— Сама не знаю. – В этот момент через открытую балконную дверь донеслись звуки Первого фортепьянного концерта Листа, и я съежилась от пронзившей меня боли. – Кстати, Янез любит классическую музыку. Мы с ним обязательно сходим на концерт Дениса.

      —  Нельзя быть такой жестокой, Мурзик. Тебе это не идет.

      —  А что мне идет, мама? Слезы и монашеское смирение? –  прорвало меня.

      — Я так и знала. Мурзик, не делай этого, слышишь? Я имею в виду твое скоропалительное замужество. Понимаю: ты хочешь сделать больно Денису, но на самом деле делаешь больно себе. Мурзик, родной, обдумай все хорошенько, — ныла мама. – Вы оба еще так молоды и наивны. Настоящие Ромео и Джульетта.

      Это было слишком.

      — Я опаздываю на лекцию, мама!

      Я со всего маху ударила кулаком по рычагу. Через две минуты я выскочила из дома, но на лекцию не пошла.

     Ноги сами принесли меня к консерватории. Из раскрытых окон неслась музыка, наполняя весенний воздух  сладкими грезами, проникавшими в самое сердце. Но это  был утонченный обман.

      Я размышляла о том, что Денис был моим первым мужчиной, и меня невольно увлекла чувственная сторона любви, то есть, выражаясь по-нынешнему, я оказалась сексуальной девочкой. Возможно, если бы на его месте оказался другой, тот же «Янез», я бы тоже влюбилась в него только из-за того, что он ввел меня в  удивительный мир новых ощущений. Но как я могла это проверить? Ведь я и мысли не допускала, что смогу в ближайшем будущем лечь в постель с каким-то мужчиной, кроме Дениса.

     Тут я вдруг вспомнила про серебряную цепочку со сломанным замком, которую обнаружила под тахтой в комнате Дениса, и бросилась к ближайшему автомату.

     «Янез» упоил меня французским шампанским и стал раздевать. Мы стояли перед большим зеркалом в спальне его предков – они где-то отдыхали, — на туалетном столике горели две толстые красные свечи.  Мы были очень красивой парой, что я поняла даже моими насквозь прошампанированными мозгами. Потом, когда мы оба остались в одних трусиках, «Янез» стиснул меня за плечи и поцеловал. Жадно и немного неуклюже. Я сама была виновата, что так вышло, — отстранилась в самый последний момент.

    —  Выпьем еще шампанского. – Он подтолкнул меня к кровати, наполнил бокалы, лег рядом, не касаясь меня, и поставил мне на грудь бокал. – Я думал, ты такая… современная.

      —  Разочарован?

      Я с трудом ворочала отяжелевшим языком.

      —  И да, и нет.

      —  Объясни, пожалуйста.

      Он вздохнул.

      —  У нас не может быть серьезно. А потому я скорее разочарован.

      —  Неужели ты хочешь, чтобы у нас было серьезно?

      —  Это не от меня зависит. И даже не от тебя, девочка.

      «Янез» протянул руку и нежно погладил меня по щеке.

      —  Ты хороший.

      Вместо того чтоб улыбнуться ему, я всхлипнула.

      —  Я так и знал, что ты это скажешь. Одевайся, и я провожу тебя домой.

      Он потянул меня за руку.

      —  Отстань. Я буду спать здесь. Не хочу домой.

    —  Ты полагаешь, я мумия Тутанхамона? Да не смогу я лежать рядом с тобой и сохранять нормальное кровяное давление.

      —  Погаси свечи и дай мне руку, — сказала я.

    Он так и сделал. Он лежал на боку ко мне лицом и прерывисто дышал. Я взяла его руку и прижала к своей груди. Я делала так в детстве с маминой рукой. Когда мне было очень плохо.

      — Я бы с удовольствием сделал этому типу обрезание садовым ножом, — сказал «Янез» и придвинулся ко мне. – Ты такая… нездешняя. Если бы я не был старым гомиком, я бы изнасиловал тебя с особой изощренностью.

      Я чувствовала, как громко стучит его сердце.

      Он протянул вторую руку и стал осторожно теребить золотую цепочку у меня на шее.

      —  Прости! – воскликнул он. – Я сломал замок. Завтра куплю тебе новую.

      —  Иди сюда, — прошептала я и до крови прикусила губу.

 

 

 

   —  Денис тебя разыскивает. Ты где пропадала? – кричала в мое ухо мама. Я отодвинула трубку на несколько сантиметров. Меня раздражают глупые вопросы да еще заданные в тот момент, когда мой рот набит «пепсодентом».

