не так давно я написала натюрморт: на скатерти точно такой расцветки – я писала ее по памяти – лежат конфеты в разноцветной фольге, краснобокое яблоко и мертвый петух. Петуха мне помог написать Хотунцев.

      -  Как он назвал девочку?

      -  Неужели это может тебя интересовать, Малыш?

      -  Может.

      -  Каролина.

      -  Она похожа на меня?

      - Ни капли. Светловолосая, синеглазая. Имя, между прочим, дала ей я. Он хотел назвать ее Кариной. Я сказала, что ты неповторима.

      -  Лера не возражала?

-  Лера? – Лиза удивленно хлопала глазами. -  Какая еще Лера?

      - Разве Хотунцев не женился на той бабе, которая таскалась к нему в больницу?

      -  Какое-то время они жили вместе. В гражданском браке. Но давным-давно расстались. Я благодарна этой Лере – она помогла Хотунцеву обрести уверенность в себе.

      -  Мне казалось, ты его ненавидишь.

      - Я стала более  терпимой, Малыш. Плюс ко всему нас связывают творческие отношения.

      - Значит, Станислав теперь живет с другой женщиной. Ты с ней хорошо знакома?

      -  Роднуля, мы выставляемся  с Хотунцевым. Разумеется, я бываю   у них дома.

      -  Она достойна того, чтобы я рвала на себе волосы и билась головой о стену?

      - Малыш, все обстоит совсем не так, как ты себе представляешь. Это симбиоз, понимаешь? То есть сожительство организмов разных видов, приносящее им взаимную пользу.

      -  Он жаловался мне по телефону на целый букет хворей, - вспомнила я. – Выходит, для него это сожительство не так уж  полезно.

      -  Хотунцев бросил пить. Врачи нашли у него цирроз печени. – Лиза взяла мою руку, перевернула ее кверху ладонью и поцеловала несколько раз. – Малыш, я рада, что у вас с Хотунцевым ничего не получилось.

      -  Ты ревновала меня к Хотунцеву.

      - Я считала и продолжаю считать, что у этого типа нет на тебя никаких прав, - не сразу ответила она.

      -  Ты полагаешь, они есть у тебя?

      - Малыш, я никогда не старалась подчинять тебя своей воле. Ты это прекрасно знаешь. – Она вдруг отбросила мою руку и села на постель. Я обратила внимание, что Лиза заметно постарела – свет из-под неплотно прикрытой шторы безжалостно высвечивал припухлости под ее глазами, острые лучики морщинок вокруг рта. – Мне пора, Малыш.

      -  Тебя ждет Эдик?

      Она хрипло рассмеялась.

      -  Это не совсем то, что ты думаешь. Даже совсем не то.

      -  Что?

      - Эдик и я. Эдик помогает мне не упасть. Я ужасно боюсь потерять равновесие.

      -  Вот уж никогда не думала, что  ты можешь нуждаться в точке опоры.

      -  Я очень нуждаюсь в ней, Малыш. Особенно после того, как не стало рядом тебя.

      Лиза одевалась, повернувшись ко мне спиной. У нее была широкая белая спина – целая гора уже начавшей превращаться в рухлядь плоти.

      -  Ты чувствуешь себя несчастной? – догадалась я.

      Она резко обернулась.

      -  Вовсе нет. У меня есть цель в жизни. Большинство людей этого не имеет.

      -  Как бы там ни было, но я бы очень хотела повидать Станислава, - сказала я и вздохнула.

      -  Ты увидишь его.

      -  Но я не хочу, чтобы он думал, будто я вернулась в Москву из-за него.

      -  Мы ни в коем случае не позволим ему почувствовать себя триумфатором, поверь мне.

      Она сказала это решительным тоном. И, мне показалось, со злостью.

 

                                                        *    *    *

      Мой живот округлялся с каждым днем. Казалось, Станислав ничего не замечал. Мы все так же встречались у него дома, пили, занимались любовью. Я больше ему не позировала – он внезапно охладел к обнаженной натуре. Я лежала на тахте и наблюдала за тем, как он пишет натюрморты со старинным оружием, жестяными кубками,  шлемами и прочей дребеденью. Он уже не настаивал на том, чтобы я ночевала у него, и у меня создалось впечатление, что Станислав очень уставал за день и был рад отдыху в одиночестве. Как-то, едва я появилась на пороге его квартиры, он схватил меня за руку, подвел к холсту на мольберте и сказал:

      - Я написал шедевр. Но эти бараны ничего не поймут. Зато обязательно оценят потомки. Я нутром это чую. Смотри внимательно. Здесь каждая деталь несет смысловую нагрузку.

