​

     Обрушившийся на дом порыв ветра громыхнул щитом неоновой вывески, застонал, запутавшись в колючих ветках пиний.

      — Мы плечо к плечу у мачты против тысячи вдвоем, — вспомнила я слова пиратской песни и сказала: — Море зовет меня на подвиги. Загадай желание.

      —  Есть.

      —  Тогда — полный вперед.

      Я сунула ноги в туфли и потянула на себя ручку двери.

      —  Ты сошла с ума.

      —  Нет. Если хочешь изображать болельщиков, надень свитер.

      —  Я не позволю тебе…

     —  Интересно, кто тебя спросит? – Я обернулась с порога и помахала Денису рукой. – Меня позвала мелодия морских волн.

    Он сдернул с сушилки полотенце, сунул в карман джинсов недопитую бутылку. Мы сбежали по лестнице в холл. Я направилась к выходу, Денис задержался возле автомата с сигаретами.

      Мне в лицо ударил пропахший морем ветер. Я шла, смело рассекая его грудью, и думала о том, что мир принадлежит нам двоим. Денис скоро станет музыкантом с мировым именем.  Он разделит славу со мной. Он положит ее к моим ногам. Ведь он твердит все время, что стал амбициозным с тех пор, как встретил меня. А как-то под рюмочку сказал: «Я выкладываюсь только ради тебя». Итак, я шла навстречу морю, раздувая ноздри. Мне казалось, я вот-вот взлечу. Я оглянулась и протянула руку Денису. Уж если взлетать, так вдвоем.

    Мы быстро разделись и, держась за руки, вошли в воду. Она показалась мне совсем не холодной, хотя  тело сразу покрылось мурашками.

      —  Возвращаемся, — сказал Денис, когда мы были по колено в воде.

      —  Без меня.

      Я отпустила его руку, сделала рывок вперед и нырнула под набежавший вал. До сих пор помню это ощущение:  словно скольжу животом по гладкому льду на космической скорости. Денис остался далеко позади, а потом мы  разминулись, очутившись в разных измерениях. Этот сумбур пронесся в моем мозгу за какие-то доли секунды. Я развернулась под водой и вынырнула лицом к берегу. Денис был в  двух метрах от меня. Он стоял по щиколотку в воде, обхватив руками плечи. Меня  огорчило, что он не нырнул за мной, хотя поначалу я не хотела, чтобы он купался. Я бросилась на берег, вдруг ощутив стыд оттого, что я голая, поспешила закутаться в полотенце. Денис решил, что мне холодно.

     —  Все-таки это безрассудство, но я все равно тобой горжусь. – Он стучал зубами больше, чем я. – Если мы не заболеем, буду гордиться еще больше.

      Денис глотнул из горлышка аперитива и протянул бутылку мне.

   …Я повернулась на сто восемьдесят градусов и пошла в сторону отеля. Воспоминания причинили мне почти физическую боль. Я пожалела, что приехала в Италию, хотя, как мне до сих пор казалось, меня позвала сюда вовсе не ностальгия. Тогда что, спрашивается?

      «Завтра уеду в Больцано к Элине и Марко, — решила я. – Сюда  не вернусь никогда в жизни».

      — Звонил твой дружок, бамбина, — сказал Винченцо, едва я переступила порог. – Просил передать, что оставит для тебя билет у капельдинера. Возьмешь меня с собой?

      —  Да, — сказала я и поспешила к себе наверх. Сердце забилось радостно и тревожно.

    «Успокойся, — уговаривала я себя. – Ты знаешь наперед, что будет. И даже в какой последовательности: вспышка страсти, охлаждение, измена, снова вспышка… Выдержишь?»

      Зазвонил телефон. Я не спешила снять трубку – была уверена, что это Винченцо.

      —  Где ты была? – услышала я  голос Дениса. – Этот шимпанзе тебе передал?

      —  Он понимает по-русски.

      —  Пускай не подслушивает. Придешь?

      —  С Винченцо.

      —  С чего это вдруг?

      — Он пригласил меня на твой концерт еще вчера.

    — Надо же, какой меломан. – Он помолчал. Потом спросил совершенно другим – потеплевшим – голосом: — Ты где была?

      —  На пляже. Ты же знаешь, я обожаю море.

      Он усмехнулся.

      —  Купалась?

      Я усмехнулась ему в тон.

      —  Забыла  полотенце.

    Я смотрела на палас, которым был застлан пол в комнате. Темно-серые, серые и бежевые  ромбы чередовались с упрямой последовательностью в каждом новом ряду. Это было так похоже на наши с Денисом отношения, что в пору было кричать от накатившей безысходности.