   —  Я ыла ы Янеа, - сказала я, стараясь, чтобы зубная паста не проникла мне в горло. В противном случае меня вывернет наизнанку.

      —  Значит, это все-таки правда. – Мама  огорчилась. – А что у тебя с голосом?

     К тому времени я уже успела прополоскать рот. У меня длинный шнур, и я могу разговаривать по телефону даже с лестничной площадки. Мой ответ отличался великолепной дикцией:

      —  Карл у Клары украл кораллы. И наоборот. Словом, они квиты. Мамочка, ты не знаешь, где можно починить замок на цепочке?

      —  Золото или серебро?

      Я нервно хихикнула.

      — Вообще-то не ломай себе голову – Янез купит мне новую. Знаешь, эти словенцы замечательные любовники.

      — Я рада за тебя, Мурзик. – По ее голосу этого не чувствовалось. – Денис сказал, что оба концерта прошли с большим успехом. Он играл Листа и…

      — Мамуля, а тебе нравится ламбада? – перебила ее я и стала насвистывать нехитрую похотливую мелодию. – Янез обалденно танцует. Мы с ним вчера тащились в дискотеке.

      —  Следи за своей лексикой, Мурзик. Ты  будущий филолог.

     — А на фига мне это? – продолжала выпендриваться я. – Сегодня мы празднуем в «Интерконтинентале» Ты когда-нибудь там была?

      Мама вздохнула. Не потому, что она никогда не была в самом фешенебельном по тем временам ресторане гостиницы «Международная» — моя мама не из тех, кто может позавидовать, тем более, собственной дочери. Она поняла каким-то чутьем, что со мной происходит на самом деле.

      — Я скажу Денису, что ты улетела… мм… предположим, в Ереван к подружке.

      —  Скажи ему все, как есть, мама.

      —  Мурзик, вам так или иначе не избежать объяснения.

      —  Мне нечего объяснять.  Разлюбила – и все. Просто, как этот мир.

      —  Все не так просто, деточка.

     —  В таком случае не станем еще больше усложнять. Пока, мамочка. Я еще не красилась, а Янез через полчаса будет здесь. Целую.

      Я положила трубку и спрятала лиц в ладонях. Меня несло куда-то помимо собственной воли. На бешеной скорости, по ухабам и бездорожью. Увы, я уже не могла остановиться.

      Я отключила телефон и везде погасила свет. Легла на ковер. Закрыла глаза. Пусть думают, что меня нет. Меня ведь на самом деле нет. А где же я?..

      Мне вдруг захотелось очутиться возле Дениса. Чтобы он отругал меня, даже побил. Я физически страдала оттого, что не могла очутиться с ним рядом. Мне так не доставало его прикосновений – каких угодно.  Я корчилась от боли, которая проникала в меня все глубже. Но я не должна была позволить этой боли одержать надо мной победу. Я вскочила, включила телефон и набрала номер «Янеза». И почувствовала опустошающее облегчение.

 

     

 

      —  Нужно поговорить, Мурзик.

      —  Валяй, мамочка.

      —  Ты одна?

      —  Пока да. У тебя минут пятнадцать.  Янез в ванной.

    — Послушай, Мурзик, все слишком серьезно. Он просит, чтобы ты уделила ему хотя бы полчаса. Он несколько раз звонил нам среди ночи. Как бы все не кончилось бедой, Мурзик.

      —  Не сгущай краски, мама.

      У меня внутри онемело от страха. Я не могла себе представить этот мир  без Дениса.

      — Ни в коем случае, Мурзик. Но ты тоже не хочешь, чтобы это случилось, правда?

      —  Но что я могу сделать? – в отчаянии спрашивала я себя, хоть и обращалась к маме.

      — Он подъедет к нам часа через полтора. Ты не смогла бы… найти какой-нибудь предлог?

      — Ты толкаешь меня на преступление, мама. А ведь у нас медовый месяц. – Это вышло ненатурально, и я скривилась от презрения к самой себе. – Я не хочу выглядеть…

      — Не беспокойся. Я сказала Денису, что ты ко мне заедешь за кое-какими вещами. Ты ничего не знаешь.

      —  Мама, я…

      —  Поверь мне, так будет лучше для вас обоих.

      —  Но, мне кажется…

      —  Я жду тебя, Мурзик. И очень люблю.

      Мама положила трубку.