      Картина была выполнена в серых тонах. На круглом столике с выгнутыми ножками сидел младенец и горько плакал. Позади него стоял большой глобус, на котором все материки были белыми, а моря и океаны кроваво красными. Вокруг младенца ползали пауки, змеи, скорпионы. Большой рак протягивал к нему свои страшные клешни.

      -  Что скажешь?

      -  По-моему, это… ужасно.

      - Ты права, это на самом деле ужасно. Но я не собираюсь ласкать взоры тупоголовых баранов из академии.  Я уверен, при виде этого полотна всех до единого проберет мистическая дрожь. – Станислав обнял меня за плечи, поцеловал в макушку. -  Младенец – это я. Впечатляет? Вокруг меня все те, кто прикидывается друзьями, клянется в вечной любви, преданности. Этот рак очень похож на… Впрочем, не важно на кого. Теперь ты видишь, в каком замечательном окружении вынужден жить некто Хотунцев Станислав Николаевич.

      - Мне всегда казалось, что у тебя есть истинные друзья. И тебя по-настоящему любят.

      - В этом я очень сомневаюсь. Особенно в  последнее время. – Он вдруг обхватил меня за талию, притянул к себе. – Давай поедем в хибару. Алька дала мне ключи. Последнее время эта хибара мне снится почти каждую ночь. Я в некотором роде хочу себя проверить.

      -  На улице ужасный мороз.

      -  Там полно дров. Я не позволю тебе замерзнуть. Ну что, едем?

      Мы не были в хибаре больше двух лет. С той самой ночи моего изнасилования на катере. Последнее время там безвыездно жила Алькина бабушка. Она умерла две недели назад.

      Станислав сходу поймал такси. С недавних пор он был при  деньгах, хотя его работы покупали плохо. Как-то между делом он сказал, что получил  наследство.

      Озеро показалось мне замерзшей лужей. У противоположного берега стоял  злополучный катер. В правительственной даче было темно.

      Камин сломали. На его месте стояла ржавая буржуйка, обложенная двумя рядами кирпичей. От былой романтики не осталось и следа. Мне показалось, будто я попала в склеп собственной любви.

      Станислав приготовил пунш и протянул мне большую дымящуюся кружку.

      -  За нас с тобой. Только до самого дна.

      Последнее время меня тошнило от спиртного, и я стала  значительно меньше пить. Как ни странно, Станислав меня не принуждал. Сейчас он был настойчив.

      Я выпила пунш и почувствовала, как беспокойно шевельнулся ребенок. Вздрогнула, попыталась расслабиться. Станислав наблюдал за мной пристально и с интересом.

      -  Согрелась? – Он протянул руку и погладил меня по щеке. – Знаешь, а тот бородач замерз. Две недели назад. Его похоронили в один день с Алькиной бабушкой.

      -  Ты был с ним знаком? – удивилась я.

      - Он сторожил правительственную дачу, одно время работал у них шофером. Пока не спился окончательно. Говорят, он был болен сифилисом.

      -  Зачем ты сказал мне об этом?

      Я почувствовала, что меня вот-вот стошнит.

      -  А что в этом особенного? Ты же от него не заразилась, правда?

      -  Но это просто отвратительно. – Передо мной промелькнули события той ночи. Я видела себя на койке в тесной каюте, струйку крови, стекающую по моей ноге. Казалось, я сижу на потолке и наблюдаю оттуда за происходящим. Это был какой-то кошмар. Он преследовал меня почти каждую ночь. Как ни странно, я стала спать гораздо спокойней, когда поняла, что ношу ребенка. – Что, ты привез меня сюда для того, чтобы рассказать об этом?

      - Может быть. – Он как-то странно хмыкнул. – Ты должна наконец спуститься на землю. В последнее время вы с Лизой витаете в заоблачных высях.     

      -  При чем тут Лиза? Я ее сто лет не видела.

      Я опустила глаза. С детства не могу лгать.

      -  Ты у нее ночуешь. Вот уже полгода. Почти каждую ночь.

      -  Мне негде жить. Мать снова вышла замуж.

      -  Ты могла бы жить у меня. Но сейчас дело не в этом.

      -  В чем тогда? – запальчиво спросила я.

      - У меня нет возражений по поводу того, что вы с Лизой спите в одной постели. От этого, как говорится, детей не бывает. Да и тебе этот сексуальный опыт пошел на пользу. Беда в том, что Лиза дурно на тебя влияет. Она нехорошая женщина.

      -  Лиза заменила мне мать.

      -  Охотно верю. Но меня она вряд ли сумеет заменить.

      Станислав снова наполнил мою кружку пуншем и придвинул ее ко мне.

      -  Я больше не буду. Мне и так нехорошо.

      -  С Лизой ты каждую ночь пьешь шампанское.