      —  В чем дело? Все не можешь простить?

      —  Могу. Но это уже не имеет никакого значения.

      — Я тебя не понял. – В трубке что-то щелкнуло. Очевидно, Винченцо на самом деле нас подслушивал. – Повтори, что ты сказала.

      —  Завтра утром я уезжаю в Больцано.

      —  А… Хорошо. До вечера.

      Он первый положил трубку.

   

 

     

      —  На тебя все смотрят, — сказал Винченцо, когда мы сели на наши места в амфитеатре. – В зале есть мои знакомые. Будут мне завидовать. – Он улыбнулся и похлопал меня по руке. – Теперь поняла, почему я так хотел, чтобы ты пошла со мной на концерт?

      — Спасибо, Винченцо, — пробормотала я, вдруг проникнувшись к нему благодарностью. – Ты настоящий друг.

     Я представила, как  было бы мне одиноко и плохо, если бы я пришла на этот концерт одна. А  я бы обязательно пришла.

      —  Я очень корыстный человек, Лора.

      — В таком случае объясни, пожалуйста, почему ты так упорно пытался затащить меня на этот концерт? С таким же успехом мы могли пойти в театр или куда-то еще.

      Винченцо снова похлопал меня по руке, потом вдруг взял ее и прижал к губам. При этом обвел взглядом зал.

      — Скоро сама все поймешь, бамбина Лора. Ты умная и очень душевная. Я правильно употребил это прилагательное?

      —  Не знаю, что ты имел в виду.

    — Я хотел сказать, что ты можешь все понять и не станешь осуждать ближнего. Потому что твой ближний тоже самый обыкновенный человек. Мне так хочется посидеть с тобой вдвоем и кое-что тебе рассказать. И ты, если захочешь, расскажешь мне. Мне нужен друг, бамбина. Женщина-друг. Наверное, ты думаешь, я помешан на сексе. Признайся, ты так думаешь?

      Я вздохнула.

     —  Я тоже на нем помешана, Винченцо. Только об этом почему-то никто не догадывается. Наверное, я хорошо умею это скрывать.

      — Кажется, я понял тебя. – Он смотрел на меня растроганно. – Уверен, тебе очень непросто живется в этом мире.

  Сантини подошел ко мне во время перерыва. Это был высокий мужчина неопределенно среднего возраста. Итальянского в нем было еще меньше, чем во мне. На севере Италии очень распространен этот космополитичный тип европейца.

     — После концерта едем в «Касабланку», — сказал он, обменявшись со мной формальными любезностями. – Приходи в артистическую.

      —  Кто едет? – поинтересовалась я.

      —  Деннис, я и мои сестры. Ужин даю я.

      —  Меня пригласил Винченцо.

      Сантини измерил Винченцо оценивающим взглядом.

      —  Деннис сказал, ты будешь свободна вечером.

      — Он не понял меня. Спасибо за приглашение. Передай мои поздравления Деннису.

      —  Скажешь все сама после концерта. Приходи в артистическую.

      Он приложился к моей руке и растворился в толпе.

      —  Приду. Куда я денусь? – задумчиво сказала я, обращаясь к самой себе, и взяла Винченцо под руку. – Нам пора.

    —  Что хотел от тебя этот человек? – спросил он, когда мы сели на свои места. Дело в том, что мы с Сантини разговаривали по-английски.

      —  Пригласил в  ресторан.

      —  Он импресарио твоего друга. Почему ты не любишь его, бамбина?

      Я прилежно изучала программку. Но отвязаться от Винченцо оказалось совсем не просто.

      — Почему ты не согласилась пойти в ресторан со своим другом и этим человеком? – допытывался Винченцо.

      —  Я думала, ты не понимаешь по-английски.

      —  Я на самом деле не понимаю, бамбина. Но я хорошо знаю твое лицо. На нем было все написано.

      — Я сказала, что меня уже пригласил  ты. Если  не ошибаюсь, ты хотел посидеть со мной вдвоем за тихим домашним ужином и поговорить по душам. Так ведь?

      Он смотрел на меня недоверчиво. Собрался мне что-то сказать и уже наклонился в мою сторону, но в этот момент в зале погас свет и на сцену вышел Денис.

      Я закрыла глаза. Если бы я еще могла и уши заткнуть.

    Я не слышала «Обручение» с тех самых пор, как мы расстались. Эта музыка принадлежит Италии. В Италии она  звучит по особенному пронзительно.