     Я рассматривала себя в зеркале. Я осунулась и заметно похудела за последние дни. В глазах появился лихорадочный блеск. Где-то в подсознании промелькнуло: «Что я наделала!» Я бросилась к шкафу, выгребла с полок все вещи и стала выбирать, что надеть, отвергая одну тряпку за другой. Наконец остановилась на скромном черном «мини». Ведь я заехала к маме прямо с занятий…

      Я вздрогнула, когда позвонили в дверь. Мама поспешила в прихожую. Я бросилась к бару, налила полстакана «Чинзано», выпила залпом. Едва успела дойти до дивана, как Денис вихрем влетел в комнату. Небритый, неряшливый… Черт возьми, ему это ужасно шло.

      — О, привет. – Я встала ему навстречу. – Не ожидала. Выпить хочешь? – молола я с бессмысленностью автомата.

      —  Я за рулем, — буркнул он. – Что ты еще отмочила? Отвечай!

      —  Я тебя не понимаю.

      — Не прикидывайся! — Он схватил меня за руку и потащил к двери. – Поговорим в машине.

      —  Не могу. За мной должны заехать.

      Я послушно шла за Денисом, а мама делала мне какие-то знаки с порога кухни.

     Денис зажал меня в углу лифта и больно впился в губы. Я вскрикнула и чуть не потеряла сознание от восторга. Он меня не понял.

      —  Ага, больно? Думаешь, мне не больно?

    Он громко хлопнул дверцами – сначала моей, потом своей, быстро воткнул в зажигание ключ и выжал газ. Машина неслась на сумасшедшей скорости. Работавшие как взбесившийся маятник «дворники» не успевали справляться с  грязью от встречных машин на  ветровом стекле.

     — Дура! Идиотка! Ну что ты наделала?

    Он ругался матом, колотил кулаками по рулю. Я пребывала в коматозном отупении. Наконец «тойота» выскочила на Университетский и понеслась, подхваченная зеленой волной светофоров в сторону Внуково. Впереди один за другим рвались в небо самолеты. Внезапно Денис резко свернул вправо и съехал с насыпи. Мотор заглох. Нас окружила тишина и прозрачный березовый лес.

      —  Ну. – Он повернулся всем корпусом ко мне. —  Говори, что будем делать?

      —  Не знаю.

      Я опустила глаза.

      —  Стыдно?

      —  Очень.

      Мне в лицо бросилась кровь.

      —  Ты сделала это мне назло? – допытывался он.

      —  Нет. Я люблю Янеза.

      — Глупости. Ну, переспали несколько раз, так неужели из-за этого стоит надевать на себя цепи?

      —  Не надо меня оскорблять. У тебя нет такого права.

      — Есть. Я сам хотел на тебе жениться. Просто я думал, мы еще молоды, и нам рано связывать себя какими бы то ни было узами. Брак – могила любви. А я хотел… Черт, какая теперь разница, чего я хотел!

      —  Я тоже хотела, чтобы наша любовь длилась вечно. Но это были  лишь  глупые мечты.

      —  Почему? – Он смотрел на меня удивленно и даже растерянно. – Я ни на секунду не переставал тебя любить.

      —  Ну да, ты любил меня даже тогда, когда ласкал ту женщину, у которой сломался на цепочке замок.

      —  Я давно забыл о ней. О тебе я не смогу забыть. Никогда.

    Денис потянулся ко мне губами, и я покорно подставила ему свои. Потом мы, естественно, занимались любовью. Неподалеку шумело шоссе, сквозь голые березовые ветки тревожно поблескивало голубое небо.

      —  Улетим на пару дней в Сочи?

      Он взял в ладони мое лицо, посмотрел мне в глаза.

      — Да, — ответила я как под гипнозом. – Только у меня нет с собой ни паспорта, ни денег.

      —  Пустяки. В аэропорту работает мой родной дядька. Большой начальник. Машину поставит на личную стоянку.

     Через каких-то два часа мы уже сидели в самолете, который выруливал на взлетную полосу. Разумеется, я не успела предупредить маму – мы просто не отлипали друг от друга  и все время целовались.

      — Ну вот, я наставил твоему Янезу рога. – У Дениса было по-детски самодовольное выражение лица. – Интересно, и где  ты откопала хмыря с таким шершавым именем?

      —  Я знаю его дольше, чем тебя.

      —  Почему ты никогда о нем не рассказывала?

      Его глаза снова метали громы и молнии.

      —  А что было рассказывать?