      -  Откуда ты знаешь?

      - От Лизы. Неужели ты до сих пор не догадалась, что эта стерва ведет двойную игру?

      -  Я тебе не верю. Лиза любит меня.

      - Ну да, она тебя очень любит, эта жирная похотливая Сафо с Малой Грузинской. И не только тебя. Ее любви хватает на…

      -  Врешь! – завизжала я. – Последнее время ты следишь за каждым моим шагом. Ты думаешь, что я беременна. Да, я на самом деле жду ребенка, но тебя это пусть не колышет, слышишь? Мы с Лизой сами вырастим нашу крошку.

      Станислав смотрел на меня и зло усмехался.

      -  Очень счастлив за вас, девочки. Итак, Хотунцев оказался третьим лишним. А в самое ближайшее время будет четвертым.

      Он достал из кармана пиджака пачку «явы» и жадно закурил. Я  раньше не видела, чтобы Станислав курил.

      -  У меня тоже был сифилис. Во времена глупой кудрявой юности. К врачу я обратился не сразу – сама понимаешь, стыдоба заела. Когда не стало мочи терпеть, приятели нашли мне одного докторишку. Колол всякую дрянь. Вся задница была в синяках и волдырях. Слава Богу, последствий, сама видишь, никаких. И на том спасибо Всевышнему.

      -  Почему ты  мне об этом не рассказывал?

      - Родная моя, подобные приключения принято скрывать от любимых женщин.

      Он сделал затяжку и закашлялся. От табачного дыма меня еще сильней затошнило.

      Я открыла дверь в сени. Совсем не хватало воздуха. Моему ребенку, очевидно, тоже – он больно колотил меня в живот.

      Станислав подошел и обнял меня за плечи.

      -  Что, боишься за него?

      -  Очень.

      -  А меня тебе ни капли не жаль.

      -  Ты  сказал, что последствий не осталось.

      -  Все равно меня трясет, стоит вспомнить эти жуткие язвы на моем теле. Ко всему прочему, от меня несло, как из выгребной ямы.

      -  Господи! – вырвалось у меня. – За что мне все это?

      - Он родится с отклонениями, - слышала я над своим ухом голос Станислава. – Я всегда хотел иметь сына, но у меня нет никакого морального права плодить кретинов.

      Я медленно опустилась на пол. Мне казалось, он сейчас проломится подо мной, и я полечу в преисподнюю.

      -  Тебе плохо? Что с тобой? Отвечай немедленно! – Станислав больно тряс меня за плечо. – Может, тебя нужно отвезти в больницу?

      -  Нет, - пролепетала я. – Это такой позор – родить неполноценного ребенка. Я этого не переживу. Это… страшный позор на весь наш род.

      -  Сколько у тебя месяцев?

      -  Пошел шестой. Он уже давно шевелится.

      -  А я, идиот, ничего не замечал.

      -  Врешь. Ты обо всем догадался. Ты хотел сделать мне больно.

      -  Неправда. Я тебе верил. Я думал, ты просто поправилась. Тебе это очень идет.

      -  Какой же ты злой. Нелюдь. Я тебя… ненавижу!

      Я попыталась встать. Он хотел мне помочь, но я оттолкнула его руку.

      -  Мы должны держаться друг друга в радости, а особенно в беде. Нас ждут серьезные испытания.

      -  Бедная моя крошка.

      Я заплакала.

      -  Ты расскажешь об этом Лизе?

      -  Не знаю. Ничего я не знаю. Оставь меня в покое.

      -  Пол холодный. Простудишься на всю жизнь.

      -  Ну и пускай! Убери руки!

      Все-таки Станиславу удалось уговорить меня лечь на кровать. Я плакала, отвернувшись к стенке. Ребенок затих.

      -  Послушай, а что если тебе посоветоваться с Лизой? Она наверняка что-нибудь придумает.

      -  Я никого не хочу видеть.

      -  Я отвезу тебя к ней.

      Станислав накрыл меня одеялом, набросил себе на плечи дубленку и вышел на улицу.

      В такси у меня начались схватки. Станислав довел меня до лифта, нажал на кнопку с цифрой «8». Я упала прямо на руки Лизе.

      - Только не вызывай «скорую», - прошептала я и села на ковер возле кровати. – Прошу тебя, не вызывай «скорую». Это…  такой позор.

      Разумеется, Лиза вытянула из меня все. В перерывах между схватками я ругала Станислава последними словами и призывала на его голову кару Господнюю. Лиза гладила меня по голове, целовала мне руки. Она не отошла от меня ни на минуту.

      Девочка родилась мертвой. Врачу «скорой», которую Лиза все-таки вызвала, она сказала, что все началось за полчаса до их приезда. Хотя, если мне не изменяет память, я корчилась в страшных муках часа четыре, если не больше.