     — Твой друг очень талантливый музыкант, — шепнул Винченцо, когда зал зааплодировал. – Но чего-то ему не хватает.  Наверное, душевности. Он никогда не был женат?

      —  Не знаю. Спроси у него сам.

      Винченцо посмотрел на меня осуждающе и  поцокал языком.

​

 

 

     — Ты не жалеешь, что не поехала в «Касабланку»? – спросил Винченцо, наливая в мой стакан почти бесцветное «Гави»*.

        —  Хочешь сказать, там лучше кухня, чем у тебя? Что-то мне в это не верится, Винченцо.

     —  О, бамбина, ты уже шутишь. Это так хорошо. Это очень хорошо. Но твой друг выглядел расстроенным. Он рассчитывал на твое общество.

        — Сантини сумеет его утешить. У него в каждом  городе живут кузины и прочие путаны.

        Я сказала это с неожиданной  злостью. И выдала себя с головой.

      — Молодой мужчина думает, что новая женщина покажет ему что-то особенное, чего он не знает. Я тоже когда-то думал так, бамбина.

       — А если ты любишь женщину, и она отвечает тебе тем же, ты пойдешь в бордель?

       —  Мужчина понимает любовь не совсем так, как женщина.

      Стараясь не расплескать вино, он поставил свой бокал на подставку.

       —  Ты не ответил на мой вопрос, Винченцо.

      Он снова взял бокал, сделал из него глоток, посмаковал во рту.

       — Хорошее вино, но немного пресное. Я ходил в бордель, когда мы с  Антонеллой только поженились.

       —  Теперь я понимаю, почему она связалась с лесбиянками. У женщин душа гораздо тоньше.

      — Нет, бамбина, сегодня мы будем пить «дольчетто»*. – Он откупорил бутылку, налил мне полбокала и улыбнулся. – Попробуй, бамбина. Думаю, тебе понравится. Мне кажется, оно похоже на тебя. По крайней мере, у этого вина  особенный аромат. После него не захочется другого. Я ответил на твой вопрос, бамбина?

      —  Да.

      — А теперь твоя очередь отвечать на мой вопрос. Ты сделаешь это, бамбина?

      —  Постараюсь. Если буду знать, как ответить.

     — Ты знаешь. – Он выпил свой бокал медленно, наслаждаясь каждым глотком. – Ты тоже выпей. У меня  к тебе очень смелый вопрос. Готова? – Он щелкнул зажигалкой, зажег от нее две свечи на столе и погасил настольную лампу на подоконнике. – Когда твой друг изменил тебе в первый раз, ты отплатила ему тем же?

      Я молча кивнула и опустила глаза. Я поняла вдруг, что совершила тогда непростительную глупость.

      —  То-то же.

      В голосе Винченцо не было торжества.

      —  Но почему я должна прощать? – все-таки спросила я.

      —  Потому что ты его любишь.

      —  А он? Он бы меня простил?

      — Вряд ли. Это очень трудно, почти невозможно. Но  ты смогла бы его простить, бамбина.

      —  Но я не смогла бы сделать это во второй раз.

      —  Его могло не быть.

      —  Я поняла тебя, Винченцо. Думаю, ты прав. Но я так не сделала.

   — Есть женщины, от которых мужчины никогда не уходят, — рассуждал Винченцо. – Наоборот, с годами они привязываются к ним больше и больше.

      —  Я не из той породы.

      —  Как знать. – Винченцо смотрел на меня с иронией. – Мне кажется, ты себя недооцениваешь, бамбина.

      —  Завтра утром уеду в Больцано, — сказала я и почему-то вздохнула. – У тебя есть расписание поездов?

      —  Оно у меня есть, бамбина. Но завтра ты не поедешь в Больцано.

      —  Шутишь. Меня ждут друзья.

      —  Послезавтра мы с тобой поедем в Феррару.

      —  Зачем? – не сразу поняла я.

     —  Твой друг дает концерт в Академии изящных искусств. Кроме тебя, у меня нет друзей, с кем я мог бы пойти на концерт фортепьянной музыки.

      —  Ты что, собрался нас помирить? Но зачем?

      Винченцо снял очки и долго тер платком стекла.

      —  Я не хочу, чтобы ты уехала завтра в Больцано.

​

     

 

 

      «Не надо было пить столько вина, — думала я, лежа на спине и глядя в потолок, по которому через определенные промежутки времени пробегали отсветы рекламы отеля напротив. – Конечно, в Больцано я завтра не поеду – сейчас уже поздно звонить Элине и Марко. Съезжу в торговый центр и куплю подарки родственникам, пока не просадила все деньги. Но с утра обязательно позвоню Элине и Марко».