      — Ну да, он такое ничтожество, что нечего рассказывать. Почему ты не спала с ним раньше?

     Я пожала плечами. Я сама не знала ответа на этот вопрос. Сеня был любимцем женщин и всегда проявлял ко мне знаки внимания.

      — Наверное, мне просто не пришло в голову с ним переспать, — откровенно призналась я.

      — Ты стала похотливой и развратной. Ты не можешь обходиться без мужчины. Я прав? Отвечай!

      На нас смотрели. Но Дениса это только раззадоривало.

      —  Я не могу без тебя, — вдруг сказала я. – А ты… ты…

      Я разрыдалась у него на груди.

      Эти два дня и две ночи были для меня сплошным праздником. Море лениво ворчало под нашим балконом, вокруг цвело, благоухало. Мы заказывали еду и вино в номер. За эти два дня мы вышли из нашей комнаты  на двадцать минут: купить в ларьке  пасту и зубные щетки.

      —  Интересно, что ты скажешь своему Янезу? – спросил Денис, подавая мне бокал с «хванчкарой». – Уж, наверное, что угодно, кроме правды.

      —  Он ничего не спросит.

      —  То есть как?

      Денис глянул на меня так, словно от моего ответа зависело, встанет ли завтра солнце.

      —  Я тебе солгала. Я не выходила замуж.

      Он чуть не задушил  меня.  «Хванчкара» расплескалась по подушкам и простыне. Мне было очень больно.

      —  Решила подергать меня за веревочку? Не выйдет! Не выйдет!

      Он со всей силы толкнул меня в грудь и выскочил на балкон в чем мама родила. На улице было прохладно и шел дождь.

      Я терла шею. Наверняка будут синяки. И это называется любовью.

      —  Мы сию минуту летим в Москву.

      Он бросился к шкафу, сдернул с вешалки джинсы и рубашку.

      —  Как хочешь.

      Я медленно вылезла из постели.

      —  Ты решила привязать меня к себе на всю жизнь.

      —  Только этого мне не хватало, — огрызнулась я.

      — Ты самая настоящая эгоцентристка. Ты отрываешь меня от занятий. Ты ревнуешь меня к музыке.

      Я улыбнулась. Это напоминало мне пошлую семейную ссору. Я насмотрелась их в детстве.

      — А мне не смешно. У меня через неделю концерт в Доме ученых, я же вместо того, чтобы учить сонату Прокофьева, провожу время в постели с капризной себялюбивой девицей. Ты не представляешь, сколько я потратил на тебя энергии.

      —  Представляю. Но это была твоя идея сорваться в Сочи.

      —  Я думал, ты на самом деле вышла замуж.

      — Не вижу разницы. Я все равно тебе изменила. Так что мы квиты, — зло выпалила я и стала натягивать колготки.

    Он стоял надо мной босой и в джинсах. Казалось, он вдруг потерял дар речи от  нахлынувшего на него какого-то сильного чувства. Его взгляд жег мне затылок.

      —  Шлюха, вот ты кто! Получай!

    Он ударил меня наотмашь. Я упала на ковер и осталась там лежать. Я просто не знала, как вести себя в подобной ситуации.

      Не прошло и минуты, как Денис очутился рядом. Он покрывал мое тело поцелуями. Самое ужасное было то, что они возбуждали меня как никогда.  Я не могла себе представить, что не просто стерплю побои от любимого человека, а еще и заведусь от этого. Словом, в душе русской бабы царит настоящий хаос.

 

 

 

 

 

      — Ну, почему ты не вышла замуж за своего пианиста? – допытывался за утренним кофе Винченцо. В баре были только мы и пара пожилых немцев, которые с жадностью поглощали теплые булочки с маслом и ветчиной. – Ты его очень любила, бамбина. И он тебя. У вас  была такая… пасьоне*. Очень большая пасьоне. Странные вы, русские.

      —  Наверное, этой твоей пасьоне  мало для того, чтобы прожить вместе всю жизнь.

      — Ты права. – Винченцо вздохнул. – Я тоже так считаю. Брак – это на всю жизнь. Общие дети, внуки, интересы. Скука и та общая. Я не знал, что Антонелла окажется такой порочной. Как ты думаешь, бамбина, почему одни люди порочные, а другие нет?

      — Понятия не имею. Может, мы становимся порочными тогда, когда не находим удовлетворения в любви?

      Винченцо задумался.

    — Наверное, ты права, бамбина. Только одни от любовных  страданий становятся святыми, а другие грешными. Почему ты не стала порочной, бамбина?