 

 

                                                           *    *    *

      Я вспоминала, как мы с Лизой ходили на пруд за кувшинками, из-за которых потом от рук долго пахло тиной, и заливалась горькими слезами. Последнее время у меня сдают нервы. Меня это пугает – кому охота превращаться в истеричку и психопатку?

      Я очень любила себя маленькой девочкой. Особенно после того, как познакомилась с Лизой. То, что я попала в компанию выпивох и, как следствие этого, встретила Станислава, казалось мне в тот момент досадным недоразумением.

      Я лежала и думала о том, что в постели с мужчиной, вне всякого сомнения, получаешь гораздо больше удовольствий, чем в постели с женщиной. Зато каждодневное общение с противоположной половиной человеческого рода приносит сплошные разочарования. Лиза как всегда оказалась права – только женщина способна по-настоящему понять и оценить другую женщину.

      …Каким-то образом матери стало известно о наших с Лизой отношениях. Подозреваю, ей накаркал Станислав. Это произошло, когда я загремела в больницу.

      -  Я сказала врачам, чтобы они не пускали к тебе эту мерзавку! – бушевала она. – А я-то думала: из  хорошей семьи, образованная, родная тетка художница. Оказалось, она настоящая стерва! – Мать испуганно оглянулась. Кроме меня, в палате лежали еще две женщины, но в тот момент обе отсутствовали. – Уверена, из-за нее ты и влипла в эту грязную историю. Надо же – в подоле принесла! Говори немедленно: кто этот подонок?

      -  Тебе-то что за разница?

     Я делала все возможное, чтобы не сорваться. Мать уже тогда здорово действовала мне на нервы.

      - Как это так? Почему я все узнаю последней? – Мать громко всхлипнула и снова оглянулась. – Зачем ты коверкаешь свою жизнь? Потом локти будешь кусать, да поздно.

      -  Не буду, - сказала я, глядя в потолок. – Ты же не кусаешь.

      -  Что ты хочешь этим казать?

      -  То, что сказала.

      -  Я родила тебя в замужестве. Твой отец был у меня первым мужчиной. Я не подпускала его к себе, пока мы не расписались.

      - Потому он и слинял от тебя по быстрому, - невозмутимым голосом, в котором звенели невыплаканные слезы, сказала я. – И даже адреса не оставил.

      - Я сама выгнала его. Из-за тебя. Он к тебе ужасно относился. Зачем, спрашивается, ребенку такой отец?

      -  Откуда ты знаешь, какой отец мне нужен?

      - Я всегда была тебе хорошей матерью. Помню, последний кусок от себя отрывала, чтобы купить тебе пальто или ботинки. Ты училась в самой престижной школе.

      -  Ты засунула меня туда насильно. Мне всегда хотелось учиться в той, что в нашем переулке.

      - Глупая. Ты получила замечательное образование. Могла играючи поступить в любой самый модный институт. Я же не виновата, что ты связалась со всякой шушерой.

      -  Ты сама познакомила меня с Лизой.

      -  Не вспоминай при мне эту мерзавку! Не хочу даже имени ее слышать!

      -  Странно. Мне казалось, ты всегда гордилась дружбой с Лизой.

      - Я не знала, что она из себя представляет. – Мать натужно улыбнулась вошедшей в палату медсестре. – Доченька, я приду к тебе послезавтра. Завтра у меня… - Она понизила голос до едва различимого шепота. – Понимаешь, меня вызывают на обследование в поликлинику. Сдать анализы и все прочее. – По материным глазам я догадалась, что она в очередной раз влипла. Это случалось, по моим наблюдениям, раза два в году, а то и чаще. – Выздоравливай, моя хорошая. Мы все по тебе очень скучаем.

      Она встала и, еще раз улыбнувшись медсестре, которая даже не смотрела в ее сторону, на цыпочках вышла из палаты.

      Станислав навещал меня каждый день. Обычно он приходил после семи и оставался до тех пор, пока его не выдворяли перед вечерним обходом врачей.

      - Я пошутил насчет сифилиса, - сказал он в тот день, когда меня выписывали из больницы. – Ты уж, пожалуйста, меня прости, ладно?

      Он явился с букетиком фиалок и шампанским и показался мне чужим и очень  красивым. У меня заныло сердце. Чутье подсказывало, что Станислав от меня отдалился. Мне казалось, я осталась совсем одна в этом мире, ведь Лиза за все время моего пребывания в больнице ни разу меня не навестила. А потому весь запас неизрасходованной любви я снова отдала Станиславу.

      -  Все судьба, - сказала я и шагнула в его объятья. – По крайней