      Я услышала чьи-то осторожные шаги за окном, но не придала этому  значения: кроме Винченцо и членов его семьи, которые тоже работали в отеле, на его территорию ночью вряд ли мог кто-то проникнуть. Эти ротвейлеры были настоящими исчадьями.

      Шаги приближались. Я повернула голову в сторону балконной двери и затаила дыхание. В отблесках вспыхнувшего в очередной раз неона увидела, как кто-то перемахнул через перила. Потом раздался едва слышный стук:  словно бросили в стекло горстку вишневых косточек.

    Я завернулась в халат и замерла посредине комнаты. Неужели под влиянием выпитого в Винченцо  возобладал дремучий инстинкт самца?

       —  Открой, — услышала я шепот. – Это я.

     Я подскочила к балкону и щелкнула замком. От Дениса несло как из винной бочки. Он схватил меня в охапку, пошатнулся, и мы оба завалились на кровать.

      —  Пусти! – Я сделала попытку высвободиться. – Ты совсем пьяный.

      — Ты  меня бросила. Что мне оставалось делать? Скажи, почему ты не пошла с нами?

      Денис держал меня за обе руки. У него были очень сильные пальцы, и я больше не вырывалась.

      —  Я не выношу Сантини.

      —  Ну и зря. С ним очень легко. Мне надоело жить сложно, понимаешь? Я устал.

      —  А кто тебя заставляет жить сложно? Как хочешь, так и живи.

      — Ты.

      Он выпустил мои руки, но я не сразу это заметила. Я продолжала лежать рядом с ним.

      —  Я тоже от тебя устала.

      —  Нам было так хорошо. Неужели больше не будет?

      Я вскочила и еще плотнее запахнулась в халат.

      —  Не будет. Я не позволю.

      —  Ты выйдешь замуж за этого шимпанзе. Родишь ему шимпанзят.

      —  Уходи. Меня тошнит от твоих оскорблений.

      —  Прости. – Он сел и протянул ко мне руки. – Забудь обо всем дурном и иди сюда. Нам будет очень хорошо.

      Я сделала шаг назад и крепко обхватила себя руками. Странно, но сейчас мне его совсем не хотелось.  А на концерте я изнемогала от желания.

      —  Иди же, моя любимая, моя… Это все слова. Я так хочу тебя чувствовать, целовать.

    Я пятилась, пока не уперлась в туалетный столик. Мне казалось, стоит Денису до меня дотронуться, и я закричу. Сама не знаю, что вдруг со мной случилось.

      — Ты хочешь меня завести! У меня послезавтра концерт! Ты думаешь только о себе!

      — Уйди, пожалуйста, — едва слышно проговорила я. – Ради того, что было между нами.

      —  Но мне некуда идти. – У него был  расстроенный – упавший – голос. – Такси здесь не поймать, а пешком далеко.

      —  Я  попрошу Винченцо, чтобы он дал тебе на ночь комнату.

      Я сделала движение в сторону телефонного аппарата.

      — Постой. Не надо. Лучше я погуляю у моря. – Денис медленно встал и направился к балкону. – Там такая нежная ночь.

      —  Там собаки. Они разорвут тебя в клочки.

      —  Собаки?  Нет там никаких собак. Они тебе приснились.

   Я вышла следом за ним на балкон и посмотрела в палисадник. Луна высвечивала каждый уголок этого пятачка с прямоугольным бассейном посередине. Собак на самом деле не было.

      —  Я пойду с тобой, — сказала я, накидывая на плечи шаль. – Мне не спится.

      Он молча подал мне руку. Я словно видела нас со стороны: русский мужчина в черном парадном костюме и шляпе и его соотечественница в пестром шелковом халате поверх пижамы и шлепанцах на босую ногу идут аллеей из пиний под желтой, как лимон, итальянской луной.

    Ветер стих. Я словно впервые увидела спокойное, озаренное лунным сиянием Адриатическое море. Мне представлялось почему-то, что над ним всегда  царит холодный мрак и гуляет  ветер.

    —  Твоя взяла. – Денис встал передо мной, загородив собой луну, наклонился, взял в ладони мое лицо. – Я снова покорный. Ты этого добивалась? Признайся, ведь ты именно этого добивалась?

    — Я добивалась тебя. Но ты… Как бы сказать поточней… Ты не способен быть мужчиной для одной-единственной женщины. А я не умею прощать.

      — Я стану таким. Поверь. Я не могу без тебя. А ты флиртуешь с этим жирным итальянцем!

      —  Он мой друг. Мы  понимаем друг друга.