      —  Мне это не понравилось, Винченцо. Очень скучное занятие.

    Он хлопнул ладонью по столу и весело рассмеялся.  Немцы повернули в нашу сторону головы, женщина что-то сказала мужчине. Оба неодобрительно поджали губы.

    —  Они нам позавидовали, бамбина. Они решили, мы порочные. Старые люди почему-то завидуют тем, кто любит порок.

      —  Откуда ты знаешь?

      —  Так говорил мой дедушка. Он был очень искренним человеком.

    — Ты замечательно говоришь по-русски, Винченцо. Зачем тебе? Для твоего бизнеса вполне бы хватило полсотни слов.

     Лицо итальянца приняло таинственное и вместе с тем торжественное выражение. Он пригладил выбившуюся прядку своих отнюдь не густых рыжевато-коричневых волос (если Винченцо их красил, то неизменно в один и тот же цвет) и изрек, глядя мне в глаза:

   — Я полюбил русскую литературу. В вас, русских, много пасьоне. Только она почему-то приносит вам горе и разочарование. Я очень интересуюсь Россией. Я бы хотел жениться на русской женщине. Такой умной и красивой, как ты, бамбина.

      — Думаю, тебе будет не  трудно это осуществить. Многие русские девушки мечтают выйти замуж за итальянца.

      — О, те девушки мне не нужны. – Он брезгливо поморщился. – Они путанки. Мои дети будут надо мной смеяться, если я женюсь на одной из этих девушек. К тому же я успел построить некоторые планы и даже позволил себе помечтать. Как ты думаешь, бамбина, в моем возрасте можно мечтать?

      — Это опасно в любом возрасте, Винченцо. Особенно когда ты начинаешь путать мечты с реальностью.

     — Я этого не боюсь, бамбина. Ты можешь делать из меня что хочешь. Как говорят в России, можешь свить из меня веревки. Это серьезно, бамбина. И навсегда.

      — Спасибо, Винченцо. – Я дотронулась до его руки и поспешила закурить. Его слова разбередили мне душу. – Только я, наверное, уже никого не смогу полюбить.

    — Ты ошибаешься, Лора. Ты еще очень молодая. Но если ты не сможешь меня полюбить, это тоже неплохо:  мы с тобой будем большими друзьями.

      —  Нет, Винченцо. Это несправедливо.

      —  Что ты имеешь в виду, бамбина?

      —  Когда один отдает, а другой только берет.

      —  Когда берут оба, это еще хуже. Откуда они будут брать?

      —  Ты философ, Винченцо. Почему ты занялся бизнесом?

      —  Так получилось. Если бы я стал магистром философии, я бы не встретил тебя. А я одно время очень хотел стать магистром философии. Давай выпьем по стаканчику «Вальполичеллы»*? – предложил он и, не дожидаясь моего ответа, взял с полки над стойкой бара темную бутыль. Она была в пыли и, похоже, стояла там со дня открытия гостиницы. – Это вино делал мой дедушка. Они с бабушкой жили в Абруцци. Это область в центральной Италии, где растет замечательный виноград и благоухают миндальные рощи. Они оба умерли вскоре после войны. А вино осталось. Совсем немного. – Винченцо опорожнил бутыль до дна. Получилось почти по полному  стаканчику из толстого хрусталя. – Последний раз я пил его, когда поминал маму в день ее похорон. Думал, выпью остатки вина на свадьбе у Аньезе, но эта дурочка, наверное, останется старой девой. Ей уже двадцать пять, а она не замужем. Про таких в Италии говорят: перезрела, как персик, у которого нет хозяина.

      —  А мне уже тридцать, Винченцо.

     —  Э, хитрая ты какая, бамбина. – Он подмигнул мне и поднял свой стакан. – За тебя, русская лисичка. Чтоб ты и в пятьдесят осталась молодой. Ты  будешь всегда молодой.

      Вино оказалось густым и очень крепким. Оно ударило прежде всего в голову, сделав ее легкой. Я вдруг подумала о том, что, наверное, не зря приехала в Италию. Вообще меня с детства притягивала эта страна. Оказалось, у меня  здесь настоящие друзья.  Увы, я тут же вспомнила, что где-то рядом, возможно, еще ближе, чем было в Москве, Денис. По мне прокатилась волна дрожи. Воистину судьба любит, мягко выражаясь, подтрунивать над нами.

    — А тебе не кажется, бамбина, что этот дружок-пианист – твоя судьба? – вдруг спросил Винченцо и пристально посмотрел на меня.