      —  Еще бы. У тебя очень быстро  возникает взаимопонимание с мужчинами на почве секса.

     Мне следовало ударить его по щеке – любая другая женщина поступила бы на моем месте именно так. И нам обоим  стало бы легче. Я не смогла.

      —  Ладно. Только оставь, наконец, меня  в покое.

      —  Нет! Ты сама этого не хочешь. Ты все еще любишь меня.

    Я резко повернулась и зашагала назад. Впереди скользила бесшумно моя бледная тень. Я ей завидовала – она была бесчувственной.

      —  Постой! Я докажу тебе, что не могу без тебя жить! Постой минуту!

      Он схватил меня в охапку и чуть ли не волоком потащил на пляж.

      Я не успела его удержать –  просто не могла представить, что он сделает в следующую секунду.

      Он бросился в воду. Я видела на посеребренной луной морской глади темную шляпу,  которая словно застыла на одном месте.

      Я кинулась за ним. Я что-то  кричала ему.

      Потом, уже на берегу, мы стиснули друг друга в объятьях и слились в поцелуе. Раньше мы никогда так не целовались. Мы впились друг в друга мертвой хваткой, и я ощутила во рту соленый привкус крови.

      Низменные инстинкты нужно подавлять в себе всеми силами, иначе можно незаметно превратиться в животное. Но разум не всегда   в состоянии их подавить. Более того, он может на какое-то время покинуть человека.

      Я встала на ноги, ощущая на зубах песок. Я не ощущала холода –  вообще ничего не ощущала. Внутри была пустота. Словом, от меня осталась только моя бренная оболочка.

      —  Я простужусь и слягу, — сказал Денис, громко стуча зубами. – У меня  по концерту в Ферраре и во Флоренции. Я должен принять горячую ванну. А где моя шляпа? Я отвалил за нее целую кучу этих проклятых лир.

      Шляпа валялась на берегу. Она намокла и стала тяжелой. Я прижала ее к груди. «Нас словно накрыло тайфуном», — пронеслось в голове.

      Собаки злобно ощерились на нас, когда мы попытались вернуться ко мне в комнату той же дорогой.

      —  Он нарочно их выпустил. Этот шимпанзе следит за тобой днем и ночью! – негодовал Денис. – Эй! – Он подошел к воротам и стал их трясти. – Открывай немедленно, старый козел!

      —  Не надо, прошу тебя. Сейчас я поймаю такси, и ты поедешь в свой отель.

      —  Ты что, сошла с ума? Чтобы я предстал там в подобном виде? Эй, старый козел, открывай!

      — Тут есть звонок. — Я нажала на кнопку. – Винченцо решит, что нас  с тобой сбросили с мола.

      —  Мне плевать, что он решит! Ты спишь, что ли, обезьяна?

      —  Кто это? – раздался  рядом отнюдь не сонный голос Винченцо.

    —  Откройте! Это мы. – В голосе Дениса я уловила просительные нотки. – Пожалуйста. Мы свалились с мола и промокли до нитки.

      В полутемном холле наши с Винченцо взгляды на секунду встретились. Я опустила голову и прошла мимо.

​

 

 

      —  Ты собралась уезжать, бамбина?

      —  Да. Спасибо тебе за все, Винченцо. И, если можешь, прости.

      —  За что? – с неподкупным удивлением спросил он.

      —  Сам знаешь. Мне нечего тебе сказать.

      —  Может, останешься?

      —  Нет. Элина с Марко меня ждут. Кстати, я должна тебе за телефон:  ночью я говорила еще и с Москвой.

      —  Ты ничего мне не должна, бамбина.

      Он подмигнул мне хитро и одновременно дружелюбно.

      —  Я позвоню тебе из Больцано.

     Я наклонилась взять сумку с вещами, но Винченцо меня опередил. Он подхватил ее и направился в сторону бара.

      —  Давай выпьем кофе. У меня сегодня тоже нелегкий день.

      Я безропотно подчинилась. Хотя мне было очень стыдно смотреть Винченцо в глаза.

      —  Не вешай нос. – Он налил большую чашку душистого эспрессо*, разрезал вдоль булку, намазал ее маслом и протянул мне. – После стресса нужно употреблять много калорий, бамбина.

      — Зачем ты загнал вечером собак?  — спросила я и заставила себя посмотреть Винченцо в глаза.

      Мне показалось, он смутился.

      —  Я знал, что твой друг захочет тебя увидеть.

      Он виновато улыбнулся.

      —  Ты зря сделал это, Винченцо.

      —  Прости. Но я думал… ты тоже хочешь его увидеть.

      —  Ну и что из того, что хочу? Я не должна была его видеть.

      —  Не будь такой серьезной, бамбина. Нарывы нужно вскрывать. Иначе гной заразит кровь.

      Похоже, Винченцо был готов оправдать любой мой поступок. В отличие от Дениса, который всегда пытался уличить меня в несуществующих грехах.

      —  Он был пьяный, а потому вел себя грубо. Извини его, Винченцо.

      — Твой друг очень ревнивый. Я его понимаю. Я бы тоже ревновал тебя ко всем без исключения.

      —  Но ты не ревнуешь. Почему?

      —  Ты не любишь меня, бамбина. Значит, я не имею права тебя ревновать.

      —  Ты думаешь, я все еще люблю его? Но разве любовь бывает такой?

      —  Она бывает всякой.

      —  Я не хотела,  чтобы это случилось. Я чувствую себя так, словно валялась в грязи.

      —  Это пройдет, бамбина. И очень скоро. Поверь мне.

      — Но в самый последний момент я поняла, что на самом деле его хочу. Сейчас я…   не могу в это поверить.

      Я отвернулась к окну. День был солнечный и теплый. Аньезе со своим женихом мыли бассейн.

      Винченцо дотронулся до моей руки. Я вздрогнула.

      — Останься, бамбина. Очень тебя прошу. Всего на один день. Завтра я сам отвезу тебя на поезд.

      —  Что от этого изменится?

      — Я не хочу, чтобы твой друг решил, будто ты его боишься. Ты его не боишься, бамбина.

      —  Боюсь. Ты не представляешь себе, как я его боюсь.

    Неожиданно для себя я расплакалась. Чашка с кофе оказалась в подоле моей юбки. Винченцо стал гладить меня по плечу, говорил что-то утешительное.

      Потом он помог мне дойти до моей комнаты, уложил в постель. Я все время рыдала и кричала, что хочу в Больцано. Появился доктор и сделал мне укол.

      Я забылась сном.

      Первое, что я увидела, когда открыла глаза, был накрытый темным платком торшер, возле которого сидел Винченцо с книгой в руках. У него был до смешного серьезный вид. Комната, в которой я лежала, была похожа на мою, но это была не моя комната: вся мебель в ней располагалась в зеркальном порядке.

      — Почему? – произнесла я вслух, углядев в этом какой-то мистический смысл.

      — Добрый вечер, бамбина. – Винченцо положил книгу на тумбочку и снял очки. – Как ты себя чувствуешь?

      —  Где я?

      —  О, ты очень наблюдательна. Я перевел тебя в люкс на третий этаж. Окно выходит на персиковую плантацию.

      —  Спасибо, — прошептала я и протянула Винченцо руку. Он схватил ее и крепко пожал.

      —  Хочешь кушать?

      —  Хочу пить. – Винченцо встал и направился к двери. – Нет! Останься! Не бросай меня! – закричала я.

     — Ты очень капризная, бамбина. – Он расплылся в довольной улыбку. – Я позвоню Аньезе, чтобы принесла нам пива и креветок. Идет?

      —  Да. Я сейчас встану.

      —  Ты будешь лежать, бамбина.

      — Но я совсем здорова. – Я попыталась встать, но почувствовала головокружение. – Это от укола? – догадалась я.

      — Это пройдет. Но придется полежать. Доставь мне удовольствие поухаживать за тобой, бамбина.

     Он ловко чистил креветки и клал мне на тарелку. Мои руки стали слабы и непослушны, и я с трудом удерживала стакан с пивом.

     — Я позвонил Элине и Марко и сказал, что ты немного заболела и приедешь к ним дня через два. Я правильно поступил?

      —  Да. Но мне кажется, я могла бы уехать завтра.

      Он покачал головой.

      —  Нет. Даже думать об этом нельзя, бамбина.

      — Винченцо, ты очень страдал, когда произошла эта история с Антонеллой? – неожиданно спросила я.

     —  Я ждал от тебя этого вопроса, Лора. – Он смотрел мимо меня. Там, чуть повыше моей головы, висела картина. Я видела ее отражение в зеркале напротив. Сквозь бурые водоросли пытались проглянуть на свет Божий странные серо-голубые, похожие   формой на орхидеи цветы. Я невольно прониклась душевным состоянием художника. Я не поклонница  искусства подобного рода, однако мне показалось, будто я услышала стоны чьей-то раненой души.