      — Не кажется. Зато мне кажется, что тебе нет никакого смысла убеждать меня в этом.

      —  Ладно, больше не буду. И на его концерт тебя не приглашу. А сам пойду. Обязательно.

      —  Возьми меня с собой.

      —  С удовольствием. – На лице итальянца расплылась довольная улыбка. – Ты давно не была на его концерте?

      — Семь лет. Последний раз я слушала его в Ферраре. Пятнадцатого апреля. Завтра будет ровно семь лет.

      Брови Винченцо стремительно взлетели вверх.

   — Это судьба, бамбина. После того как вы расстались семь лет назад в Италии, вы  встретились в самолете, который летит в эту страну. О, на такой сюжет можно сделать романтический фильм.

      —  Мне не до романтики, Винченцо.

      Подъехал фургон с продуктами, и Винченцо, извинившись, занялся работой. Я встала, накинула на плечи шаль.

     — У моря холодно, бамбина, — предупредил Винченцо, подняв голову от конторки. – В этом году нас не балует  погода.

      —  Ну и пускай.

      Я решительным шагом направилась к двери. Уж слишком много знал обо мне этот странный итальянец.

    Ту улицу я отыскала без труда. На ней располагались виллы состоятельных людей. Сейчас, как и семь лет назад, почти все пустовали. Улица вела к морю. В самом конце ее стоял трехэтажный дом, похожий на теремок, каким я представляла его себе в детстве. Дом был типичным для современной итальянской архитектуры: с застекленными балконами, мансардой с большими окнами, плоской крышей, на которой так здорово загорать. Нетипичными были мои детские представления: царевич из русской сказки жил на итальянской вилле.  Я постояла несколько минут возле дома, стараясь не переносить в настоящее то, что имело место семь лет назад. Мне это почти удалось, и я, довольная собой, направилась было в сторону пляжа, как вдруг из моего итальянского теремка полились звуки рояля. Это было слишком. Винченцо наверняка  сказал бы, что вмешалась судьба.

      Спрошу у него, кто здесь живет, подумала я, вслушиваясь в музыку. Это было современное сочинение, но в Италии даже абстрактное искусство может показаться романтичным.

    Я  заставила себя сделать несколько шагов в сторону моря. Потом побежала. Навстречу мне влажно дышала Адриатика.

      На прошлое нужно смотреть как на прочитанную книгу. Сюжетная линия завершена, все продолжения, как правило, банальны и пошлы, убеждала себя я, вглядываясь в морские дали. Гете выдумал Вертера, я – Дениса. У Вертера, кажется, был прототип, но он часто вел себя не так, как хотелось Гете. Тогда он, взяв за основу реального человека, создал своего любимого героя. То же самое сделала я. И почему-то  огорчилась, когда поняла, что люблю не Дениса, а человека с его внешностью, обаянием, талантами и так далее, но совершенно мне непонятного, в чем-то даже чуждого. Во всем виновата только я. Я не умею любить. В представлениях о любви у меня сплошные штампы из литературы и кино.

      На пляже не было ни души. До открытия сезона оставалось как минимум полтора месяца. На севере Италии лето наступает поздно, почти как в Подмосковье, хотя здесь, конечно же, иные критерии и требования к погоде. Вряд ли кто-то влезет в воду, температура которой ниже двадцати – двадцати двух градусов. Теплым по европейским стандартам море становится лишь к концу июня.

      Я вспомнила, как мы с Денисом купались здесь семь лет назад. Я даже точно помнила дату – десятое апреля. Море вот так же штормило, на горизонте синели тучи.

      Вернее сказать, купались не мы, а я, но это уже детали. Так сказать, мелочи жизни.

    Конкурс еще не закончился. Денис играл в третьем туре в самый первый день. Он выступил блестяще, но не был уверен  в победе. Результаты должны были огласить через два дня.

      У нас оставалось двадцать долларов. К счастью, за гостиницу мы уплатили вперед. В тот день мы купили бутылку дешевого аперитива, бананов, сыра. В нашей комнате была настоящая холодина – Винченцо экономил на отоплении, да и комната была угловой, доступной всем ветрам.

      Мы оделись под одеялом и набросились на еду. Это было нашим обедом и ужином. Аперитив согревал. Он оказался достаточно крепким, и мы  опьянели после первых глотков.

 

* Страсть (итал.).

* Сладкое вино с привкусом вишни и горчинкой миндаля.