      —  Это я написал, — сказал Винченцо, не спуская взгляда с картины. – Я брал уроки рисования в юности. Потом у меня был большой перерыв. Когда мне стало известно, что у Антонеллы есть тайная жизнь, я закрылся в своем кабинете и не выходил оттуда три дня.  Тогда я и написал эти цветы. Может, было бы лучше, если бы я пил эти три дня. Увы, моя печень устроена так, что я не могу себе этого позволить. Ты удовлетворена моим ответом?

      —  Я считала тебя обыкновенным мужчиной, Винченцо.

    —  Я такой и есть. Ты думаешь, обыкновенный мужчина не умеет страдать? Твой друг тоже страдает, бамбина. Знаешь, почему?

      —  Догадываюсь. Но мне интересно знать, какими словами выразишь это ты.

      Винченцо поерзал в кресле, надел очки, снова снял их.

    — Недавно я читал «Евгения Онегина» Пушкина. Целый месяц читал. Это была большая работа, поверь мне. – Он грустно усмехнулся. – Я положил слева итальянский перевод – у Пушкина такой богатый и интересный язык, а я знаю далеко не все русские слова. Мне кажется, бамбина, история любви Татьяны и Евгения похожа на вашу. По крайней мере, ты мне напоминаешь Татьяну Ларину.

      —  Особенно после того, что я сделала прошлой ночью.

    — Этим своим поступком ты мне еще больше напомнила Татьяну. Как бы тебе это объяснить?.. Понимаешь, если человек каждую минуту своей жизни может собой владеть, он уже не человек, а робот. Татьяна хочет доказать себе, что умеет владеть собой. Тем более что Евгений пытался учить ее этому несколько лет назад. Если бы она оказалась на твоем месте, ей бы никогда не удалось собой владеть. – Он лукаво улыбнулся. – Я думаю, все поэты недаром называют Италию родиной любви и бурной страсти. Твой друг ужасно оскорблен. Ты единственная из женщин, которая может сказать ему «нет». И еще, мне кажется, его всегда бросала ты,  а не наоборот.

      —  Знал бы он, чего мне это стоило.

    — Догадываюсь, бамбина. Но ты хочешь быть собой, а не женщиной, вся жизнь которой вертится вокруг мужчины. Такие женщины всегда вызывают у меня жалость.

      —  Но  это так здорово – посвятить жизнь одному человеку. Разве нет? Увы, это невыполнимо.

      —  Я бы смог посвятить ее тебе, бамбина. Только ты не захочешь этого. Если бы я был молодой и красивый…

      —  Тогда ты бы  не был таким чутким, Винченцо.

      —  И все равно тогда бы у меня было больше шансов завоевать твое сердце, бамбина.

     В ту ночь я спала крепко, как никогда, хотя обычно страдаю в полнолуние бессонницей. Несмотря ни на что, у меня вдруг появилось чувство защищенности.

     «Неужели это из-за Винченцо? – думала я, проснувшись поздно утром отдохнувшей и вполне здоровой. – Может, на самом деле наступила пора угомониться и создать семью?..»

      Я нежилась в постели, вдыхая аромат цветущих персиковых деревьев. Семь лет назад, помню, мне казалось, будто в этом запахе есть что-то зовущее к звездам. Я говорила об этом  Денису, и он соглашался со мной. Сейчас их аромат казался мне спокойным, уютным, домашним.

      Винченцо, как выяснилось, уехал по делам в Римини. Он оставил мне записку и букетик фиалок на столике возле окна, за которым я  обычно завтракала. Всего несколько слов, от которых у меня на душе стало почти празднично.

      «Я буду по тебе скучать. Береги себя, бамбина. Твой навязчивый поклонник».

      Аньезе улыбалась мне из-за кофейной машины. Мне показалось, она уже считает меня своей родственницей.

    Я облачилась в легкое платье в талию с широкой юбкой  — день был почти летний — и пошла по направлению к центру. Я очутилась на той улице, где был «итальянский теремок». Теперь я смотрела на него другими глазами:  обычный дом, в архитектуре которого смешалось несколько стилей. Я не могла понять, чем он мог когда-то привлечь мое внимание.

    Потом я повернула к железнодорожному вокзалу. Это был неблизкий путь, но я преодолела его с легкостью. Остановилась возле расписания поездов, пробежала по нему глазами, почему-то задержав взгляд на Ферраре.

      «Нет, так не пойдет, — одернула я себя. – Тебе нечего делать на этом концерте. Все в прошлом. И Лист со своими несбыточными мечтами тоже».

     Я услышала сзади себя итальянскую речь и обернулась. Я не поняла, что спросил высокий парень в ярко-красной ветровке, но он определенно обращался ко мне и при этом улыбался.

      Я улыбнулась ему в ответ.

      —  Non parlo l`Italiano *, — сказала я.  Это была одна из тех немногих фраз, которые хранила моя память.

      —  Inglese*? – поинтересовался парень.

      Я молча кивнула. 

      — Куда вы едете, синьорина? – спросил он на довольно сносном английском, если не считать  неистребимый певучий акцент коренного итальянца.

      —  Не знаю, — призналась я.

      —  Я тоже. Может, поедем куда-нибудь вместе?

     Не в моих правилах завязывать уличные знакомства, но этот парень кого-то мне напомнил. Я не сразу сообразила – кого?

      —  Может. Куда?

     В его глазах вспыхнул задорный огонек. Я поняла, что он совсем мальчишка – лет двадцать, не больше. И наверняка принял меня за свою сверстницу.

      —  Эудженио, — представился он.

      —  Лора.

      — Ты немка? – Он был слегка разочарован. – Но ты совсем не похожа на немку.

      —  Не похожа. Потому что я русская.

      Его брови взлетели вверх. Кажется, он остался доволен моим ответом.

      —  Предлагаю за это выпить. Тут напротив уютный бар.

      Я кивнула, и он галантно взял меня под руку, открывая передо мной все двери. Я почувствовала себя женщиной. Здесь, в Италии, это чувство окрыляло.

      Нам принесли бутылку «ламбруско»*. Я давно не пила этого вина.

      —  Как хорошо, что я не пошел сегодня на занятия! Весной совсем не хочется учиться. Правда, Лора?

      —  Ну да. Если бы я жила в Италии, я бы никогда не хотела учиться.

      Эудженио рассмеялся. Весело и совсем по-детски.

      —  А что бы ты делала, Лора?

      —  Угадай.

      —  Мне что-то будет, если я угадаю?

      —  Я поеду с тобой, куда ты захочешь.

      —  О! – Он притворно наморщил лоб и стал вращать глазами, делая вид, будто усиленно соображает. – Ты бы ходила со мной из бара в бар и пила вино, — сказал он и снова рассмеялся.

      —  Да.

      Я тоже рассмеялась, тем самым давая понять, что оценила его находчивость.

      —  Куда мы едем, Лора? – спросил он, протянув мне пачку сигарет.

      —  Сам решай. Ты  выиграл.

    —  Так-так… — Он посмотрел на свои часы. – Через восемь минут отходит поезд в Феррару. Мы с тобой едем в Феррару.

      —  Почему бы и нет? – Я затянулась сигаретой, чувствуя, что «ламбруско» не настолько слабое вино, каким принято его считать. – Значит, через восемь минут мы с тобой едем в Феррару.

      В поезде мы выпили еще по маленькой бутылочке «ламбруско». Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу.

      — Что мы будем делать в Ферраре? – спросил Эудженио и потерся своей щекой о мою.

      —  Пойдем в бар. Теперь моя очередь покупать вино.

      — Нет, Лора, так не пойдет. У меня  еще целых пятьдесят тысяч лир. Этих денег нам хватит до самого вечера.

      —  А что мы будем делать вечером? – спросила я.

      —  Можем сходить в театр или на концерт. Или погуляем в парке.

      —  Погуляем в парке, — сказала я и отвернулась к окну.

      —  Разве ты не любишь музыку, Лора? – удивился Эудженио. – Я думал, все красивые девушки любят музыку.

      —  У меня неважный слух.

    —  Не расстраивайся. – Он обнял меня за плечи и притянул к себе. – У меня он тоже не абсолютный, хоть я целых восемь лет учился играть на фортепьяно.

      —  И сейчас играешь?     

     —  Я люблю импровизировать. На тему тех мелодий, которые у меня в голове. Мне нравятся все красивые мелодии независимо от того, кто их написал и когда.

      —  А Листа любишь? – поинтересовалась я.

      Эудженио смешно наморщил нос и пожал плечами.

      — Этот парень умел писать красивые мелодии. Но не умел их обрабатывать. Он был старомодным.

     —  Я так не считаю.

     —  Тогда почему он надел сутану аббата?

    — Он занимался поисками смысла бытия. Сначала он искал его в любви к женщине и не нашел. Тогда он обратился к Богу.

      —  Ну да. Он был слишком серьезным. Это чувствуется в его музыке.

  

 

· Дорогое белое вино.

· Мягкое ароматное вино очень насыщенного красного цвета.

· Черный кофе (итал.).

· Я не говорю по-итальянски (итал.).

· По-английски? (итал.).

· Легкое шипучее вино. Преимущественно красное.